***
…Эрен быстро перебирает ногами, пытаясь протиснуться сквозь раздражающую толпу. Бросается по коридору, прижимая к губам дрожащую ладонь. Легкие горят огнём. Тело выворачивает наизнанку с каждым режущим грудь вдохом. Столь необходимый для жизни кислород сейчас кажется удушающим ядом, впивающимся острыми иглами, разрывающим внутренности вместе с треклятыми лепестками. Они просачиваются сквозь сжатые на губах пальцы, забиваются в носу, оставляют на языке прогорклый привкус травы. Юноша сглатывает назойливый рвотный ком, застрявший где-то в глотке. Едва не спотыкается на ватных ногах в попытке добежать до туалета. Перед глазами все плывёт от тошноты и боли, а сердце грозится разворошить грудную клетку даже раньше надоевших цветов. Он не замечает ничего вокруг, с глухим стуком распахивая дверь в туалет и залетая в кабинку почти со свистом. Колени болезненно трещат, опускаясь на холодный кафель. Деревянные пальцы впиваются в крышку унитаза, откидывая назад. Эрен давится собственной блевотой вперемешку со всеми частями треклятого растения: голубые широкие лепестки, зеленые острые листья, больно царапающие горло стебли. Все смешивается в одну сплошную массу и извергается из организма. Грудь сдавило кашлем, слезы брызнули из глаз, а Эрен в очередной раз задумался о том, ради чего он вообще продолжает мучаться этой ебаной хренью и не пытается сброситься с первой попавшейся многоэтажки… С каждым разом приступы становятся все длиннее и длиннее. На коже уже проступают липкие капли пота, тело бьет крупной дрожью, а привкус рвоты во рту становится невыносимым. Пальцы до тупой боли сдавливают края унитаза, лоб с тихим стуком опускается на прохладную керамику. По подбородку медленно стекает капля слюны вперемешку с кровью. Невыносимо было настолько, что Эрен даже не услышал шаги за спиной. Не сразу почувствовал осторожное прикосновение чужих пальцев к коже на шее, от которых, почему-то, вдруг стало легче. Парень дернулся от неожиданности, попытался было оттолкнуть от себя незнакомца, но голос, прозвучавший так близко к уху, заставил его послушно замереть. — Не делай резких движений, приступ усилится. Девушка, которую он не видел до этого решительно ни разу, присела рядом с ним. Эрен не мог рассмотреть ее лицо, зато прекрасно разглядел голые бледные коленки, опустившиеся на цветастый кафель рядом с ним. Её кожа нежная, розоватая, почти прозрачная. Наверняка на ней быстро появляются синяки… В такой короткой юбчонке безымянная альтруистка грозится заработать простуду или чего похуже. Эрен задумался было над этим, но очередной позыв в желудке заставил его забыть обо всем на свете. Он зашелся в приступе кашля, склонился над унитазом, отчаянно сжимая керамику побелевшими от напряжения пальцами. Он снова ощутил мягкое прикосновение к шее и осторожные движения, напоминающие ненавязчивый массаж. Прохладные пальцы незнакомки, её безмолвная забота и даже само присутствие почему-то приносят облегчение. Девичьи пальцы скользят ниже, под ткань рубашки, продолжая мягко нажимать на, кажется, совершенно случайные точки на плечах и лопатках. Дышать становится легче. Эрен делает жадный вдох, позволив себе на несколько секунд расслабиться. Перед его лицом вдруг появляется маленькая ладошка с почти детскими пальцами. На ней лежит белая небольшая таблетка. — Выпей это, — снова звучит приятный девичий голос, и Эрен без раздумий перехватывает губами неизвестного происхождения пилюлю. Ему было откровенно плевать, что это. Даже если бы ему сейчас скормили яд, он наверняка сказал бы искреннее спасибо и избавился наконец от своих мучений. Девушка подносит к его губам горлышко бутылки, и юноша делает несколько жадных глотков. Он поморщился и даже немного подавился, тут же почувствовав бережные похлопывания по спине. Вместо обычной воды он ощутил кисловатый привкус лимона и легкий аромат мяты. — Пей-пей, это успокоит тошноту, — Эрен не знает хозяйку этого голоса, но сейчас склонен к совершенно абсурдной мысли, что небеса послали ему настоящего ангела-хранителя. Приступ отступил окончательно. Желудок перестало скручивать от тошноты, а лимонная вода притупила привкус рвоты во рту. Эрен наконец смог поднять взгляд на свою спасительницу…и не смог сдержать легкой