Драко сдвинул очки на лоб и прищурился, чтобы получше разглядеть замысловатую парчу на мантии МакГонагалл на другом конце Большого зала. Он размазал по странице указательным пальцем набросок, сделанный мягким карандашом, а затем очертил кончиком пера контуры рисунка. Для быстрой зарисовки получилось довольно неплохо. Пока первокурсник не пронесся по проходу и не врезался в него, из-за чего чернила размазались, уничтожив тщательно прорисованные морщинки на лице директрисы.
Драко закрыл глаза. Он ущипнул себя за переносицу и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Ради Мерлина, он, конечно, знал, что дети были лишены всякого контроля над своими телами в силу возраста, но нынешние первогодки размахивали своими руками похуже ветряной мельницы. Драко задумался, не стереть ли пятно, но не стал этого делать. Все равно рисунок был испорчен.
— Ох, вот черт. Хочешь, заколдую пятно? А то выходило довольно неплохо.
Глаза Драко распахнулись, он увидел Гарри Поттера, нависшего над его плечом, и напрягся. Он почувствовал древесную свежесть поттеровского шампуня и острую пряность его лосьона после бритья, и от этого у него закружилась голова. Он захлопнул альбом и отодвинул его на другую сторону стола, подальше от любопытных глаз Поттера.
— Не лезь не в свое дело, Поттер.
Тот фыркнул.
— Недотрога.
Он опустился на свое привычное место рядом с Драко и начал накладывать в свою тарелку ломтики бекона, яйца и разную выпечку. Его длинные волосы все еще были мокрыми после душа, и с них капала вода на воротник наполовину застегнутой мантии. Драко отвел взгляд.
— Во что бы то ни стало, Поттер, не смей оставить остальным ни крошки.
— Да ты только чай свой пьешь и все.
— Потому что боюсь, что ты мне палец оттяпаешь своей вилкой, — сухо парировал Драко.
— Если попробуешь встать между мной и теми маленькими пирожными с кремом, что нам подают по пятницам, то встретишься с кончиком моей волшебной палочки. Я их люблю.
— Они называются эклерами.
— Я зову их вкусняшками. И если будешь хорошо себя вести, то я, может быть, оставлю тебе парочку.
— Сомневаюсь.
Поттер ухмыльнулся и налил себе чашку кофе. Он перегнулся через стол, чтобы схватить сахарницу, заставив Драко отпрянуть, чтобы не задеть его. Как же грубо было с его стороны так протягивать свою руку через другого человека, и Драко усмехнулся, на что Поттер ухмыльнулся и положил в свой кофе три ложки сахара. С горкой. Но казалось, будто Поттер совсем не заметил того, как близко они только что друг к другу были. У него вообще была какая-то нездоровая склонность сидеть слишком близко к Драко, то и дело задевая его плечом или локтем.
Они не были друзьями. Вовсе нет. Однако достигли слабого дружелюбия, основанного в первую очередь на желании Драко оставаться со своими коллегами в хороших отношениях и потребности Поттера бесконечно болтать со всеми, кто готов был его слушать.
До прибытия Поттера Драко был самым молодым профессором в штате Хогвартса, и это его вполне устраивало. Большую часть времени за едой он обсуждал звезды с Синистрой или планы реорганизации Запретной секции с мадам Пинс. Он проводил выходные в укромном уголке кафе мадам Паддифут в Хогсмиде с альбомом в руках или время от времени ездил в Лондон на поздний завтрак с Панси и Блейзом.
Драко не планировал возвращаться в Хогвартс, но после семи лет, проведенных на Континенте за изучением сложных заклинаний, после которых последовала душераздирающая работа в фирме магического дизайна в Дании, приглашение присоединиться к коллективу школы стало возможностью долгожданной смены обстановки. МакГонагалл сама с ним связалась, предложив ему свою прежнюю должность профессора Трансфигурации. Он, конечно, хорошо подходил на эту роль, но привыкнуть к работе с детьми, а не скупыми волшебниками и ведьмами в деловом секторе, было одновременно утомительно и интригующе. К большому удивлению самого Драко (да и всех остальных), он обнаружил, что ему действительно нравилось учить детей, разделять с ними их триумфы, когда они овладевали магией, которая будет сопровождать их всю оставшуюся жизнь.
