О (не)счастливости некоторых семей

Монти трагично нахмурился, сведя густые брови к переносице и как-то по-детски поджав губы. В тёмных, широко распахнутых глазах отражались разочарование, вина и коньячно-крепкая обида – в общем, всё, что угодно, кроме хотя бы проблеска понимания. Эдвин опёрся на столешницу, приподнял брови и тяжело вздохнул. Ладно-ладно, он тяжело и драматично вздохнул – но бога ради, разве кто-то смог бы его в этом обвинить?! – Хорошо, давай ещё раз, – как можно терпеливее произнёс он, непроизвольно дёрнув уголком губ, – что именно ты не понимаешь и как я могу тебе это объяснить? Монти обречённо покачал головой. – Это бесполезно, – с юношеской нервной пылкостью фыркнул он. – Я точно никогда в этом всём не разберусь… Эдвину пришлось закусить губу, чтобы не рассмеяться. Во-первых, он не собирался погружать Монти в бездну недовольства собой ещё глубже, а во-вторых, у него всё же была определённая репутация. Он даже не мог толком объяснить, в какой момент вся эта наставническая тема, к которой он обычно относился предельно серьёзно, вдруг начала его веселить. – На самом деле, Монти, – мягко сказал он, чувствуя, как губы против воли пытаются расползтись в улыбку и отчаянно стараясь не позволить им этого сделать, – я считаю, у тебя довольно неплохо получается. Но если ты и правда считаешь, что это не твоё, тебе не обязательно заниматься… теоретической частью. Ты всегда можешь попросить Чарльза, и… Монти вскинулся, смешно взмахнув руками – словно крыльями повёл. За ним так и водились порой птичьи повадки, словно оставшиеся из прежней жизни крошечными напоминаниями, и теперь Эдвин порой не мог понять, как вообще мог не замечать их до этого. – Я не хочу и не могу быть как Чарльз, – чётко расставляя акценты ответил он, – я хочу быть как ты! Эдвин хмыкнул. После гибели – ну, они условились называть это между собой этим словом, до конца не понимая, на самом деле, что бессмертная богиня могла сделать с зарвавшейся колдуньей – Эстер, Монти вопреки всем законам логики, магии и здравого смысла вернулся в человеческое обличие. Эдвин не мог этого объяснить. Это бесило и интриговало. Эдвин перерыл все нашедшиеся в офисе книги. Кристал попыталась пообщаться со своими прародительницами (он всё ещё до конца не понимал, как это работает, но был бесконечно заинтересован). Нико бесконечно гуглила, с пугающей скоростью цокая ноготками по экрану и то и дело врываясь с очередным безумным, стопроцентно лгущим фактом. Чарльз… ну, Чарльз определённо задавал этому всему атмосферу. Заклинания ведьм иногда спадали после их смерти, но ведь на Монти их лежало два сразу – и спасть тогда должны были оба, вернув его в человека из вороны и в ворону из человека. Это было абсолютно, бесповоротно, категорически непостижимо. Но шли часы, дни и недели, и Монти так и оставался человеком, наивно сверкающим своими чёрными глазами, неуклюже размахивающим руками-крыльями и изо всех сил старающимся заслужить прощение вновь. Они ведь не могли оставить его там одного. Монти на удивление легко вписался в их компанию обратно. Нико он нравился, Кристал если и имела что-то против, благоразумно держала это при себе – вероятно, кому как ни ей было знать, что такое иметь в прошлом чёрные пятна. Чарльз злился и цеплял Монти при каждом удобном случае, но с этим можно было жить; Эдвин не сомневался, что дело исключительно в предательстве и обманах, но Нико и Кристал каждый раз, когда он заводил душеспасительную беседу на этот счёт, принимались подозрительно хихикать и шушукаться. Эдвин справедливо рассудил, что раз уж у них нашлась ещё одна койка, ещё одни рабочие руки – неплохой на неё обмен. Вот только ни Кристал, ни Нико, ни уж тем более Монти не имели ни малейшего представления о том, в чём заключается их обыкновенная рутинная работа, не связанная ни с мстительными ведьмами, ни с украденными воспоминаниями, ни с попытками выбраться с другого континента. Как-то так они с Чарльзом оказались единственными в своём роде мёртвыми менторами-детективами. Честно говоря, Эдвину, до сих пор ощущающему себя на