усмешки. — Ты что, девочка, ошиблась зданием? Я думал, школа находится ниже по улице, — прохрипел юноша, стирая с губ остатки слюны и рвоты. Незнакомка посмотрела на него иронично, почти издевательски. В глубоких зеленых глазах Йегер увидел веселый отблеск. Он с удивлением отметил, что такого необычного оттенка никогда не встречал. Яркий, насыщенный… Парень готов поклясться, что на мгновенье почувствовал аромат свежескошенной травы. Не удушающий запах декоративных цветов, а легкий, приятно щекочущий ноздри. Невольно юноша подумал, что незнакомка довольно красива. Помимо необычных глаз, она обладала густыми темными короткострижеными волосами, приятными чертами лица и изящными изгибами фигуры, выгодно подчеркнутыми стильной одеждой. Только вот если присмотреться, то под слоем макияжа можно заметить залегшие под глазами синяки, а тонкое тельце говорит либо о постоянном стрессе, либо о регулярном недоедании. И все же, сейчас Эрену эта девушка казалась прекрасной, а едва заметные недостатки придавали изящности её образу. Хотя…может дело в едва закончившемся приступе болезни… Он вообще слабо соображал в такие моменты, а об объективной оценке действительности можно было даже не заикаться. — В следующий раз придумай шутку пооригинальнее, большой мальчик, — протянула она беззлобно, даже с некоторой язвительностью, поднимаясь на ноги. Эрен с досадой отметил, что бледные коленки таки покрылись кровоподтеками, грозящимися превратиться в настоящие синяки. Однако девушка лишь оттряхнула юбку и протянула юноше бутылку с водой и блистер тех самых белых таблеток, одну из которых он только что проглотил. — Возьми. Желательно принимать их при первых симптомах приступа. — Откуда ты взялась? Ты что, феечка-альтруистка? — снова спрашивает Йегер, рассевшись на полу и откинув спину на стенку кабины. — Мне больше нравилось, когда ты блевал молча, — хмыкнула темноволосая и, подойдя к зеркалу, поправила прическу и одежду. — Живи и процветай. Она уже собралась покинуть, на минуточку, мужской туалет, как её окликнул Эрен. — Как зовут-то тебя, феечка? Девушка обернулась и слабо усмехнулась. — Феечка, — ответила она в тон юноше и оставила его одного разлеживаться на полу туалета.***
Нора вышла из туалета и, не оборачиваясь, направилась к выходу из университета. Её не слишком интересовала судьба юноши. Или она пыталась убедить себя в этом?.. Сердце размеренно отстукивало свой ритм, напряжение сменилось усталостью от тяжелого дня. Но как бы девушка ни старалась, выбросить из головы туалетного знакомого не смогла. Его сутулая, склоненная над унитазом фигура, дрожащие губы, искаженное болью лицо…и глаза. Большие, выразительные. Им наверняка пошел бы небесно-голубой или тепло-карий. Светлый, чистый оттенок, который украсил бы и без того красивое мужское лицо… Только глаза у него угольно-черные. Настолько, что кажется, будто зрачок сливается с радужкой. Загляни — и тебя безвозвратно утянет в бесконечную бездну. Только вот Норе тонуть совершенно не хотелось… И бездонные омуты её совсем не интересовали. Ей хватило страданий от чужой любви, и собственная казалась скорее глупой шуткой, чем желанной сказкой. Нора тряхнула головой, отгоняя навязчивые глупые мысли. Какая разница, если её случайный знакомый страдает от практически неизлечимой болезни. Она слишком хорошо знала симптомы. Слишком ясно осознавала, что будет дальше. Даже при полном соблюдении всех правил ухода за больным, болезнь невозможно победить. Можно замедлить, даже заморозить её развитие, но уничтожить окончательно… только хирургическим путём. К сожалению, такие операции стоят невероятно дорого и несут серьезные риски для жизни. Хотя… едва ли медленная смерть от прорастающих в организме цветов для кого-то покажется более привлекательной судьбой. Отчаявшиеся и богатые люди, как правило, отдают любые деньги и идут на все, чтобы выжить или спасти близких. А те, у кого нет связей и средств… Мираи, как и обещала, ожидала подругу у ворот университета. Она что-то заинтересованно изучала в телефоне, перекатывая по языку шарик Чупа-чупса. На блестящих от бальзама губах играла задумчивая улыбка, а голова покачивалась в такт музыки из наушников. Заметив Нору, она улыбнулась чуть шире и убрала наушники в сумку. — Ты задержалась. Все хорошо? — Да, ничего важного, — отмахнулась темноволосая. Ей не хотелось тратить время на объяснения. Конечно, она собиралась рассказать о происшествии в туалете, просто сейчас на это нет ни места, ни желания. Девушки направились в сторону автобусной остановки, обмениваясь впечатлениями об университете и делясь ожиданиями от предстоящей учебы. На какое-то время Норе действительно удалось отвлечься и даже позволить себе беззаботную улыбку. К сожалению, реальность позволила ей такой роскоши как счастье…***
