Целься в глотку

      Шелест ткани в стороне, словно чей-то нежный шёпот, повис в воздухе дорогим запахом странных духов и отблеском чего-то отдалённо знакомого, не зацепившегося за память. Полуприкрытые зелёные глаза, как только выбравшаяся из-под снега трава, коротко покосились с бликующего гранённого стакана в сторону, замечая замершую рядом фигуру в чёрном закрытом боди. На неё с интересом, скрытым на самой глубине аметистовой радужки, смотрела предсказательница. Изящная, бледная, похожая на… как их называла Март? Точно — лебедь. Особенно ассоциации добавляли глубину белоснежные волосы, скрытые тёмным витражным платком и волнами незыблемого идеала спускающиеся ниже талии, походя на крылья.        — Ожидаете друзей, охотница? — голос соскальзывает с подведённых розовым блеском губ спокойно, мягко и ненавязчиво, располагая к беседе и дружелюбию.       Грубые короткие пальцы перебрали на краю стакана, приподнимая его над столиком и поднося к обкусанным и обветренным пухлым губам, позволяя осесть на коже бесцветным капелькам алкоголя, тут же быстро слизанным мелькнувшим языком. Сидящая за столиком девушка не отвечает Лебедю, лишь молчаливо смотрит из-под капюшона укороченной белой куртки, с чёрными вставками, прежде чем глазами указывает на место напротив, приглашая занять на время место. И не отрывает взгляда, пока Хранительница Сада Воспоминаний плавным движением опускается на дешёвый высокий стул, придерживаясь за край круглого барного столика, чуть проводя по нему скрытыми высокими перчатками пальцами. Изящные ладони переплетают между собой пальцы, позволяя узкому подбородку на них устроиться, пока отражающие серебристый свет ламп аметистовые глубины с уже не скрываемым интересом и теплом благосклонности разглядывают сидящую напротив, отмечая стянутую на подбородок чёрную маску, скрывающую линию челюсти.        — Вы выделяетесь своим шармом, леди. Очень удивительно. — доверительно, нежно начинает ясновидица, наблюдая за любой реакцией которую она вызовет своими словами, но пока встречая лишь холодный покой. — Шрам… больно было наверное.       Зелёные глаза отвлекаются от наблюдения за бесцветным джин-тоником в стакане, поднимаясь к Эманатору после краткого опускания века, позволяя установить зрительный контакт. В этой редкой глубине таится холод и безэмоциональность, предупреждение о равнодушии, которое игнорируется знанием о отсутствии простоты в этой личности. И Чёрный Лебедь дарит ей улыбку, тёплую и расслабленную, с которой она заученным движением уводит руку в сторону, игривым движением пальцев вынимая карту из колоды и лёгким взмахом делая из неё две. На едва смуглом лице, со следами от солнечных ожогов и длинным натёртым шрамом поперёк прямого носа, ни капли удивления или интереса, лишь расчётливая внимательность и ожидание последующих действий, вызывая ещё больший азарт. Карты мягко уложены перед огрубевшими на внутренней стороне ладонями, скрытыми чёрными перчатками без пальцев и бледными от содранной давно кожи фалангами, позволяя взгляду собеседницы скользнуть по витражному рисунку черепа, с прорастающими из него соцветиями лилий, и ангельским крыльям серафима, с раскрытыми ладонями удерживающими двух людей стоящих на коленях в мольбе.       Надписи читаются легко, холодом и вниманием отражаясь в травянистых глазах, поднявшихся вновь к ней, с дрогнувшими при прикосновении длинных пальцев к крепкому и крупному запястью негустыми ресницами.        — Расскажешь, что за тайна скрывается за мёртвой двадцаткой~? — ласково спрашивает Лебедь, привычно погружаясь в темноту чужого взгляда.       