По началу вернуться в школу было довольно болезненным для него испытанием. Его нога не ступала на территорию Хогвартса с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать, и он был вынужден потратить шесть месяцев на реконструкцию в рамках вынесенного ему приговора после войны. А те слушания — ужасная неделя в и без того беспросветных воспоминаниях Драко — были последним разом, когда он видел Поттера вживую. И это нельзя было назвать дружеской беседой за чашечкой чая. Поттер просто дал свои показания в присущей только ему откровенной манере, неуклюже запинаясь, а затем был отправлен на следующие судебные разбирательства, где еще одна жизнь зависела от слов восемнадцатилетнего парня.
Десять лет спустя Поттер по-прежнему украшал полосы “Ежедневного Пророка” и даже фигурировал в модных журналах и таблоидах, развлекаясь со своими друзьями и чередой из рок-звезд и игроков в квиддич. Он был любимцем Министерства и к тому моменту, как ему исполнилось тридцать, собирался стать главой Аврората. Но затем, казалось бы, ни с того ни с сего, он уволился. Следующее, что помнил Драко — МакГонагалл объявила, что в Хогвартсе появился новый профессор ЗОТИ, и что это не кто иной, как Гарри Поттер.
Драко просто не повезло.
— Ты слушал игру “Коршунов” вчера вечером по радио? — спросил Поттер с набитым яичницей ртом.
— Нет. Видимо, пропустил, — лениво ответил Драко, потягивая чай.
— Жаль, это было здорово. О’Салливан зарядил бладжером в Уолша как раз в тот момент, когда он собирался поймать Снитч, и сбил его с курса, — он продемонстрировал этот маневр вилкой, с энтузиазмом размахивая ею перед лицом Драко. Тот пригнулся, чтобы увернуться от столового прибора и избежать попадания яиц на свою мантию. — В итоге его поймал Мюррей. Жаль, что я не смог это увидеть воочию. Звучало блестяще, — закончил Поттер с усмешкой.
— Что? Милый Ламли на этот раз решил не присылать тебе билеты?
Выражение лица Поттера резко изменилось. Он отправил в рот еще одну порцию яичницы и нахмурился, глядя в свою тарелку.
— Я бы и сам мог купить себе билеты, если бы захотел.
Драко откинулся на спинку стула и, прищурившись, смерил Поттера оценивающим взглядом. Поттер был невероятно выразительным человеком, обнаружил Драко за год, прошедший с тех пор, как тот присоединился к их коллективу. Когда он был в радостном возбуждении, то сверкал мегаваттными улыбками и сияющими глазами. Он смеялся, запрокинув голову, колотя кулаком по колену, столу, стене — по любой поверхности, которая, к своему несчастью, попадалась ему на пути. А когда он злился, то чуть ли не плевался огнем. Но сейчас Поттер надул губы и хмурился, уголки его рта опустились, а темные брови сдвинулись вместе. Это означало, что он был разочарован.
— Неприятности в раю? — поинтересовался Драко.
— Нет.
А еще Поттер совсем не умел врать.
Драко вздохнул.
— Ну, а чего ты, блять, ожидал, Поттер? Ламли — сноб и карьерист. Он относился к тебе как к аксессуару.
Самым последним в довольно длинной череде романов Поттера был предприниматель по имени Джейкоб Ламли. Согласно журнальным статьям, он сорвал куш на серии инвестиций в недвижимость, включая возрождение Лютного переулка. Он покупал команды по квиддичу, тратил сотни галлеонов на шампанское и использовал свои деньги, чтобы покичиться своим богатством на вечеринках. А еще он встречался с Гарри Поттером.
Поттер откинулся на спинку стула.
— Не знаю. Было приятно иметь рядом кого-то, кто бы отвлекал мое внимание на всех этих скучных вечеринках.
— Поттер, он таскал тебя с собой повсюду, будто часы Patek Philippe, размахивая тобой перед лицами людей, на которых хотел произвести впечатление. Честно говоря, не знаю, что ты в нем нашел.