Нора возвращается домой. Дверь захлопывается за её спиной почти бесшумно, принося лишь слабый поток всколыхнувшегося воздуха. Квартира встречает девушку гнетущей тишиной и стойким приторным запахом сирени. Она морщится, инстинктивно пытаясь прикрыть нос ладонью, но очень быстро понимает тщетность этого действия и просто сбрасывает с себя верхнюю одежду. Со стороны ванной раздался звук слива. Сердце ёкнуло, и его биение отдалось в груди тупой болью. Привычное напряжение накатывало вновь, а ноги сами понесли в сторону звука. Темный коридор освещает узкая полоска света, проглядывающая из-за прикрытой двери ванной комнаты. Нора слышит приглушенный кашель и заходит внутрь. Отцу с каждым днем становится всё хуже. Его мучает постоянная тошнота и рвота, он не может нормально есть, а потому всё больше теряет в весе. Мужское тело сейчас больше напоминает скелет, обтянутый кожей, настолько бледной, что кажется полупрозрачной. Из-под неё в некоторых местах — особенно на руках и позвоночнике — выступают острые темные ветки. Тощее бледное тело скрывают лишь растянутые домашние шорты и старая майка, по въевшимся пятнам на которой можно определить едва ли не весь рацион носителя за последние пару лет. Но Нора их не замечает. Все, что она может разглядеть — это торчащие из кожи уродливые лепестки. Они пробираются из-под ногтей, обвивают кости и лезут из позвоночника окровавленными цветами сирени. Нора ненавидит сирень. Её тошнотворный приторный запах проник в каждый уголок этой маленькой квартирки. Пропитал и одежду, и мебель, и даже стены. От него желудок сворачивается в тугую трубочку, а содержимое упрямо просится наружу. Нора стойко выдерживает секундную слабость и присаживается рядом с отцом. На его лице мелькает виноватая улыбка, прежде чем он стыдливо прикрывает всю правую часть ладонью и отворачивается от дочери. — Ты уже дома…— раздается тихое бормотание. Девушка кивает, молча взяв в руки влажное полотенце и ласковым жестом заставив мужчину обернуться к ней. Бережно вытирает отцовские щеки и шею. Осторожно, чтобы не задевать торчащие из-под кожи стебли. Она поднимает взгляд на родное лицо, и он снова пытается отвернуться. Несколько месяцев назад мужчина ослеп на один глаз. Теперь из пустой глазницы торчит уродливая ветка столь ненавистных Норе цветов сирени. Это не только больно, но и до тошноты омерзительно… для окружающих, но не для Норы. Она смотрит в отцовские знакомые черты и понимает, что ещё несколько лет назад он был невероятно красив. Та часть лица, что не была затронута болезнью, все ещё выглядит сносно. Миндалевидный разрез глаз, пушистые светлые ресницы, выраженные скулы. Его слабая вымученная улыбка кажется Норе самой очаровательной в мире. Да, Нора знала, что отца было за что любить. Когда-то он был полон амбиций и харизмы, мог рассмешить лишь парой слов и влюбить в себя окружающих с одной фразы. И мама…правда его любила. Они на самом деле были счастливы, хотя и не являлись «истинным предназначением» друг друга. Всё это было чем-то незначительным, необязательным. Цвет глаз ведь не определяет счастье, верно?.. Только вот всё меняется. И Судьба не прощает, когда смертные пытаются идти против её воли. И когда истинный отца все же объявился, она безжалостно разрушила его жизнь. Будучи еще ребенком, девушка всегда предпочитала общество матери. Они весело проводили время пока отец занимался работой, чтобы прокормить семью. Он пропадал целыми днями. Иногда маленькая Нора могла не видеть отца несколько дней подряд, ведь когда он уходил на работу она еще спала, а когда возвращался…уже спала. По правде говоря, Анаэль никогда не производил впечатление хорошего отца. Нора… обижалась. Она