Каблуки впрочем мгновенно перестукивают по камню, вызывая вопросы, ведь вокруг лишь влажная и безликая темнота, в которой ничего не разглядеть. Рука уходит в сторону, ищет опору и натыкается на холодную неровную стену, с текущей по ней ледяной водой намочившей ткань перчаток, вынуждая встряхнуть запястьем от неприятного ощущения. Аметистовые глаза смотрят в сторону, замечают проблеск света в темноте воспоминаний, позволяя с громким постукиванием каблуков, эхом разносящимся по узкому проходу, подойти ближе к освещённому островку и осмотреть представшую ей каменную спираль шахты, с поскрипывающими цепями и редкими пятнами светильников, со скрежетом покачивающихся от не ощутимого сквозняка. Воздух промозглый, влажный, оставляющий под порывом ветра леденящее прикосновение на коже, с которым она делает шаг вперёд. Первая ступенька преодолена, бездна провала становится на шаг ближе… слишком напоминая чёрную дыру, вызывая мурашки.       Лебедь спокойно следует прикосновением пальцев за ржавой сталью полуразвалившихся перил, тут же отнимая при скрежете от их наклона и вытирая о внутреннюю сторону ладони. Ступени стучат под каблуками громко, отправляя прыгающее эхо по неровным провалам каменных проходов, таящих в себе дороги к другим воспоминаниям. Но ей нужны не они… те что скрыты в глубине спирального спуска, освещённые двадцатью фонарями, с каждым метром уходя всё глубже в чужую память. Ярило… не та планета, что находится под безопасной дланью Клипота, нет-нет… морозный мир шахт, заводов и строгой классовой иерархии, пропитанный болью, страхом и металлическим привкусом крови, осевшей на стали инструментов и цепей. Пять уровней гражданства — пять отчётливых уровней спирали, которые необходимо пройти чтобы раскрыть загадку «мёртвой двадцатки» Ярило-V.       Охотница…       Чёрный лебедь оглядывается на отчётливый шорох, внимательно оглядывая оставшийся за спиной провал коридора, но не замечая никаких странностей или неточностей воспоминаний, тут же отворачиваясь. Слухи о новом Эманаторе Охоты не отчётливы, неполноценны, пропитаны молчаливой кровью навсегда закрытых смертью ртов, оставляя неточность в Саду Воспоминаний. Восполнить пробелы на планете не удалось — никто не знает деталей, истины, никто не видел лица или тени человека, подходящего по параметрам Эону Охоты, заставляя углубляться в пропахший тухнущим мясом, гарью и сточными водами подземный город, следуя за неотчётливым красным шёпотом опасно напоминающим океан Небытия. Воспоминания о Самоуничтожителе заставляют руку непроизвольно отдёрнуться от ещё одних перил, слишком реально ощущая стальную и смертельную хватку бледной ладони на запястье, утягивающую в удушающий опасностью, ужасом, болью и отчаянием танец, не оставляющий путей отступления перед поглощением чёрной дырой в чужом разуме…       Но ниточка чужих воспоминаний приводит к зданию Инквизиции, перед порогом которого, даже после тысячи уборок и снегопадов, алеет въевшееся неровное алое пятно. Камень хранит память прошедших годов, сохранив и отголосок одних и тех же шагов, тяжёлых, стучащих крупной подошвой, тяжёлых из-за железа. Инквизиторы молчат сначала, не поддаются её разговорам, но некоторые из них впускают в свою память, позволяя уловить их животный страх оседающий в костях душащим желанием бежать. Мгновения, под руками ластящиеся словно карты, позволяют уловить проблеск зелёного цвета, редкого в мирах вечного мороза — спокойно, опасно, равнодушно, зло, презрительно, ненавидяще смотрящие чётко в твои глаза. И с каждым воспоминанием увеличивается шрам между на ними, на носу, длинный и натёртый плотной тёмной кожей.       