Прыжок через себя

      На отделении стояла духота. Непонятные и странные запахи призраками гуляли по коридорам, то и дело натыкаясь на высокого юношу, оставляя короткий, но выразительный шлейф. Гремели каталки с вещами, шуршали одежды врачей, тягуче чавкали инвалидные кресла. Коридоры казались такими бесконечными и узкими, что в миг могли утянуть в душную глубину полуосвещённой бетонной кишки.       Палаты выглядели не сильно лучше. Всё та же духота, но теперь к ней добавились кисло-сладкие запахи пота, непонятных лекарств и еды. Все они были очень похожи. Их объединяли боль, страх и бессилие. Где-то пациенты лежали ничком, пытаясь отгородиться от противного солнечного света, врачей и всего, что сделало их такими.Тут лежат далеко не страдальцы, а убийцы, получавшие деньги за уничтожение себе подобных. У них были разные мотивы, разные судьбы и одна жизнь без права на ошибку.       Контингент тут был самый разнообразный. От простых монтажников, которым сказали: «надо» — до зеков, покрытых татуировками и крестами. Во многих палатах стояли иконы. Эти люди давно покинули поле боя. Война в другой стороне. Но они продолжают воевать. Получать ранения. Терять товарищей. Каждую ночь…        Для молодого врача — успешного и красивого, — для того, чья жизнь не просто впереди, а только началась, находиться в военном госпитале, как в первом месте работы — просто высший уровень сложности.       Итэр никогда не думал, что будет тем самым врачом, который хмурится на междометие: «Слава богу!»— после того, как с хирургом собирал по частям одного из вояк. Вроде бы такая мелочь, ерунда, а неприятно…       Этот липкий смрад, доносящийся от травмированных от мозга костей солдат, пропитал несколько десятков халатов, что успел поменять врач, пока работал в тех стенах, до сих пор триггером отзывается у него на душе.       Но еще тяжелее — констатировать смерть.       По первому времени у парня ком вставал поперёк горла, удушая, не позволяя сказать этого с твёрдым голосом, ибо из раза в раз видеть обречённые лица родителей или разбитые глаза молодых, иногда даже беременных, жен — было самой настоящей пыткой.       Эмпатия блондина никогда не была сильной — досталось такое от отца, — да в обстановке этих мрачных грязных стен и дрожащего эхо, скребущегося по коридорам, вызванное слезами посетителей, просто вбивали в депрессию и апатию.       Но всегда происходит момент перелома.       Больше не тяжело разбивать чужие надежды. Больше не страшно говорить молодой матери с грудничком на шее, что та лишилась мужа, который умирал в мучениях последние трое суток. Больше не страшно говорить: «Он винил вас в своей смерти».       Травматолог-ортопед в военном госпитале и ангел-спаситель, и дьявол, пришедший из преисподней. Итэр лечил как обычных мальчишек, которых сам и поручал накачивать наркотиками, дабы облегчить боль в конечности после её ампутации — практически невозможно объяснить, что её нет и болеть нечему, просто оставляя фантомные боли на психотерапевта, так и лечил шишек повыше, собственноручно вкручивая винты или металлические пластины им в их раздробленные голени…       Нельзя наверняка сказать, что после подобного опыта парень стал «каким-то иным», другим, но это явно на него повлияло настолько, что не принимает подарков на двадцать третье февраля, прося даже не поздравлять его с этим праздником. Зато стал чаще шутить.       Итэр время от времени вспоминает о своей первой официальной работе, просто чтобы порефлексировать, думая, что в общей сумме…работа ему вполне и понравилась: много знакомств появилось, да и звание имеет: младший лейтенант.       