Поттер хитро улыбнулся.
— Он был животным в постели.
Драко усмехнулся.
— Понятно. И сколько из времени, проведенного в постели, он провел за тем, что любовался своей задницей в зеркале?
Поттер рассмеялся и просиял.
— Примерно половину.
— Мм, да. Теперь я понимаю, почему ты так расстроился из-за него. У тебя и вправду есть склонность к нарциссизму.
Драко налил себе еще одну чашку чая и осторожно взял сахарницу, стоявшую перед Поттером. Он добавил маленькую ложечку сахара и задумчиво перемешал ее, обрадовавшись, что можно было чем-то занять свои руки и сфокусировать взгляд на чем-то другом, потому что Драко ненавидел разговоры о парнях Поттера.
У того был поистине ужасный вкус на мужчин. С тех пор, как он совершил камин-аут, почти сразу после того, как присоединился к Аврорам, Поттер сменял миловидных парней как перчатки. Единственными критериями, которые Поттер, похоже, предъявлял к своим избранникам было то, чтобы они были такими же симпатичными, как и он сам, а еще, чтобы они были бесхребетными сопляками. Его было почти жаль, потому что Поттер на самом деле был не таким уж плохим парнем, если не считать буйного самомнения, ужасного чувства стиля и постоянно меняющегося настроения.
Септима Вектор, строгий профессор Арифмантики, сидевшая справа от Драко, втянула его в разговор о чем-то, что она прочитала в деловом разделе “Пророка”. И Драко переключился на нее, испытав немалую долю облегчения. Он был полностью поглощен их обсуждением колебаний европейских денежных рынков и инфляции маггловской валюты, пока не вернулся к своему чаю и не заметил, как Поттер пытался приподнять обложку его альбома и заглянуть в него. В груди Драко вспыхнула паника. Он ударил кулаком по обложке, заставив Поттера с воплем отдернуть руку.
— Что, по-твоему, ты тут делаешь? — огрызнулся Драко.
— Да ладно тебе, Малфой. Я просто хотел посмотреть.
— Исключено.
— Я не буду издеваться, если ты этого боишься.
Драко закатил глаза.
— Меня не волнует критика со стороны такого косноязычного болвана, как ты, Поттер.
— Тогда почему не показываешь?
— Потому что это личное.
— Ну, мне любопытно, — надулся Поттер. — Ты постоянно там что-то рисуешь.
— Я сказал “нет”. Но я, конечно, не думаю, что ты вообще знаешь значение этого слова, ведь тебе никто никогда не говорил его раньше.
— Люди часто говорят мне “нет”, — пробурчал Поттер, раздраженно ковыряя вилкой в своем завтраке.
— О? Какие люди? Приведи мне хоть один пример.
Поттер прикусил губу и ухмыльнулся.
— Ну, в основном, это ты.
— Заткнись и ешь свою яичницу. Мне пора на урок, — Драко допил последний глоток чая, поправил мантию и собрал свои вещи. Он сунул альбом под мышку и бросил на Поттера многозначительный взгляд, в ответ на который тот просто усмехнулся.
— Тогда до встречи, — произнес Поттер в свою тарелку.
И Драко оставил его доедать завтрак. Он поспешил в класс Трансфигурации в Южной башне, хотя было еще довольно рано. Планы уроков аккуратными листами лежали в его сумке, а проверку домашних заданий он закончил еще накануне вечером, поэтому у него осталось несколько свободных минут, чтобы посидеть в своем удобном кресле за столом у окна с альбомом для рисования в руках. Рисовать всегда было легче, когда рядом не было Поттера или других профессоров, которые постоянно вертелись рядом и заглядывали ему через плечо.
Несмотря на то, что Поттер там себе напридумывал, Драко не стыдился своих рисунков. На самом деле, он очень гордился ими, и ему множество раз говорили, что они действительно хороши. Он начал рисовать, еще когда был ребенком. Это помогало скоротать время на душных вечеринках, которые его родители устраивали в Поместье, или во время особенно скучных лекций в школе. Тогда это были детские каракули — миссис Уэзерби из книжного клуба его матери в шляпе с чучелом голубя или Торнтон Йорк, который жил вниз по улице от них, со сворой тявкающих чистокровных крупов на поводках, усыпанных стразами из горного хрусталя.