Глаза натыкаются на запястье, торчащее из-под сваленных в кучу камней, заставляя застыть на месте. Эманатор Памяти опускается на корточки, ладонь в перчатке почти заботливо проводит по мертвенно посиневшей коже и исследует неестественные ровные пеньки, оставшиеся после отрезанных пальцев, упавших тут же, прямо под её ногами. Прикосновение поднимает истерзанную ожогами, порезами и кислотой ладонь, замечая в самом её центре число.       Двадцать.       Лебедь снова оборачивается, расслышав снова шорох, но позади всё так же преодолённые влажные ступени, освещённые лампой над её головой и ещё одной возле выхода из начального коридора. Взгляд пробегается по влаге на неровном камне, сточенном инструментами и сотнями тысяч шагов, не замечая странных отражений в нём и не улавливая неправильности окружения. Разум спокоен, ей ничего не может угрожать.       Она выпрямляется и тут же дёргается из-за прикосновения к голове, поднимая взгляд к тоскливо скрипнувшим над головой цепям, пропахшим въедающейся в ноздри ржавчиной и с капающей с них водой, стёртой со скулы скупым движением. Меметическая сущность отворачивается вновь, следуя выбранному пути вглубь, слушая как шаги снова отражаются от камней с каждой ступенью вниз, ближе к темноте, напоминающей о собственной наивности в прошлом. Глаза, подобные закату в грозу, смотрящие равнодушно и сквозь неё без интереса, превратившиеся в кровавое море в воспоминаниях в которых ей не было места и укрытия.       Эта мысль заставляет остановиться всего на мгновение, снова ощутив шорох совсем рядом, разворачиваясь в то же мгновение и не видя ничего. Лампа на ржавом столбе покачивается от ветра, которого в этих шахтах на самом деле нет, поскрипывает тонким почти разрушившимся кольцом о цепь, всё ещё освещая тянущееся вверх запястье трупа с оставленным на нём клеймом. Но стоит сделать опасливый шаг назад, Лебедь резко делает ещё два назад, стоило темноте резко рвануть на неё и проглотить только что пройденный участок, вынуждая спешно пробежать до следующей лампы со стоящим в ушах страшным скрежетом и звоном разбившейся предыдущей, тоскливо прокатившейся по камню до мысков каблуков. Ясновидица делает глубокий вдох, ощущая спёртый и горький воздух вокруг, слыша под сводами этого места эхо только что обнаруженного воспоминания — протяжный, отчаянный, болезненный и ужасающий вой обречённого человека, кричащего что-то сквозь тихий перестук ненастоящих капель и скрежет натягиваемых цепей.       Глаза метнулись вниз, находя отпиленную тупой пилой, лежащей тут же со свежей кровью на зубчатом лезвии, голову с распахнутым в вопле ртом полным стекающей по мертвенно-синим губам крови, на лбу которой выжжен следующий символ.       Девятнадцать.       Эманатор Памяти сглатывает вставший поперёк горла ком, снова поднимая глаза к поглощённому темнотой подъёму и силясь всмотреться во внезапно перекрытый выход, но не находя в нём несоответствий воспоминаний. Это действительно часть памяти, девушка действительно помнит столь тёмный и непреодолимый эмоционально подъём шахт, поэтому, как бы она не старалась — изменить этого нельзя. Придётся спускаться дальше.       Эхо нового воспоминания отражается от стен странным жужжанием, шипением прижигаемой плоти, захлёбывающимся воплем боли и ужаса, ввинчивающимся в виски с каждой новой ступенью вниз. Каблуки стучат по камню, отбивая такой же ритм, что и в моменте — звон о металл, словно молотком вбивали гвоздь, тут же заставив обернуться, замечая на обритом затылке едва заметные дырки, рассыпанные словно пригоршень чёрного перца-горошка. Неглубокие, лишь кончик гвоздя, но достаточно чтобы пробить череп, повредить мозг совсем чуть-чуть…       Темнота скользит по ступеням тёмной пеленой прямо на глазах, вынуждая отступать с новым перестуком каблуков и стискиванием пальцев ржавых перил, тут же с оглушительным стоном и скрежетом прогнувшихся под весом руки, едва силой не утягивая следом и вызывая вязкую опаску. С которой Эманатор разворачивается и быстро добирается до следующего пятна света, резко разворачиваясь и наблюдая за тем как тьма волной темнейших чернил наваливается на купол света из-под лампы, позволив лишь стеклянным осколкам упасть на неровную шахтёрскую площадку, усеянную… крючками.       