шестнадцать, это всё порой казалось диковатым. Кристал, разумеется, предпочитала учиться у Чарльза. Все эти его «грубые» методы и правда подходили ей намного больше, и Эдвин уже почти не чувствовал ревнивых уколов где-то в области давно не бьющегося сердца. Нико бегала между ними двумя, ухитряясь лавировать между двух огней и параллельно доводить до белого каления Медсестру, навещать Дженни, каждый вечер созваниваться с матерью, неизвестно каким образом отпустившей дочь в Англию, и ходить на обыкновенные человеческие уроки. Эдвин был немного напуган и определённо впечатлён. А вот Монти – Монти достался в ученики ему. Эдвин боялся поначалу, что это может стать проблемой, но, кажется, отпустивший дурацкую влюблённость Монти теперь назначил его своим главным кумиром. «Не можешь быть с ним – будь им» – как-то весело прокомментировала Кристал, пытаясь в этот момент надуть огромный пузырь из жвачки, и, насколько бы это ни было дико признавать, она была даже в чём-то права. И теперь Эдвину предстояло, возможно, одно из самых сложных дел в его жизни – метафорически научить вчерашнего птенца летать. То есть научить парня, совсем недавно бывшего вороной, особенностям работы детективов с того света. С теорией у Монти шло неплохо: у него была хорошая память, он умел и любил учиться и мог заниматься этим несколько часов подряд, но логические цепочки, достраивания версий и складывание деталей в одну целостную картину давались ему просто из рук вон паршиво. Эдвин честно старался быть хорошим учителем, но, возможно, он всё-таки делал что-то не так. – Может, обсудим межвселенские аномалии?.. – попытался он отвлечь расстроенного ученика. Монти нахмурился ещё сильнее и открыл рот, чтобы ответить, когда дверь в комнату громко хлопнула. Эдвин медленно повернул голову. И снова вздохнул – на этот раз ещё тяжелее. – Кристал. Она нахально ухмыльнулась уголком губ, лениво подошла к столу, запрыгнула на него с ногами и подмигнула. Эдвин не задохнулся от возмущения только потому, что провёл последние тридцать лет с Чарльзом. Тот тоже иногда выкидывал что-то такое – его консервативную матушку определённо хватил бы удар от этих невоспитанных детей. – Чарльз и Нико пошли мотать нервы Медсестре, – доверительно поделилась она и мимоходом выхватила из руки Эдвина карандаш, тут же принявшись рассеянно крутить его в пальцах. – Не хочу лишний раз попадать в её истерическую зону, так что… Эдвин закатил глаза, глядя на её довольное насмешливое лицо. Он всё ещё считал её сложной, своевольной и прилипчивой, но теперь почти не пытался отрицать, что был к ней привязан до глубины своей мёртвой души. Не так как Чарльз, совершенно иначе, в своей привычной нудной манере, но всё же. И тем не менее, – она всё ещё раздражала. – И поэтому ты пришла трепать нервы мне? – сдержанно поинтересовался он. Кристал показала ему язык – совсем детским весёлым жестом, так не похожим на средний палец, который она при любом удобном случае демонстрировала ему какой-то месяц назад. – Ага, – легко согласилась она, болтая ногами. – Тебя надо шевелить хотя бы раз в день, иначе ты порастёшь мхом. Эдвин фыркнул. У него никогда не было братьев или сестёр. Родителям было тяжело и с одним ребёнком, упрямо не вписывающимся ни в одну компанию. Его это особенно не тяготило – напротив, его детская версия ничего не имела против одиночества. Но когда Кристал вот так вваливалась в его комнату, утаскивала из-под его носа карандаш и показывала ему язык; когда Монти страдальчески сводил брови на переносице, стараясь выполнить задание, и для того, чтобы не рассмеяться, приходилось приложить усилия; когда все они каким-то непостижимым образом оказывались вокруг него несмотря на то, что планетам, вроде как, полагалось вращаться вокруг чего-то более сияющего, яркого и живого… В такие моменты Эдвин был необъяснимо уверен, что каким-то образом оказался старшим братом в этой шумной, сумасшедшей, бешеной пародии на семью. И иногда – ради бога, у него всё ещё была определённая репутация! – он мог хотя бы перед самим собой признаться в том, что был этому искренне рад.