Сейчас он,– довольный тем, что припарковал свою машину близко к нужному зданию,– перепрыгивает лужи, направляясь к спортдиспаснеру. Иногда показаться на рабочем месте надо, хоть ему не шибко этого хочется. Он проходит мимо регистратуры, тут же перепрыгивая ступеньки, еще царских времён, лестницы. Идя по залу, в котором ну точно проводили встречи, он, как обычно, морщит лицо от этого рыжего тусклого освещения, да через толпы спортсменов и их тренеров прорывается по коридору, предположив, что все эти люди либо к офтальмологу, либо на ЭКГ. И вот по курсу кабинеты спорт врачей, где висит его халат, так как, когда был в последний раз в этом месте подменял терапевта.              — Молодой человек! — кто-то недовольно крикнул и резко дёрнул Итэра за локоть, не дав прикоснуться к ручке двери, — тут вообще-то очередь!              Он сразу понял: тренер по гимнастике. И нет, не потому что четко за ней сидели девчушки, еле похожие на человека, с вытянутыми серыми лицами, которые им и стянула эта зализанная блестящая кичка, а потому, что на её кофте была эмблема их спортшколы.              — Я вижу, что тут очередь, — улыбнулся врач, аккуратно освобождаясь от тисков бойкой дамы, — я никого не буду задерживать…мне всего лишь надо забр-…              — Всем надо что-то забрать! — цыкнула она, указав на огромную очередь из спортсменов: кто-то спал, кто-то сидел в телефоне, кто-то ел…– самой недовольной была именно эта женщина.              Итэр в недоумении вновь зыркнул на тренера, потом заметил, что надел сегодня старую спортивную куртку из сборной, тяжело выдохнув.       В итоге зашёл в кабинет он практически с боем, стараясь покрепче закрыть её за собой, выдыхая:              — Какие гимнастки, всё-таки, боевые…– поправляя волосы, молодой врач рассекает кабинет, где сидит четыре терапевта и у каждого по спортсмену на стуле.              — Ты хоть морщины себе рисуй, а то и не поверят, что врач, — посмеялась одна из самых пожилых терапевтов, не отвлекаясь от измерения давления сидящей у нее девушки, — мы твой халат в самый ближний шкаф повесили.              — Да вот жену попрошу…– заметил царапину на руке он, снимая с себя куртку и меняя обувь, — надел, называется, старую куртку…              — Я думаю проблема не только в куртке, — вклинилась в диалог молодая терапевт, которая отпустила спортсмена, — вы внешне застряли в возрасте двадцати лет.               Дамы всерьёз начали переговариваться о возрасте Итэра, а тот лишь по-доброму закатывал глаза, выходя из кабинета:              — Я и не такой старый, как вы думаете, — бросил он напоследок, закрывая дверь, да сталкиваясь с той самой скандальной дамой.               Одна из любимых частей его работы — видеть перед собой, как пациента, того человека, который как-то его когда-то задел. Подобные шутки судьбы вызывают у него злорадную улыбку: «Встретимся на приёме,» — и главное после этого хмыкнуть, показательно спрятав латексные перчатки в карманы.       Ведь он тот самый врач, который не даст допуск, так как найдёт к чему придраться. Почему? Да потому что может. Сначала эти спортсмены разбивают себе конечности в щепки, а потом сидят с огромными глазами: «ну дайте нам, пожалуйста, допуск…» — будто совсем не понимают, что вследствие их будет ждать изнурительное лечение, и будет его назначать тот самый врач, который и не дал допуск, предупреждая об этом.       Пока выходил вновь к лестнице, он вспомнил, что не забрал нужные себе документы из архива, поэтому вновь спускается на первый этаж, на ходу заплетая волосы, думая о том, что если бы Сяо хоть раз попал бы к нему на прием, то непременно не дал бы допуск.       Но Сяо оказался легок на помине и прямо сейчас просто пулей выскочил из кабинета массажа, поспешно натягивая на голову толстовку. Взъерошенный юноша не замечает Итэра и влетает в него, сильно испугавшись.              — О, вот так встреча!.. — улыбнулся врач, а брюнет молниеносно отталкивает его от себя, почти убегая, роняя свою кепку.              Доктор в оскорблённом замешательстве глянул на растерянную массажистку, что стояла с разведёнными руками по сторонам, которые уже были вымазаны в масле. Ситуация была опущена и пропущена, а Итэр поднял с пола темно-синий головной убор, подумав, что отдаст её ему вечером.