С возрастом рисунки Драко приобретали все больше деталей. Он обнаружил, что ему нравилось рисовать портреты. Нравилось передавать каждую морщинку на лице человека, изящество его рук, линию бровей, каждую тонкую прядку волос. А Хогвартс предлагал настолько большое разнообразие натур, что Драко часто делал наброски — почти постоянно. В его альбомах были зарисовки взволнованных первокурсников с нервными улыбками из-под потрепанных полей Распределяющей шляпы, старый Аргус Филч, мягко улыбающийся своему новому коту, Хагрид, ухаживающий за гигантскими тыквами в саду.
Но чаще всего он рисовал Гарри Поттера.
В первый раз, когда Драко сделал это, Поттер привел своих студентов с третьего курса в Большой зал, потому что решил использовать стоящие там доспехи в качестве живых манекенов для отработки защитных заклинаний. Драко наслаждался одиночеством за чашечкой чая, пока не увидел вспышку магии Поттера. Разыгрывающий свою роль Поттер оказался захватывающим зрелищем. Несмотря на то, что заклинания были не более чем демонстрацией дуэльных основ и едва ли показывали магический потенциал Поттера, он, как и всегда, был таким
выразительным. Его лицо менялось каждую секунду, пока он двигался по залу с неосознанным мастерством.
И даже Драко мог признать, что Поттер радовал глаз. После школы он подрос и теперь был шести футов ростом — почти как Драко (но не совсем, уж Драко бы заметил это первым). Он все еще был стройным, но под одеждой четко просматривались рельефные мышцы. Скулы у него были слегка островаты, а глаза под густыми бровями и очками в темной оправе казались чересчур проницательными. Он отрастил волосы, и когда они становились слишком растрепанными, он завязывал их резинкой на затылке, хотя и после этих манипуляций они умудрялись выбиваться и очаровательно завиваться вокруг его лица.
Драко не планировал продолжать рисовать Поттера, но вскоре обнаружил себя рисующим Поттера, развалившегося на своем любимом кресле у камина в общей гостиной профессоров. А затем снова, когда Поттер практиковался в полете в одиночку над квиддичным полем в сумерках, пока Драко сидел у окна в своей комнате. Он часто рисовал Поттера с его совой, массивным, царственным животным с белоснежными перьями по имени Архимед (или, более нежно, Арчи), в котором тот души не чаял, умиляя своей непосредственностью, когда кормил его кусочками печенья со своей тарелки и позволял пить чай из своей кружки. А еще в альбомах были наброски Поттера, сосредоточенно нахмуренного, с рукой, зарывшейся в буйные кудри цвета воронова крыла, посасывающего кончик пера, когда он проверял студенческие работы.
Прежде чем осознал это, Драко создал целый каталог, занеся туда каждое выражение лица Гарри Поттера. И именно поэтому он не позволял ему заглядывать в свои альбомы. Со стороны это наверняка могло показаться жутким, хотя Драко никогда не хотел, чтобы так было. Это ведь совсем не было похоже на то, что он следовал за Поттером по пятам, прячась в темных уголках замка, вырезая его портрет на каждой свободной поверхности. Просто Поттер был хорошим материалом для зарисовок.
О, а еще Драко был немного влюблен в него. Да, было такое.
Драко потребовалось некоторое время, чтобы понять это. Все началось, конечно, с рисунков. Но Драко сумел объяснить себе это тем, что Поттер был красив, а он вообще-то не слепой, черт возьми. Он мог справиться со своим влечением к Поттеру, потому что давно привык к этому за школьные годы. Он мог продолжать недолюбливать Поттера, даже ненавидеть его, и в то же время находить его довольно симпатичным. Эти два факта не были взаимоисключающими. Но все вышло из-под контроля, когда Драко начал
разговаривать с Поттером, или, скорее, Поттер начал разговаривать с ним. Они никогда по-настоящему не общались в школе, перекидываясь лишь колкостями и угрозами, и Драко не ожидал, что все изменится, когда Поттер вернется в замок в качестве преподавателя. Но так как Драко был единственным сотрудником младше пятидесяти лет, а Поттер большую часть времени был чрезмерно приветливым человеком, они начали общаться.
