Вселенная бесконечна?

У Нёвиллета очень долгая жизнь. Проживая год за годом, а век за веком невольно появляется лаконичный вопрос. Зачем? Ради чего? Кризис поиска смысла жизни у обычных людей наступает как зима сменяет осень – с первыми морозами. Но только в жизни. Морозы эти дуют либо потому что настаёт время, например, тяжкий подростковый период, либо потому что стало очень плохо. У Нёвиллета не было подросткового периода. По крайней мере такого, который описывался бы в современном мире. Ему некогда было быть ребёнком или подростком. Иногда он думал, что уже родился старым, но на самом деле он лишь родился уже мудрым. Наверное, старость и мудрость – тоже своего рода синонимы. Есть поверье, что если жизнь очень долгая, то смысл запоминать года и события исчезает, так как все сменяется слишком быстро. Но Нёвиллет никогда не любил фэнтези из-за недостоверности. Он до сих пор помнит абсолютно всё. Как когда совершенствовался, как был бессмертным учителем в белых одеяниях, как вёл армию в походы, как судил людей, как играл музыку... Даже как едет сейчас в метро. Он так же ехал вчера. И позавчера. И два дня назад, И три. И четыре. Он вообще много чего помнит. Но, видимо, даже у бессмертных мозг имеет право стареть, если судить по тому, как бессмертный подаётся в древность так часто. Ностальгия, наверное. А может, он просто соскучился по времени. Вихрь воспоминаний уносит сознание так далеко, что нельзя даже вздохнуть со словами "о боже". Потому что бога тогда в народе не было. Он появился позже, когда люди потеряли самоконтроль. Нёвиллет стал бессмертным позже, когда его учитель уже покинул его. Сцилла умирал под проливным дождём. "Капли опоздали, ведь земля уже влажная от его крови" – сказал тогда юный Нёвиллет, глядя куда-то в небо. Впрочем, тогда он был ещё Левиафаном. "Нёвиллет" он представился уже для своих собственных учеников. А ещё тогда это была их первая встреча. То был сирота в тёмных одеждах. Растрёпанный, со смуглой кожей, неряшливым хвостом, но вкусом в одежде и светом слишком уж ярких голубых глаз. Особых надежд на его духовное развитие не было, так как их занятия начались в относительно позднем возрасте, но духовное ядро мальчишки было сильным. Он добился великих результатов. И мог стать бессмертным. Но не стал. Одно радует: та тварь из мифологии не мучила юношу, прокусив ядовитым клыком прямо в сердце. Он умер на руках Учителя, так и не успев рассказать ему кое-что важное. А может, его дух всё таки прошептал? Впрочем, в затяжном ливне было не разобрать. "Капли опоздали, ведь земля уже влажная от его крови". В могилу положили любимый его сервиз и железную перчатку. Сам собирал. Он жаждал победы без духовного оружия. Он жаждал сам проложить себе путь. Не проложил. Похоронили с почётом, под любимой его яблоней. Мох с годами обрамлял края камня, но так и не добрался до аккуратно выцарапанного имени. Ризли. Время шло, совершенствующихся становилось всё меньше, да и в людском мире всё больше детей давно жили без сказок о бессмертии. Некоторые главы старых кланов уже распустили свои ордена. Кто-то слился с толпой, кто-то стал правительством, а кому-то противила даже мысль об изменении привычных вещей. Народы пошли своими путями, меняли имена, привычки. Но прошлое неизменно, пока есть хотя бы один кто его помнит. Нёвиллет стал полевым врачом в армии королевы Фокалорс. Как орден, так и королевство – Фонтейн всегда был могущественен. Даже слишком. Опираясь на одно развитие силы совершенно пропадало развитие духа и немногие обрели бессмертие в прошлом. Потому придумать историю и стать обычным городом средневековья особого труда не составило. Королева Фокалорс всегда была изобретательна в таких вещах. Тогда они встретились второй раз. За железным шлемом было не разглядеть лица, но свет голубых глаз сверкал ярче, чем начищенная до блеска тяжёлая броня. Из сотни рыцарей Нёвиллет всегда находил именно его. С красным пером на голове и самыми тяжкими ранами после боя. – Поберегли бы себя, сэр, – сетовал Нёвиллет, замачивая бинты для новой тяжёлой перевязки на груди. – Не могу, – с улыбкой отвечал рыцарь, что даже сейчас не снимал шлем. – Должен же кто-то идти вперёд, верно? – ... Нёвиллетт молчал. Он сам снял с рыцаря шлем и с глубокой грустью