Под каблуком скрепит один, вынуждая проследить кровавую дорожку по серости скалы и наблюдать пласты свежесодранной кожи, бледной от холода и с проступающими синими линиями вен, заливая кровью едва заметные выбоинки под ногами. Дорога подобного художества приводит к освежёванному телу со вскрытым брюхом, органы из которого с заботой вытянуты наружу и натянуты на мясной кривой крюк со следами ржавчины и плесени, пока сам труп лежит с заведёнными за спину и скованными от локтей руками, выгнутый дугой. Рёбра светлеют в свете лампы от свежей крови, выломанные наружу и напоминающие крылья, с аккуратно сложенными в них лёгкими. Если смотреть издалека — похоже на пиршество орла на теле павшего сородича, вызывая даже лёгкое уважение к столь… художественному подходу.       Восемнадцать.       Таков номер, вырезанный на бедренной плоти вонзённым тут же инструментом. Пальцы вынимают его бережно, не реагируя на оставшуюся на перчатках кровь, разглядывая небольшое лезвие грязного скальпеля, прежде чем шорох за спиной вынуждает отбросить его под мычание эха воспоминания и заглушенный чем-то вой, быстро сбегая по ступеням вниз к следующему островку света, пока позади скрежещет сминаемая и лопающаяся лампа. Руки упираются в проржавевшую изгородь, позволяя меметической сущности заглянуть вниз и поджать губы, ощутив как провал вниз резко стал глубже по ощущениям, предупреждая о требовании хозяина повернуть назад пока не поздно. Взгляд за спину снова натыкается на тьму, скрывающую лестницу вверх, вызывая непонимание. Куда отступать, когда позади нету никакой дороги?       Непонимание вызывает треск в собственной уверенности, слишком отчётливо отзываясь опытом с Эманатором Небытия, слишком чётко напоминая ту боль аннигиляции, беспомощности и едва не разрушенной сущности, едва сохранённой её милосердием.       Пальцы сжимают стонущий легчайшей деформацией металл перил, пока взгляд находит ещё один символ.       Семнадцать.       Трупа нет, но зато есть полностью чёрный мешок, вокруг которого расползается алое пятно, наполняя выбоину в виде номера кровью, вырисовывая на неровном камне под её каблуками. Тьма шелестит предвкушающе, шепчет что-то непонятное знакомым голосом Эона, и это вынуждает снова двинуться дальше по ступеням вниз, ощущая как в спину ударяет звук очередной сломанной лампы, осколками задевая спину, оставляя ненастоящие царапины и холодный след боли, разрезая чёрную ткань костюма и бледную кожу, оставляя на коже первый алый узор-предупреждение. Ещё не поздно попытаться пройти обратной дорогой, даже сквозь странную темноту, ещё не поздно отказаться от восполнения пробелов в Саду Воспоминаний…       Лебедь сжимает пальцы, зажимая длинную царапину на предплечье и оборачиваясь на затемнённый проход вверх, ощущая как нечто более тёмное чем окружение начинает наблюдать. Ждать. Размышлять над её судьбой в этих воспоминаниях, хотя именно она властвует над этой силой погружения в чужой разум.       Шестнадцать.       