К великому разочарованию Драко, Поттер оказался забавным. И таким беззастенчиво прямолинейным, что временами это поражало. Просто кошмар, но Драко был очарован. Именно тогда Поттер начал проникать в его мысли. Это случалось, когда он меньше всего этого ожидал, в те неосторожные, праздные моменты, например, когда Драко поправлял прическу перед зеркалом, ожидая начала урока за утренней чашечкой чая — и внезапно задумывался о Поттере. Сначала это был не более чем мимолетный интерес, который исчезал раньше, чем он успевал его обдумать. Но со временем это превратилось в боль, подобную синяку, которая вспыхивала при надавливании, но никогда не проходила полностью.
К счастью для Драко, Поттер, казалось, ничего не замечал. Возможно, он привык к тому, что все вокруг были в него влюблены, поэтому оставался в полном неведении. Скорее всего, так оно и было, ну, или Драко был превосходным актером. Потому что Поттер не мог знать о его влюбленности. Просто не мог. Иначе бы Драко скончался от унижения. И если бы Поттер снова его возненавидел, то с кем бы ему тогда пришлось разговаривать? Он не осознавал, насколько ему было скучно, пока в его жизнь не ворвался Поттер, полный энергии и такого количества гребаной магии, что Драко иногда казалось, что еще чуть-чуть и он задохнется. Это было волнующе. Это было чертовски сексуально. И беседы с Бинсом или споры с Флитвиком больше не шли ни в какое сравнение с болтовней с Поттером.
Но если честно, это не было проблемой. Драко мог с этим справиться.
***
Библиотека Хогвартса была одним из любимых мест Драко в замке. Ему она нравилась и в студенческие годы, у него осталось множество приятных воспоминаний о том, как он сидел за древними, покрытыми царапинами дубовыми столами со своими друзьями и другими слизеринцами. Он вспоминал, как много дней он провел там в попытках сосредоточиться на эссе по Истории магии, игнорируя Панси, которая строила ему глазки, расстегивая верхние пуговицы и расправляя воротник своей блузки в бесплодных попытках привлечь его внимание. Или как Блейз хихикал над его карикатурой на Трелони вместо того, чтобы заниматься Арифмантикой. Или как он обучал Грега Астрономии, а Винса Чарам, чтобы убедиться, что их оценки будут достаточно высоки, чтобы уберечь их от неприятностей дома.
Теперь же, когда Драко был преподавателем, все изменилось — больше никто не отвлекал его, и он мог спокойно заниматься своими делами. Студенты обходили его стороной, но он замечал, как они бросали на него косые взгляды, а их и без того приглушенные голоса становились еще тише, понижаясь чуть ли не до шипения. Драко был не против здоровой дозы робкого почтения, забавляясь тем, как ученики обходили его стол.
Занятия только закончились, и библиотека была битком набита студентами и профессорами, спешившими закончить свою работу до ужина. Драко обычно предпочитал находить местечко в глубине зала, где ряды старых книг обволакивали тишиной и успокаивающим затхлым запахом. Но в этот день он выбрал стол поближе ко входу. Он был спрятан между полками настолько, что обеспечивал комфортную изоляцию, при этом не ограничивая обзор, потому что Поттер внезапно решил украсить библиотеку своим присутствием и сел за стол в другом конце комнаты, собрав вокруг себя толпу студентов, бросавших на него долгие любопытные взгляды, которые он полностью игнорировал.
Драко готов был поклясться, что решил сесть там не только потому, что ему хотелось понаблюдать за Поттером. Он даже обложился пергаментами и открыл пару книг, чтобы скрыть тот факт, что делал свои зарисовки на полях плана для завтрашнего урока.