смотрел в это лицо. Выносливый талантливый боец без навыков защиты – дорогой, ты не меняешься ни в одной своей жизни. Реинкарнация. Сколько всего в одном слове. Для Нёвиллета это было открытием, которое он сначала принял за собственное сумасшествие. Но шрам на груди он не перепутал бы ни с чем. Сейчас, касаясь затянутой кожи на груди, только воображение дорисовывало картинку мощного кровоизлияния, но перед глазами была ухмылка сердечного друга. Иногда ещё вместе с: – Доктор, будете так меня касаться и, боюсь, я не проснусь, промечтав о вас всю ночь. Или чем-нибудь пошлее. Каждая его рана стала пятном умерших клеток, но сам он всегда был как легковозбудимый оголённый нерв. И на этом нерве с пятнами было одно, что каждый раз оборачивало слова постоянного пациента и мешало спать. Мешало Нёвиллетту спать. Он не перепутает тот укус. Как и все остальные шрамы не перепутает ни с чьими другими теперь. Являясь живым танком, юный солдат рвался впереди всех и постоянно получал новые ранения, даже сквозь обмундирование. Нёвиллет, работая лекарем, иногда составлял по мелким шрамам созвездия, обводя их длинными пальцами, прежде чем солдат встрепенётся от этих прикосновений. – Такой смелый боец боится щекотки? – улыбался врач любезно. – Ну, чего-то же я должен бояться. Но вряд ли он бы так же дёргался и краснел от чужих прикосновений. Наверное, у него и не к чему уже было прикасаться – со шрамами по всему телу вряд ли осталось хоть одно живое нервное окончание. Нёвиллет запомнил каждый этот шрам. Возлагая цветы к могиле, он не верил, что ему может повезти ещё раз, но если когда-то в своей долгой жизни придётся встретиться с тем, чьё тело полно таких же шрамов... На этот раз капли не опоздали. Они начали лить раньше, чем кровь упала на землю. Кому расскажи – не поверят, что один и тот же человек умер на одних и тех же руках дважды. Так снова и не успев сказать что-то важное. А сервиз в могиле уже был другой. Как и чай. В этой жизни он любил напиток послабее, хотя в прошлой жизни не мог провести и дня без крепкого чаёвничества. Что-то всё таки через жизнь менялось. А вот имя было то же самое. Ризли. Гражданские войны закончились, лишь когда народ поднял мятеж с требованиями справедливости. Королева Фокалорс была не судьёй, а если сама так не считает, то пусть пройдёт на эшафот. Лекарь стал судьёй. Беспристрастным, справедливым и мудрым. Мир восстановлен, королева спасена, люди спокойны. Тогда случилась их встреча номер три. Мальчишка был ещё меньше, чем воплощение в его первой жизни, но уже сотни шрамов показывались из под одежды на его тонкой коже. Самые страшные были свежими. Три удара ножом прямо в горло. – Подсудимый, вы признаёте свою вину в убийстве приёмных родителей? – Да. Нёвиллет не верил, что ему повезёт ещё хоть раз в жизни увидеть этого человека. Да, увидел, но нельзя сказать было ли это везением. Этот мальчик снова не сможет прожить долго с такими-то ранениями. Ребёнок исчез в дверях, а появился снова уже взрослым юношей в форме управляющего тюрьмой. Прямо за его спиной в тот день зашла Фокалорс, только теперь страной управляла от нового имени – Фурина. В этот раз их жизнь была долгой. Трудно сказать, когда формальные заседания стали свиданиями, а рабочее время отнималось за счёт чаепитий. Он снова любил терпкий чай, но в этот раз Нёвиллет понял, что дело привычки – в тюрьме не так много лакомств, так что чифир пить ещё надо уметь. Теперь он умел играть на губной гармошке, а ещё выполнял свои обязанности так хорошо, что будь это их первая жизнь вместе, то Нёвиллет бы не поверил, что такой юнец способен на подобное. Наконец, он мог не ждать часа, когда сердце дорогого друга остановится. Впервые за свою бессмертную жизнь Нёвиллет почувствовал себя... Счастливым. – Ризли, Вы когда-нибудь задумывались о реинкарнации? Вечернее чаепитие дарило ощущение дома. Когда все бумажки позади, людские страсти встали на паузу и остаётся только фарфоровый сервиз, который так громоздко и нелепо смотрелся в мозолистых руках хозяина. Сам Ризли привык. И к своему неподходящему сервизу, и к чаепитиям, и к Нёвиллету. Одно его удивило – собеседник всегда говорил по делу и не ходил окольными путями, но что им даст в диалоге, упаси боже, реинкарнация? – Было дело, – он не стал