***

      Сяо огорчённо стиснул зубы, когда понял, что выронил свою любимую кепку, без которой в принципе не выходит на улицу, которая служила ему и укрытием, и тенью на протяжении всего года. Придется обойтись капюшоном.       Сердце бешено стучит, всё не в состоянии угомониться; юноша нервно сглатывает липкую слюну, как можно глубже вздыхая, стараясь себя уберечь от подступающей тревоги. Перетирая уставшие глаза, он достаёт телефон из кармана, смотря на время, замечая сообщение от мамы, с просьбой забрать его младшую сестру из детского сада, так как та себя плохо чувствует.       Ехать до него чётко по одной ветке и только вперёд, поэтому поймав удачу в виде свободного места, он тут же уселся, совершенно не беспокоясь о возможных косых взглядах бабушек, ибо они уж точно поздоровее его окажутся.       Сжимая в руках телефон, Сяо смотрел в тёмном экране на своё отражение, разглядывая лицо, понимая, что эти слегка феминные очертания всегда были основной причиной его бед…спасало то, что он занимался спортом: накаченным, крепким был, — а сейчас…стройный мальчик, с сладкими чертами лица, ей-богу, платье напяль от девушки не отличишь…— думал он, когда опять застопорился на глазах, которые являются точной копией глаз его матери.       Нельзя назвать его женоподобным или женственным — это всё всего лишь его предрассудки; никто его за девушку не принимал и не путал, однако отрицать то, что выглядит он не как стандартный маскулинный парень — глупо.       А еще глупо — это то, что он запал на своего врача ЛФК. Они занимаются уже как две недели, тот укрепляет ему спину, возвращая ей потерянный «мышечный слой», ведь: «Сколиоз появляется на слабых спинах. Да, это немного больно и тяжело, но зато ещё неделька и от этой неприятной напасти практически не останется и следа» — Сяо и не думал, что качать именно эту группу мышц так сложно даже при полной помощи тренера.       Итэр говорит так сладко, так приятно, от чего даже самые неловкие задания, по типу кошечки, делаются безукоризненно, хоть и видеть, и чувствовать, что тренер ходит вокруг него, рассматривая со всех сторон, иногда даже на чём-то поправляя — ужасно смущает.       С этой влюблённостью он принял решение ничего не делать, так как воспринимает её очень просто: «перестанем пересекаться и чувства пропадут» — иными словами, как к самому обычному интересу. Совершенно ничего серьёзного в этом не видя, хоть они достаточно быстро перешли на «ты».              «Ну нравится и нравится…а кому он не нравится?! Он же такой красивый!»              Ведь его даже не гложет мысль о том, что их занятия, возможно, в скором времени прекратятся и их пересечение на этом закончится.       

…

       — Помочь? — со смешком спрашивал Сяо свою младшую сестру, видя, как та запуталась в развязывании шнурков на своих маленьких сапожках и уже совсем покраснела от того, что голова находится опущенной.              Но когда и сам брат сел на корточки развязывать ей шнурки, то понял, что там самый настоящий морской узел и была озвучена мысль просто разрезать или порвать шнурки, однако его мама, что была дома, категорически запретила так поступать. Сама же мать сегодня выходная, — что из ряда вон выходящее, ведь быть преподавателем высшей математики и механики в инженерном колледже при ВУЗе и в самом ВУЗе – дело тяжёлое и выходные там выбиваются с боем, — и решила провести этот день с уборкой. Прямо сейчас она что-то перебирает в чулане, шкаф, встроенный в стену, где у них стоят от гладильной доски с утюгом, старые скатерти, до фотоальбомов и чемоданов, а на самой верхней полке стояли массивные тяжелые коробки с кубками и медалями.       Спустя парочку сломанных ногтей, Сяо всё-таки развязал узлы и снял с ног Ци Ци эти сапожки, старательно слушая ее «птичье» щебетание: она рассказывает о том, чем занималась сегодня в саду. Он даже хотел у неё что-то переспросить, да испуганный вскрик мамы тут же перенял его внимание на себя.       Верхняя полка, как сухой прутик, проломилась, и коробки звонкой гурьбой полетели вниз; все папки с грамотами разлетелись по сторонам, взлетев к потолку и медленно ложась, как листья на воду, на пол. Жестянки разлетелись по сторонам, распадаясь, безвозвратно ломаясь, горько звеня, а единственный стеклянный кубок, за последнюю победу на чемпионате мира год назад, в дребезги разбился о белый кафель, чей осколок попал в тапочек их мамы, и она болезненно ойкнула, когда грубое остриё прорвалось сквозь тугую кожу прямо ей в пятку.       Сяо громко испуганно вздохнул и быстро посадил сестру на тумбу у входа, чтобы она тоже, не дай Бог, не напоролась, и быстро подошёл к маме. Она начала сожалеюще тараторить, посмотрев на сына:              — Мне очень жал-…       — Прости меня, — перебил он, взяв маму под локоть, да помог той дойти до ближайшей комнаты, чтобы она смогла достать осколок и заклеить ногу, — надо было выкинуть их сразу.              И вроде обычный металлолом, бесполезное железо, которое ничего не значит, однако подметает он осколки самым что ни есть острым комом в горле. Сяо совершенно не хотел даже думать о былых наградах и о потраченных силах, чтобы заполучить эту глянцевую бумажку, да этот несчастный переплав. Все разы, когда он думает о свей спортивной карьере, то перед глазами всплывают только позорно проваленные и постыдные соревнования, после которых на него смотрела его тренер и с истинным презрением говорила одно и то же словосочетание:«Обосрался. Как обычно.»