Большинство изображений Поттера, сделанных Драко, были очень похожи на это: Поттер, склонившийся над книгой или стопкой бумаг, рассеянно запустивший пальцы в волосы, или поставивший локоть на стол и закрывший рукой лицо. Запечатление Поттера на бумаге обычно было похоже на секретную операцию, потому что застать его врасплох было нелегко. Поттер ходил повсюду так, будто у него на спине была мишень, и это стало бы заметно любому, кто решил бы присмотреться к нему повнимательнее. Он никогда не поворачивался к открытым пространствам спиной, и даже когда улыбался или смеялся, всегда сканировал периметр примерно каждые десять минут, оценивая вероятность невидимых угроз. Наверное, это должно было быть тревожным звоночком, но по какой-то причине Драко это только больше интриговало.
Сейчас же Поттер был поглощен разложенными перед ним вещами на столе, его плечи были расслаблены, а ноги вытянуты. Драко наблюдал за ним поверх очков для чтения. Поттер с минуту сидел, уставившись в бумаги, блестящими глазами вглядываясь в слова. Затем между его губ выглянул кончик языка, отчего ямочки на щеках стали еще выразительней. Он часто так делал, когда был сосредоточен, и Драко находил это невероятно отвлекающим. Внезапно Поттер начал яростно что-то писать, слишком крепко сжав перо в кулаке. В последний раз ткнув пером в бумагу, Поттер положил его на стол и откинулся на спинку стула с легкой улыбкой, настолько явно гордый собой, что Драко не смог удержаться и громко фыркнул.
Глаза Поттера тут же метнулись к нему, за стеклами очков блеснули изумрудные искорки, а улыбка стала немного кривой. Брюнет быстро взглянул в сторону мадам Пинс, склонившейся над столом администратора и свирепо глядевшей поверх своего ястребиного носа на какого-то бедного студента, который будто окаменел, а затем снова на Драко. Он поднял палец и вернулся к своим бумагам, вновь что-то яростно на них калякая. Драко заметил, как Поттер снова высунул язык, и поспешно отвел глаза. Закончив, Поттер сложил клочок пергамента в форму, отдаленно напоминавшую самолетик, и отправил его плыть по воздуху с помощью невидимого ветерка своей невыносимой беспалочковой магии — казалось, Поттер творил ее только ради каких-то глупостей, вроде бумажных записок. Что-то теплое и нежное расцвело в груди Драко, когда самолетик мягко приземлился у него в руках.
Он развернул его и обнаружил рисунок, причем довольно неказистый. Фигурка, собранная из палочек, с разинутой пастью и заостренными зубами — явно мадам Пинс, на что указывали ее огромные очки в форме кошачьих глаз и строгая мантия с аккуратным белым воротничком как у Питера Пэна — нависла над студентом, который съежился под ней, выглядя маленьким и испуганным. Было ощущение, что это нарисовал ребенок, и Драко захотелось рассмеяться, но он подавил улыбку, вместо этого выгнув бровь, и посмотрел на Поттера. Он перевернул пергамент, обмакнул перо в чернила и принялся рисовать.
Он сделал быстрый набросок, так, ничего особенного, но явно лучше, чем творчество Поттера. Вместо ученика Драко нарисовал Поттера со шрамом и в нелепых кроссовках с высоким голенищем, распростертого на земле с поднятыми вверх руками, и мадам Пинс, склонившуюся над ним, в образе рычащего монстра, с зубов которого стекала слюна. Он добавил надпись “ЭТО БИБЛИОТЕКА”, растянув ее между испуганным Поттером и разъяренной библиотекаршей. Драко пририсовал себя, небрежно прислонившегося к краю страницы, скрестившего руки на груди, с кривой ухмылкой на губах. А затем, в последнюю секунду, добавил себе на лацкан мантии значок “ПОТТЕР ВОНЮЧКА!”.
Весь рисунок занял у него почти пятнадцать минут, и все это время он ощущал, как взгляд Поттера то и дело возвращался к нему, задерживаясь слишком надолго, совсем не соблюдая рамки приличия. Тот всегда так делал — смотрел слишком долго и пристально. Его взгляд был пронзительным, и это, как правило, заставляло людей чувствовать себя неловко, и Драко ощущал, как у него горела кожа под воротником, пока он сопротивлялся желанию потянуть за галстук и ослабить его. Всякий раз, когда Поттер сосредотачивался на нем, Драко ощущал себя словно под лучом прожектора, из-за которого все остальное погружалось во тьму.
