Закрой глаза, коснись меня, Ты пахнешь соблазном и мёдом. Исчезнет грязь осколков дня, Ударит в гонг природа. Крадётся ночь, как чёрный зверь, Вибрирует в лунном свечении. Скребётся в дверь, стучит в окно, Ей холодно одной, холодно одной. Лаская ночь, коснись меня, Имя тебе искушение. Дай мне Больше, чем просто любовь, Дай мне больше, чем страсть, Что проходит, словно боль. Я сгорю в огне, сгорю в тебе, пускай, Я могу стать пеплом, но...
группа «Ария», М. Пушкина, «Искушение»
Глеб лениво докуривает пятую сигарету, выпуская сизый дым нарочито медленно, смакуя, рисуясь по привычке, хотя в полутемной спальне он один, на него некому смотреть. Он усмехается сам себе, вспоминая, какой эффект производит та же поза и то же курение, но уже на публике — Эрос и Танатос, образ чувственного маньяка, томно-жестокий взгляд, вальяжная поза, тяжелая грубая обувь, кажется, что он вот-вот прикажет полировать её языком до блеска сидящей напротив журналистке. Вот только это всё только на первый взгляд, настоящий Глебов «Эрос» знает только одна девушка — Анна Чистова. Она не была первой красавицей, её не вносили в списки самых привлекательных женщин, у Ани угольно-черные волосы, низкий певучий голос, она почти болезненно худа, пронзительно смотрит на всех серыми глазами и бесстыже, остро усмехается, носит все чёрное, обожает кожаные вещи и рисует тонкие брови в стиле актрис немого кино, таких, как она не фотографируют на модный глянец, не хотят брать на главные роли но Анне, видит Бог, плевать на все это, ведь она сама знает — будь она актрисой, все главные роли были бы её. И она пленила самого Глеба Самойлова, который помнил её ещё смешливой, своенравной девчонкой со смешной косой чёлкой, острыми локтями и коленками, которая при нём смеялась и краснела, всегда слушала его витиеватые речи, как в ответ на его мягкие подколы звонко хохотала, как дулась, когда обижалась… Он даже не догадывался, какой станет эта девчонка в свои двадцать четыре, как похорошеет, повзрослеет… …и завладеет его сердцем. Далеко не всегда Глеб брал над нею верх, а чаще, напротив, сам с удовольствием шел по кривой и зыбкой дороге паука, летя прямо в манящие сети темным нежным мотыльком, всецело подчиняясь её воле… Глеб стряхивает пепел в пепельницу и прикрывает глаза, сладко потягиваясь. Он залез на кровать, даже не снимая черных джинс и кофты, в которых проходил целый день. За окном была густо-синяя нежная ночь, летние сумерки окутали все вокруг, нагнали сон, занесли дремоту. Постепенно, и Глеб легонько задремал, тихо и трепетно, будто не до конца уйдя в сон. Из практически трансового состояния его выводит резко влетевшая в спальню Анна, которой вообще до этой секунды не было дома. Самойлов тут же открывает глаза и на пару мгновений застывает. Аня просто ослепительна сейчас. На ней простое чёрное платье до лодыжек с сильным декольте, её любимая мужская кожанка и тяжелые военные ботинки, на руках нежные кружевные перчатки, опять смешивает готическую нежность с грубым рок-милитари. Видимо, только что с очередного показа пришла, глаза горят гордостью — значит, все прошло на ура, новая коллекция понравилась публике. — Ань… Ты просто великолепно красива сейчас… — выдыхает Глеб, очнувшись от секундного транса. Та гордо вскидывает голову: — А разве я не всегда красива, м, Самойлов? Глеб сглатывает. Зовет по фамилии — значит точно что-то задумала. Решает подыграть и отвечает не менее дерзко: — Анна, у нас есть зеркало, подойди и убедись, а не напрашивайся на славословие! Тонкая бровь Чистовой ползет вверх, она наигранно тянет: — Ах вот, как мы заговорили? Самойлов, следи за языком, а то нарываешься, ох, нарываешься… — она скидывает куртку, расшнуровывает берцы и опускается на постель рядом с Глебом. У него тут же начинает кружиться голова — от Анны пахнет духами «Opium», сладко, дурманяще-приятно, соблазнительно и будто бы немного опасно. Сердце забилось чуть чаще, всего на пару ударов, но от проницательной девушки