Ti amo

В опустевшем из-за наступления русских Рейхстаге Берхард был практически один. Он не стал бежать, как это сделало правительство, часть из которого всё равно поймают. Шпрее готов оставаться в этом месте до конца. Он так решил для себя. Но ему было страшно. Собственное бессмертие казалось теперь проклятием. Сейчас Берхард с радостью бы принял смерть в бою, может быть даже прямо здесь, в Рейхстаге. Застрелиться тоже было бы неплохим вариантом. Сбежал бы от позора и ответственности за все деяния рейха, как это уже сделал Гитлер. Но, какая жалость, Берлин будет жив, пока город не будет стёрт с лица земли. Берхард осмотрел комнату, в котором находился - его кабинет. Достав зажигалку - незаменимую вещь для каждого солдата, она всегда была при нём - Шпрее сперва поджëг каждую из полок своего шкафа, а после перешёл к содержимому ящиков стола: письма, карты, записи... Берхард не стал разбираться, что именно из этого могло стать компроматом на него, он жёг всё. Точно, оставалось ещё самое ценное - то, что он носил при себе. Шпрее проверил все свои карманы на форме и скормил пламени бумагу, которую нашёл. Теперь оставалось лишь ждать, что кто-то придёт. В последние дни состояние Шпрее было отвратным. Он мог стоять на ногах, но то и дело что-нибудь да болело, город был наполовину в руинах. При каждом налёте появлялось ощущение, будто что-то взрывается в самом сердце Берхарда, вызывая невыносимую боль. И вот снова. Бомбёжка, серия автоматных выстрелов, взрывы гранат. Что ж, и не такое терпел, значит это перенесёт. А после вновь бесконечное унижение, в лучшем случае втопчут в грязь, как после Первой мировой, о худшем даже думать не хочется. Берхард непроизвольно усмехнулся от своих мыслей и тут же почувствовал, как его душат ненавидимые им слëзы. Он словно медленно сходил с ума. А может, всё-таки получится?... Шпрее отошёл подальше от постепенно охватываемого огнём шкафа и с резкостью достал из кобуры пистолет. Руки дрожали. Нет, ему не хватит сил и духа нажать на курок. Он мог бы, не задумываясь, застрелить любого, но не себя. В коридоре послышались шаги. Берхард словно почувствовал внезапный прилив сил. Нет-нет, он не хочет встречаться лицом к лицу ни с кем - ни с русским, ни с американским, ни с английским солдатом. Всё ещё дрожащая рука крепче ухватилась ха пистолет, а вторая резким рывком зарядила его. Слишком резко. Берлин поморщился от боли. А после дверь распахнулась. Берхард не успел выстрелить, вошедший сделал это раньше, попав прямо в руку, держащую пистолет. Шпрее выронил его и тут же рефлекторно ухватился за руку. Убивать его не станут, хотя это было бы таким прекрасным исходом. Он будет ценным живым. Берхард до сих пор находил силы стоять на ногах, хотя перед глазами всё плыло. Он напряжённо закусил губу и задержал дыхание. Главное, чтобы враг не увидел ни единой слезы. Шпрее медленно поднял взгляд - металлический холодный взгляд потускневших глаз. В них была лишь ненависть и безграничная гордость, которую Берхард с упорством протаскивал через все унижения, что ему пришлось пережить. Ни капли сожаления или раскаяния. Только ненависть. В душе всё ещё было страшно, но об этом ни узнает никто. Интересно, как там Токио? Должно быть, ему тоже приходится не сладко. Покончив с Германией, перекинутся на него. Сдаваться уже поздно. Переметнуться на сторону врага, сбросив с себя ответственность - тоже. Пожалуй, Токио единственный, кто теперь оставался морально близок Берхарду, к нему он ещё сохранил уважение за то, что тот с гордостью стоит до самого конца, даже когда поражение очевидно. Про Рим даже думать не хочется. Немец слишком глубоко запрятал свои чувства к нему и старался вовсе не вспоминать о Лучиано. С ним Шпрее не говорил с тех пор, как Италия перешла на сторону антигитлеровской коалиции. Он не собирается это делать и после окончания войны. Предатель. Как бы Берхард не убеждал себя, что ему всё равно, вообще не думать о Лучиано не получалось. Было обидно. Словно в душу плюнули. А как же все эти красноречивые признания в любви? Неужто всë это было пустым звуком? А обещания, что с Берхардом будут рядом всегда? Где же его Лучи теперь, когда Шпрее стоит, вжавшись в стену своего наполовину истлевшего кабинета и корчась от боли? Наверняка, радуется победе вместе с остальными. Ну и ладно. Берхард справится со всем и один, он в этом уверен.