Он закончил свой рисунок и сложил страницу в виде журавлика, воспользовавшись техникой оригами, отчего лицо Поттера слегка перекосилось, хоть Драко и не мог понять почему (на его взгляд, в этом не было ничего впечатляющего). По мановению волшебной палочки журавлик взмыл в воздух и полетел над головами студентов. Поттер продолжал смотреть на Драко, поймав птичку в воздухе, даже не взглянув на нее.
Драко почти пожалел о своем рисунке, ведь ему на самом деле нравилась мадам Пинс, но оно того стоило, когда он увидел, как Поттер расхохотался так громко, что вызвал колючий взгляд библиотекарши. Поттер на мгновение смутился, а затем повернулся к Драко, и его лицо так и светилось от смеха. Драко стало жаль, что ему не удалось просидеть спокойно достаточно долго, чтобы запечатлеть это на бумаге.
Поттер выглядел так, словно собирался встать и пройти к нему через всю библиотеку, проникнув между полок туда, где Драко сидел. Но прежде чем Поттер успел подняться на ноги, над ним навис студент и что-то тихо сказал, заставив Поттера отодвинуть стул и вытащить из стоящей перед ним стопки какую-то книгу. И вот так в одно мгновение прожектор потускнел и переместился дальше. Драко внезапно зазнобило.
Он собрал свои вещи, сложил бумаги в аккуратные стопки и убрал их в сумку. Решение поработать в библиотеке оказалось ужасным. Драко ни за что не смог бы ничего сделать, пока Поттер сидел там с таким видом. Это было незаконно, что кто-то настолько помятый мог выглядеть так привлекательно, а у Драко вообще-то была работа, которую ему действительно нужно было закончить. Долгое разглядывание Поттера только взбаламутило мозг Драко, заставив его задуматься, а не перешел ли он все границы. Так что, он сделал то, что делал всегда, когда оказывался не в своей тарелке — ушел, гордо выпрямив спину и ни разу не оглянувшись назад. Ему, наверное, показалось, но он ощущал жаркий взгляд Поттера, впившийся ему между лопаток.
***
Драко внезапно проснулся, рывком выбрался из вороха простыней и одеял и сел, его сердце бешено колотилось, а слезы жгли глаза. Он схватился за грудь, хрипло и прерывисто дыша. Кошмар исчез, как только он открыл глаза, но оставил после себя трепещущую панику и тошнотворный ужас, которые крутили живот.
Он посмотрел в окно, но там была глухая темнота, накрывшая все покрывалом ночи. Драко провел руками по волосам, убрав их со вспотевшего лба. Его спальня внезапно показалась слишком гнетущей, стены давили, а воздух был слишком разреженным, поэтому Драко поднялся на ноги. Накинув на обнаженные плечи халат, он в одних пижамных штанах и босиком выскользнул из своей комнаты и прошлепал по коридору.
Общая гостиная была удобной и просторной, в ней стояла мягкая мебель со вставками из темного дерева и обивкой в глубоких тонах. Ее делили еще три профессора, у каждого из которых были отдельные покои, расположенные в шахматном порядке по короткому коридору, уходящему из гостиной.
Драко представил, как устроится на диване с книгой в руках и начнет читать, пока веки не потяжелеют, а кошмары не отступят на задний план. Но когда он вышел из коридора, то обнаружил, что гостиная была залита светом огня, ярко горящего в камине. Кто-то уже был там, несмотря на поздний час. Все, что Драко смог разглядеть, это ноги, закинутые на подлокотник дивана и скрещенные в лодыжках, одетые в желтые носки с вышитыми на них метлами и логотипом “Пушек Педдл”. А еще под потолком кружил рой бумажных самолетиков.
Драко подошел к изножью дивана, уже зная, кого там найдет, но все равно захотел его увидеть.