***

      — Сяо, ложись на бок, правая рука опирается в доску, левая вдоль туловища. Ноги — «кроль», — Итэр стоит на мокрой тумбе, таким образом намного больше увеличивая угол обзора, громко разговаривая, — не торопимся, вытягиваемся.              Доктор так и не понял, что же с его спиной, до сих пор прощупывая, поэтому решил заняться самой очевидной и явной проблемой. Укрепленная спина — здоровая спина, поэтому после того, как тот избавится от, на самом деле, несильного сколиоза, планирует уменьшить количество их тренировок с пяти дней в неделю, на три.       И вроде все становилось нормально, Сяо стал увереннее говорить что и как болит, да сегодня опять пришёл «я не знаю, я не понимаю…», что, само собой, ужасно не нравится Итэру, так как снова начинается раздражающая игра в «угадайку». Он, конечно, может начать жёстче обращаться с этим парнем, более грозно и настойчиво его лечить, но ничем хорошим это не закончится, ибо не надо быть психологом, чтобы видеть, насколько Сяо не выносит навязчивости. Да и сам врач терпеть не может за кем-то «бегать».       Итэр, прищурив уставшие глаза, сжал между губ пластмассовый свисток, наблюдая за совсем уж ленивыми потугами бывшего спортсмена.              — Сяо, чего так уныло плывем? Когда я сказал: «не торопимся» – я имел ввиду, что я не готовлю тебя к олимпиаде, а не: «гладим воду ладошкой» …— с едким смешком промолвил тренер, скрестив руки под грудью, — может мне составить тебе компанию? Раз так скучно одному в воде.              Бывший спортсмен нахмурил брови, совершенно не имея моральных сил из себя выжимать какие-то старания, поэтому он буркнул себе что-то под нос, да сделал вид, что начал делать задания с большим старанием. Итэр видит, что тот принципиально не хочет работать и начинает идти вслед за ним по бортику:               — У тебя что-то случилось? — заладил врач-лфк, медленно шагая по мокрому кафелю, шлёпая сланцами, — что-то связанное со спортом?              Сяо, в силу своего молодого возраста, горделиво хмыкнул да шлёпнул по воде, обрызгав Итэра, что его и выдало. Он злорадно улыбнулся, поняв, что угадал, да продолжил свою небольшую шалость:              — А я думал, что ты хочешь вернуться в строй…— приподняв брови запросто бросал слова инструктор, скрестив руки в замок за спиной, да расправляя затёкшие плечи, — не думал, что тебе нравится носить эти корсеты и эти бесконечные реабилитации. Хм, ладно.              Фыркнул молодой врач, уведя глаза, да делая вид, что скрывает насмешливую улыбку. Сяо остановился, схватился за дорожку и поднял очки с глаз, дабы взглянуть на него. Они секунду помолчали, а затем бывший легкоатлет напрягся всем телом: «Неужели это возможно…?» — пронеслось в мыслях у него. Юноша поспешил открыть свой рот, выразив сильное удивление, ибо никто ему не говорил подобного:              — Вернусь в …строй? — с не сдерживаемой детской радостью тихо переспросил он.              Итэр поразился как же просто его замотивировать, хоть и разово, да продолжал тому улыбаться:              — Плыть будем?              Пока Итэр говорил о снятии корсета, Сяо слышал то, что хотел слышать.       

***

      Когда врач вернулся домой, было уже одиннадцать вечера. За окном, на удивление, густо растёкся туман. В щелях завывал ветер, а в его мыслях бродила просьба отца о помощи: он просил сына помочь в больнице, так как его студенты проходят практику, а преподавателей не хватает, которые могли бы курировать их.              «Мы же с тобой так работали вместе» — сказал мужчина, на что Итэр ответил сухое: «подумаю».              В тёмной квартире пахло резкими женскими духами и свежевыстиранным бельём. Темно было везде, за исключением, что в коридоре горел тусклый мягкий свет, где стояла сушилка. Неправдоподобный аромат орхидеи и еще какого-то неясного букета цветов от нового кондиционера ощущался очень сильно. Итэру казалось, что он может увидеть этот запах, который тянется от стиральной машины до сушилки, а в нём неясным силуэтом видит её. Он остановился в арке, поставив руку на стену, как бы выглядывая, всматриваясь в фигуру девушки. Она хлестко отряхнула влажную футболку, перед тем как ее повесить, и медленно повернула свою голову к нему.