Пусть горит тот мир, где нет тебя.

- Бартон, друг мой. Со-окол. – Тянет божество, рассматривая со всех сторон чужую пару глаз. Полопавшиеся капилляры, как забавно. – Как тебе быть незрячим? Не можешь ответить? – Бог усмехается, отпинывая от себя чужой язык, поднимая голову Бартона за волосы. – Кровавые слезы, прекрасно. – Ему интересно.. Божество тычет пальцем в пустую глазницу, ощупывая стенки, дальше не осмеливается. – Мычишь от удовольствия, да? Каково это, быть беспомощным? – Заглядывая за спину мужчины, бог понимает, что руки давно отмерли от отсутствия притока крови. Он постарался связать крепко, поработал на славу. – Почему ты не улыбаешься, Бартон? Вы ведь так радовались, когда Тони умирал. Мееедленно – Локи отпускает чужие волосы, в свободной руке божества появляется нож, - и мучииительно. Открой рот пошире, сладкий. – Шепчет Лафейсон в самое ухо. Надавливает на линию челюсти мужчины, тот в ответ пытается укусить, лишь жалкие попытки. Нож вонзается в чужую щеку, с напором ведя линию ко рту. Выходит подобие усмешки, пальцы пачкаются в крови, но Лафейсону нравится. – Точно от удовольствия мычишь. Я тоже в восторге, чувствуешь? – Божество трется вставшим членом о чужое колено, которое, наверняка ничего не чувствует, тоже из-за веревок. Лафейсон ведет ножом ко второй половине целой щеки. Из пустых глазниц усиленно начинает течь кровь, на что божество громко и заливисто смеется, опрокидывая мужчину на спину. Тем же окровавленным ножом разрезает веревки на ногах Бартона, усаживаясь сверху, на чужой пах, едва елозя. Заводит. Наклоняется к чужому лицу, слизывая с него кровавые дорожки, потираясь о чужой торс. – Бартон, ты же чувствуешь? – Шепчет на ухо, горячо выдыхая. – Эта ночь будет длинной и умрешь ты лишь с первыми лучами, а потом мы с вашим зверем развлечемся с той рыженькой. Зверь стал таким послушным под тессерактом. Я передам ей привет. – Последнее, прежде чем упасть в очередной обморок, о чем думает Клинт, отражается эхом на его лице. Он молит лишь о смерти.