Поттер лежал на спине, растянувшись на подушках, закинув руки за голову. Его волшебная палочка лежала нетронутой рядом на столе, а самолеты все так же продолжали летать туда-сюда от одной его прихоти. Поттер не признал его, но подкрасться незамеченным к нему было невозможно; он знал, что Драко стоял там.
Это был не первый раз, когда Драко находил Поттера глубокой темной ночью с невидящим взглядом, устремленным вдаль. Самолеты были чем-то новеньким, а ситуация в целом — нет. Драко занервничал, когда впервые увидел Поттера таким, безучастно смотрящим в огонь, пока языки пламени отражались в его очках. В эти моменты он выглядел на все свои тридцать лет, на каждую секунду своего возраста, и Драко совсем не хотелось браться за карандаш и рисовать его таким. Просто потому, что не хотел этого, а не из-за того, что ему бы никогда не сошло это с рук. Он не хотел рисовать Поттера, когда он выглядел таким загнанным.
Драко не смог не подумать об этом ублюдке Ламли. Бередить раны было больно, и он знал это, но поймал себя на мысли, что ему было интересно, что сделал такой парень, как Ламли, увидев Поттера в таком состоянии. Так как они, очевидно, спали вместе, это было неизбежно. Испугался ли он, как Драко в первый раз? Спрятался ли в другой комнате, когда это случилось во второй раз? Ушел и не звонил целую неделю после третьего раза? Драко не знал.
Но самого Драко это больше не пугало и не удивляло. Они не говорили об этом. Им и не нужно было. В конце концов, они не были настоящими друзьями. И если бы Драко развернулся и ушел бы обратно в свою комнату, не сказав ни слова, Поттер не стал бы задавать вопросов. Иногда Драко не мог сидеть с ним в одной комнате, отчаянно желая обнять его и сделать что-нибудь неуместное, например, поцеловать или лечь рядом и провести пальцами по темным кругам у него под глазами.
Драко знал, что ему следовало вернуться в свою комнату, но вместо этого он тяжело вздохнул и потуже затянул пояс халата. Он молча подошел к краю дивана, на котором лежала голова Поттера, подпертая руками, и посмотрел сверху вниз. Поттер едва скосил взгляд в его сторону, а затем вернулся к своему наблюдению за самолетиками, лениво описывающими круги над ним, отбрасывающими длинные тени в мерцающем свете камина.
Драко опустился на пол и откинулся на диван лицом к огню, спиной к Поттеру, и скрестил ноги под собой. Он схватил кусочек пергамента из стопки на приставном столике и начал складывать его. Закончив одного бумажного журавлика, он принялся за другого, поменьше, взяв лист пергамента, разорванный посередине, с грубыми краями, но четкими изгибами. В конце концов, появилась целая вереница журавликов, два больших и несколько поменьше, некоторые были не больше кната.
Он вытащил свою волшебную палочку из кармана халата. Без нее он не смог бы управлять магией, как делал это Поттер, даже если бы сосредоточился так сильно, что глаза бы налились кровью, а в черепе стало бы пульсировать. По мановению палочки птицы взлетели. Они спиралью взмыли вверх, а затем рассредоточились среди самолетиков над головой Поттера, присоединившись к их кружению на трепещущих бумажных крылышках.
Драко не смотрел на Поттера в упор, но ему краем глаза показалось, что тот скривил губы. Затем два самолетика резко спикировали вниз, и Драко пришлось пригнуться, чтобы они не врезались ему в волосы. Поттер усмехнулся, низко и глубоко, его лицо смягчилось в усмешке, когда Драко нахмурился, взглянув на него.
— Угрожаешь, — хмыкнул Драко, вышло немного грубовато.
Они посидели еще немного, наблюдая за журавликами и самолетами, пока зимний холод не пробрал Драко до костей, и он не задрожал. Он встал, поморщившись, спина затекла из-за того, что он слишком долго сидел неподвижно, а колени хрустнули. Он кивнул Поттеру, который лишь моргнул ему и продолжил смотреть в потолок. Драко направился обратно в свою комнату, но как раз перед тем, как завернуть за угол и исчезнуть в коридоре, он увидел флотилию бумажных самолетиков и стаю журавликов, нырнувших прямо в огонь и исчезнувших в облаке дыма.