таить, что тема интересна, пусть и такая неожиданная. – Но к какому-то выводу не пришёл. Только больше запутался. – А в чём пытались распутаться? – Объяснить самому себе то, что объяснить никак не удаётся. Нёвиллет не хотел отступать. Конечно, он мог запросто раскрыть все карты и перечислить каждую дату их прошлых встреч, но не ошарашит ли это слишком сильно неподготовленного мужчину? – Возможно, что вселенная бесконечна, – Ризли взвесил варианты и решил продолжить. – Тогда, наверное, где-то сейчас есть сотни таких как я. Есть сотни таких как вы. И кто знает, сколько есть нас? Я не берусь утверждать, что где-то наши миры пересекаются. Я не скажу, что наверняка существую где-то ещё. Но если вдруг в самом деле вселенная бесконечна? Нёвиллет молчал. – А если всё-таки мы с ними перекликаемся? Если всё-таки я чувствую то, что чувствует другой я где-то там? Если слишком нагрешу здесь, то испорчу жизнь другому себе? Или, может, если я буду здесь добрым и хорошим, то даже попаду туда, где всё хорошо? – А Вы бы хотели? Теперь уже молчал Ризли. Он размеренно выпил из чаши, поставил её на столик и поднялся. В тёплом свете горящего камина его лицо выглядело мягко, но в глазах среди живых искр затаилась мёртвая грусть. – Я туда не тороплюсь. Мне всё равно одно ясно – ещё сильнее я в тебя всё равно не влюблюсь. Через месяц Ризли умер. Подводная тюрьма часто сравнивалась с могилой, но такой она и стала для человека, чьё здоровье сильно ухудшалось на этом фоне. Темно, сыро, физические нагрузки, постоянные покушения на жизнь... Он сказал перед смертью: – Другой я много работал в своём мире, чтобы я был так счастлив здесь. Над сервизом в могиле больше никто не посмел смеяться, как это было чуть ранее. Нелепый первый опыт Нёвиллетта в гончарном искусстве останется навсегда рядом с тем, кому он был предначертан. Наверное, каждый раз частицы души Нёвиллетта тоже оставались там, где им было предначертано судьбой. Грозы шли ещё долго. Как бы не пытался Нёвиллет себе напомнить, что ему и так было дано три шанса, всё таки единственное, что сохраняло рассудок это надежда. Надежда, что ему повезёт ещё раз. Ещё хотя бы один раз. И эта надежда из года в год помогала двигаться дальше. Бессмертный судья видел как империи росли и падали, как старые его друзья меняли свой мир, как жизнь продолжала быть... жизнью. Он прожил пять сотен лет с одной надеждой. И потеряв её на пятьсот первый год, вдруг снова его встретил. Прямо сейчас. В этом вагоне, где он ездит каждый день на работу. А ведь уже начался его отпуск. Завтра Нёвиллет должен был уже лететь на самолёте до Ли Юэ, чтобы обсудить какое-то там важное сотрудничество с Чжун Ли. В прошлом Моракс возглавлял великий орден. Сильные учителя способны были помочь ученикам стать бессмертными. По сей день в Ли Юэ больше всего бессмертных, что не могло не поражать. Это было, на самом деле, последнее, о чём Нёвиллет собирался думать, видя перед собой знакомые голубые глаза и бесконечная звёздная карта шрамов на теле. Пялиться на незнакомцев – неприлично. Но если незнакомец пялится на вас ответ, то сложно сказать. Это либо неприлично вдвойне, либо прилично. Как минус на минус даёт плюс. Только плюс между ними сейчас стал электрической мельницей и пускал разряды тока в воздухе. – Я могу Вам помочь? – Ризли решился прервать гляделки первым. – Можете. Вы знаете меня? Нет, Ризли не знал. Кому как не Нёвиллету это понимать? Но было что-то в его взгляде... цепляющееся. – Возможно, – странный вопрос тем не менее дал Ризли какую-то подсказку. Он тоже не просто так пялился. – Но точнее не скажу. – Этого достаточно, – Нёвиллет слабо улыбнулся, чувствуя как сердце снова становится тёплым. Механический голос вдруг оповестил о названии станции. – Мне совсем скоро выходить, – Ризли вздохнул. – Мы встретимся с вами где-нибудь ещё? – Обязательно. Всё остановилось. Люди закопошились к выходу и среди этой толпы спешащих лишь одно лицо осталось замершим в странном хмуром настроении. – Почему я вас только встретил, но чувствую словно знал всю жизнь? Ещё немного и он опоздает на выход. А на сердце было чувство, что если уйдёт – то опоздает навсегда. – Знаете, Ризли, – Нёвиллет лишь улыбнулся ему, с трепетом во всём себе, – вселенная действительно бесконечна.