Это уже не чтение символа — кто-то шепчет это в ухо, вынуждая развернуться и отдёрнуться, чтобы не столкнуться с визжащей крысой, убегающей по тёмным спутанным волосам очередного трупа, с выколотыми глазами и распахнутым ртом без языка с остатками какого-то вязкого мусора в челюсти. Очередной мертвец пытается выбраться из каменной западни, со следами строительной жидкости соединяющей крупные камни и не дающей этого сделать. Такой же корм для крыс плотно привязан к обглоданным запястьям, видно размазанные следы на проеденной до рёбер груди, в которой можно разглядеть потемневшие и обвисшие лёгкие и трахею.       В спину ударяет леденящий кожу мороз и становится ощутим сквозняк воспоминаний, резко закачав лампу и позволив заметить со скрежетом поползшие по стеклу трещины, первые вмятины от невидимой руки на металле, вынуждая Эманатора Памяти снова бежать вниз, ощущая как охватывает изнутри… страх. За спиной звон, осколки вонзаются в икры и вызывают парализующую боль, ощущение вбитых в кости гвоздей, роняя по неровному камню вниз, протаскивая по новой площадке и оставив на самом её краю. Боль… настоящая, пульсирующая, тянущая, скрежещущая в лёгких хриплым дыханием испуга… она отзывается в рёбрах, в коленях, в ладонях и пальцах, лишь не задев голову. Выборочное место страданий напрягает… словно кто-то пожелал оставить травмы именно там.       Пятнадцать.       Новая цифра, произносимая не её голосом и не голосом Эона. Определения ему нет, он звучит в её голове, вызывая мурашки осознания. Это была ловушка… и предупреждение.       Новый труп в котором угадывается утопленник, со следами подключённых электрических проводников, ломанными линиями электрических ожогов по синей неровно взбухшей коже. Символ заклеймлён на плече.       Тьма шелестит высокомерным фырком, вынуждает вскочить на ноги, сбегая вниз после нового скрежета сдавливаемой лампы и успевая увернуться от новых осколков, с хрипом замирая у очередного тела. Но в этот раз тёмная волна чужого разума не останавливается — с цифрой четырнадцать она сдавливает и этот источник света, гоня дальше вниз по каменным стучащим ступеням, роняя на колени, сдирая тонкий капрон и врезаясь в кожу, пуская новые красные ручейки по коже.       Тринадцать — словно насмешка на очередном островке света и скрежетом цепей о которые Эманатор подло запинается, падая на холодное тело и тут же отталкивая его из-за ощущения поползших по коже червей, судорожно стряхивая их и всё равно ощущая как они оставили несколько неровных борозд своими клешнями. В руках селится дрожь боли и ужаса, но они цепляются за неровность каменного пола и заставляют тело встать, чтобы продолжить… бежать. Подальше от темноты чужого разума, от тёмного порока, живущего даже за самыми светлыми помыслами.       Двенадцать — отсчёт продолжается с новым трупом, вцепившимся в щиколотку запястьем в приступе трупного спазма, роняя спиной назад, заставляя снова покатиться по холодным камням с вырвавшимся невольно криком, ударяясь головой о площадку и приподнимаясь на руках под издевательский звон упавшего рядом стекла, отразившего её распахнутые в ужасе глаза. Одиннадцать — шелестит в затылок с незаметным силуэтом в отражении, позволяя окончательно принять реальность — человек осознаёт её вмешательство в свой разум и сейчас наказывает за наглость вторжения.       На неё открыли Охоту.       Лебедь медленно оборачивается на темноту позади, наконец разглядев следы босых ног, ведущие вверх по лестнице поверх таких же, но движущихся уже к ней. В непроглядном препятствии чужого разума ощущается присутствие, которое не может быть сформировано в силуэт, лишь отдельные детали придают ему существование в этом месте. В этих шахтах.       Она нашла то, что искала…       Новый Эманатор Охоты.       