верила в то, что не нужна родителю, что он просто не хочет присутствовать в её жизни. Всё изменилось в тот самый день. День, когда их жизнь и семья начали рушиться. Когда на пороге квартиры появился мужчина, назвавший себя Истинным её отца. Более того, он поставил Анаэля перед выбором: остаться с семьей и отречься от судьбы, или навсегда отказаться от «балласта» в виде дочери и жены. И Анаэль выбрал. Принял решение практически без раздумий, без всяких сомнений отказался от собственного предназначения ради того, чтобы остаться с семьей. В тайне от всех отправился на операцию по обрыванию связи, прекрасно осознавая, насколько ужасными могут быть последствия. Он сделал это сам…потому что понимал, что тот, кто обрывает связь, страдает намного больше, чем его истинный. Судьба намного более жестока к наглецам, посмевшим бросить ей вызов. Несмотря ни на что он пытался…защитить своего Истинного от такого страшного конца. И тогда Нора впервые посмотрела на отца совершенно другими глазами. Ее не волновал мерзостный запах сирени, не утомляла постоянная уборка вездесущих лепестков и четкое расписание приёма всевозможных лекарств. Она несколько раз в день делала отцу массаж, поддерживающий тонус мышц. Это хорошо затормаживает развитие ханахаки, помогает организму бороться с прорастающими внутри цветами. Хорошо, но недостаточно… увы, более эффективное лечение им было не по карману. Особенно сейчас, когда они жили лишь на инвалидные деньги отца и зарплату самой Норы. А теперь из-за учебы девушке и вовсе пришлось уволиться. Девушка совсем не жалела о том, что отказалась от беззаботной жизни с матерью. Не жалела о том, что пришлось отдать Мираи любимого пса, потому что у неё просто не было времени на уход за еще одним живым существом. Не жалела и о том, что пришлось отказаться от собственной жизни: от друзей, от получения образования, даже от увлечений. Она просто знала, что поступает правильно. Что должна так поступить. — Тебе нужно отдохнуть, — произносит Нора, аккуратно перекинув на плечо руку отца и помогая ему подняться. Мужчина двигается заторможено, суставы двигаются нехотя из-за опутавших их веток. Он старается твердо стоять на ногах, но получается с большим трудом. После него остаётся дорожка, усыпанная мелкими сиреневыми лепестками. Дочь бережно укладывает Анаэля на постель так, чтобы торчащие ветки не мешали ему лежать. Начинает осторожно разминать мышцы плеч и спины, избегая самых болезненных точек на мужском теле. — Н…Нора… Голос Анаэля тихий, прерывистый. Почти после каждого слова из его рта сыпется новая порция лепестков. Он откашливает их вместе с мокротой и стирает с губ платком. — Я…Я звонил сегодня в больницу… Они готовы забрать меня… Нора замерла, поднимая на мужчину растерянный взгляд. — Ты же говорил, что у нас нет на это денег… — тихо произнесла Нора, низко опустив голову. Она смотрит куда-то в постель, делает вид, что рассматривает узор на белье, лишь бы не поднимать взгляд на полные слез глаза отца. Не видеть, как дрожат его губы. Не осознавать, как больно ему сейчас. — Я… Говорил с твоей мамой… Она согласилась… оплатить часть требуемой… суммы для госпитализации… — чем больше он говорил, тем чаще заходился в приступе мокрого кашля. — Еще кое-что… осталось из моих накоплений… Мне хватит… Нора медленно спустилась с постели на пол, сжимая дрожащие ладони отца пальцами. На глазах наворачиваются непрошенные слезы. Она сама толком не понимает, плачет ли от радости, что последние дни родного ей человека пройдут под профессиональным присмотром, или от того, что он…отчаялся. Ему надоело быть обузой для единственного дорогого человека. Надоело медленно гнить у неё на глазах, пока болезнь забирает все больше и больше его тела. И единственный выбор, который ему остался — это где закончить свою жизнь. Он выбрал стены больничной палаты. Потому что знал, что так будет правильно. Анаэль порывается обнять дочь, но тут же одергивает себя. Не нужно, чтобы она лишний раз трогала его уродливое тело. Не нужно, чтобы эти отвратительные лепестки прикасались к невинному девичьему телу. Он опускает голову на подушку и закрывает глаза, вслушиваясь в тихие всхлипы дочери и ощущая как на его иссохшие ладони опускаются соленые капли.