Но теперь… ей не было выхода через уже пройденный путь, есть лишь ступени в самый низ, до конца. Но Лебедь ощущает, впервые столь чётко после столкновения с Ахерон, дрожь сковавшую её руки и ноги, не дающую встать вновь и позволить темноте продолжить преследование. Хранительница Сада Воспоминаний понимает отчётливо: единственный выход — выдержать эту охоту до конца, найдя последнюю жертву стёртых от рабского труда рук, покрытых многочисленными шрамами под длинными рукавами.       Десять — ставят её в известность о продолжении, сжимая над головой лампу и заставляя всё же загрести руками край ступени, спуская ноги на следующую и резко побежав вниз, ощущая за спиной стремительное заполнение темнотой и попытку ухватить её за волосы, прервавшуюся очередной стеной из света. Внутри всё дрожит от понимания беспомощности, не ощущая себя достаточно сильной чтобы дать отпор или наконец сбежать из этого сплетения воспоминаний, походящего больше на бесконечный лабиринт чужой осознанности.       Чёрный Лебедь делает рваный вдох, разглядывая перед собой синее из-за сплошных синяков тело, наполовину укрытое брезентом, с шипящей кровью вытекающей из анального отверстия, в котором все-ещё издевательски торчит перекрученная и накалённая арматура, распространяя отвратительный запах жжёных плоти и фекалий, заставляя зажать нос. Глаза цепляются за новую деталь лицезреемых воспоминаний — мужчины. Все трупы до этого, молодые и не очень парни, но у каждого — металлический жетон с выбитыми на них цифрами четыре и три. Уровни гражданства Ярило-V…       Локон волос отводят ненастоящие пальцы, с прикосновением шёпота к самому уху — девять.       Эманатор Памяти слишком поздно слышит треск ломаемого стекла и стон металла над головой, отчаянно прыгнув вперед и снова ощущая как сдирается кожа с колен, больно ударяются запястья, локти, плечи и спина о увеличившие высоту ступени, падая лицом вперёд и разбивая нос о подлую выпуклость пола под тихий смешок вслед. Ужас карабкается по ноющим и ослабшим ногам издевательским царапаньем ненастоящих когтей, задевает лёгкие и тянется мурашками вдоль ушибленной спины, по которой стекают тонкие ручейки крови, впитываясь в плотную чёрную ткань боди. Над глазами нависает собственный платок, запачкавшийся грязью этих шахт, с заколотыми им серыми прядями, некогда бывшими белыми. Это уже не Охота — это издёвка.       Меметическая сущность хрипло вдыхает, оглядываясь по сторонам и замечая оставшиеся девять островков света идущие вниз. Девять…?       Мысль о выходе дарит облегчение, с которым ясновидица поднимается на ноги и делает шаг вперед, прежде чем замирает из-за хруста костей под ногой. Раздавленные каблуком пальцы принадлежат очередному молодому парню, вокруг шеи которого плотно обвязана верёвка поверх чёрного плотного пакета, облепившего плотно лицо, повторяя распахнутые рот и глаза. Грудь вскрыта хирургически точно, но со следами уже приевшейся ржавчины по краям разреза, позволяя разглядеть пробитые гвоздями лёгкие и снова раскрытые на манер крыльев рёбра.       Треск стекла снова начинает отсчёт перед погоней, вынуждая сорваться с места и ощутимо прихрамывая поспешить вниз, придерживаясь рукой за прогнившие перила чтобы не упасть. Каблук ломается на последней ступени, подгибая ступню и вызывая резкую тянущую боль в лодыжке, вынуждая с прикусом губы упереться руками в ровную стену резкого поворота, ведущего к подвесному мосту через пропасть. Издевательски освещённому несколькими лампочками на канатном ограждении.       Восемь.       Лишь после цифры Эманатор Памяти видит на досках петли верёвок, на которых висят вырванные из суставов руки, ноги и как кашпо подвешенная голова. С пирсингом в виде раскалённых половинок звеньев цепи, вдоль скул, на бровях и фиксирующих распоротые до ушей щёки, чтобы не отвалилась челюсть. От туловища остался лишь плотный и воняющий моток оборванных кишок, тоскливо покачивающийся на мясном крюке.       Лебедь зажимает нос снова, ощущая дрожь внутри и комок отвращения подкативший под подбородок, слишком сильно напоминая о своей некогда материальности. Позади веет опасностью гонящей вновь вперёд, заставляя снять сапожки и пойти босиком, ощущая каждую неровность и хрупкость прогнивших деревяшек, покачивающихся над бездонной и тёмной пропастью, жаждущей её в свои объятия. Сделать ещё одним воспоминанием о убитом человеке, пусть лишь и меметическом, доступном только ей…       Позади издевательски начали лопаться лампочки на верёвке ограды, подталкивая в спину, издевательски щекоча спину ненастоящим прикосновением, потягивая за пряди нереальными пальцами, заставляя хромать быстрее, в какой-то момент… схватив за горло ногтями, стоит лампочкам лопнуть прямо под её ухватившимися руками…       Рывок вперёд обдирает кожу шеи чужой хваткой, позволяет ощутить тёплые ручейки крови потёкшие по ключицам, пока Эманатор Памяти падает вперёд, в освещённую зону к очередному трупу, испуганно подтягиваясь на руках. Испуганно…?       Семь.       Отсчёт уже вызывает отчаянный прикус губы, беспомощную попытку вернуть себе самообладание и впившиеся в ладони сквозь ободранные перчатки ногти. Разум этого Эманатора… не лучше Эманатора Небытия! Она безумец!        — Сбрасывай кожу которая тебе уже мала, даже если окружающие называют тебя хладнокровной. — звучит тихий, хриплый, грубоватый, но подростково-девичий голос воспоминания под отчаянный и загнанный хрип. — И если они посмеют попытаться остановить твой рост?..       Лебедь медленно оборачивается через плечо, наблюдая зелёную бездну чужого взгляда, нашедшего свою добычу в дебрях тёмной и нестабильной памяти.        — Раскрой пасть. — крик, на грани вопля, захлебнувшийся кровью и перекрытый впихиваемой в глотку цепью, — Целься в глотку.       Ясновидица вскидывает ладонь, стоит свету со всех сторон резко погаснуть и окровавленной руке метнуться к её лицу…

***

       — Вай, нам пора.       Веки тяжело опускаются, увлажняя глазное яблоко, вынуждая сделать резкий вдох и сконцентрировать внимание перед собой. Зелёные глаза отведены в сторону, смотрят спокойно на стоящего возле столика юношу с тёмными длинными волосами и скрытыми под капюшоном рогами, напоминая о Лофу Сяньчжоу и событиях произошедших там. О пробуждении великого грешника, Старейшины Лофу…       Девушка спокойно, в один глоток, осушает остатки своего напитка и спускается со своего места, словно не сидела неподвижно некоторое время, кивая на вопросительный взгляд из-под края капюшона. Послушно, словно прирученный зверь, следует за высокой статной фигурой видьядхары и позволяет перехватить себя за крепкое запястье, шагая неспешно, покрывая два шага парня одним своим. Делая это невероятно тихо, несмотря на тяжёлые ботинки…       Чёрный Лебедь делает глубокий вдох, сжимая руки в кулаки на столе и уставившись в ровную… чистую поверхность. Вокруг — запахи физического мира: пот, алкоголь, фрукты для украшения бокалов и духи разной дешевизны… нет горького привкуса плесени, гнили или ржавчины, нет никакой металлики крови и тяжести влажного камня.       Новый Эманатор Лани опасна… человек, погрузившийся в самое тёмное что способно в нём поселиться, прекрасно способный ощутить любую меметическую сущность пытающуюся увидеть его воспоминания. Умеющий блокировать попытку побега, схлопывать разум следом за погружением…        — Жаль… — срывается с подведённых блеском губ тихим шёпотом, оставляя на столе две карты.       Смерть и суд. Тринадцать, двадцать.