ничего не скрыть, она двигается ближе к нему, вновь выпуская свои сети, а Глеб даже не сопротивляется, зная, что она уже выиграла, просто придя к нему. Анна поддевает его подбородок, наклоняется к Глебову лицу и прямо-таки набрасывается на его губы, целуя жадно, грубо, сложно ожидать такой страсти от худой невысокой девушки, но она может и не такое. Её язык скользит по полости рта Глеба, сцепляясь с его языком, иногда она отстраняется, дает вздохнуть, лижет приоткрытые, покрасневшие губы и вновь принимается нежно пытать его. Самойлов закидывает руки ей на плечи и осторожно ведет по худой прямой спине, давая понять, что сдается, позволяет ей делать то, что хочется, пока она продолжает целовать его. Наконец, она отнимает губы и вновь ехидно усмехается, одной этой усмешкой Анна способна покорить кого угодно. Она поддевает его подбородок и говорит властным голосом: — В глаза смотри. Сопротивление бесполезно, Самойлов, ты у меня в плену. Я расставила сети там, где нужно, и ты попался в них. — Ой-ой! А если я щас убегу, а?! Мне же ничего не стоит это сделать! — смеется Самойлов и тут же легонько получает по губам. — Повторюсь, следи за языком. Что за выражения? И как ты ко мне обратился? Ну что это такое, м? — продолжает игру Анна. — Покорнейше прошу прощения, meine Herrin, я хотел сказать, что сдаюсь вам целиком и полностью, — поправляется Глеб, улыбаясь ей в ответ. — Вот так-то лучше, твоя понятливость радует, хорошо иметь покорного пленника. Но тебе, мой милый Глебушка, сегодня предстоит пройти через небольшую экзекуцию, ты отпустил в мою сторону колкость и обидел тем, — притворно расстроенно продолжает Анна, параллельно копаясь в шкафу в поисках должного орудия для наказания своего «пленника». Она выбирает упругую изящную плеть с тремя короткими хвостами, но пока оставляет выбранный предмет на месте. — Тебе следует извиниться, — голос Ани почти поет, глаза так и светятся от удовольствия. Глеб сам улыбается, ему определенно нравится процесс, но он подчиняется — опускается на колени. — О, простите, meine wunderschön Herrin, я не хотел задеть вас шуткой, вы просто неотразимы…— пылко извиняется Глеб, заглядывая Анне в глаза и с предвкушением улыбаясь. Он прижимается губами к изящной руке в чёрной кружевной перчатке без пальцев. — Позвольте снять, прошу вас… Чистова кивает. «Пленник» медленно, растягивая удовольствие, снимает перчатку, покрывая руки Анны поцелуями, пока она неспешно гладит его по голове, перебирая русые волосы. — Какой ты красивый снизу, мой нежный готический принц, — Анна проводит рукой по его щеке. — Я прощаю тебя, но от наказания тебе не уйти. Глеб встает и покорно стягивает с себя низ, оставшись в чёрной рубашке. Даже в одетом состоянии было видно, как он возбужден, а когда он избавился от брюк и белья, полностью открывшись перед Анной — там более. Будто не заметив ничего, она взглядом показывает, что нужно лечь, что Самойлов тут же и делает. Он немного приподнимает рубашку и в то же мгновение сладко шипит — первый удар пронзает тело. Несмотря на хрупкое телосложение, силы в Чистовой было предостаточно. Плеть в её руках будто танцевала, умело обжигая кожу, Глеб смеется и стонет, он терпит боль, но ему очень нравится власть над ним, Анна стала той самой мистически прекрасной девушкой, чей образ он воспевал уже много лет. Утром он точно обнаружит несколько небольших синяков, но сейчас это мало волнует Глеба. Ему одуряюще, мазохистски приятно, сердце колотится бешено, к бледным щекам приливает краска, в глазах от возбуждения темнеет. Ударив с особенной силой, будто поставив точку, она откладывает плеть. Глеб переводит дыхание, шепчет короткое «благодарю» и вновь вальяжно раскидывается на постели. Анна опять коварно улыбается — она держит в руках тонкую черную ленту, похожую на нить паука. Глеб сам протягивает ей руки и дает ей связать их и снова чувствует себя мотыльком, попавшим в паутину, в голове уже строится какой-то стих, но подумать ему не дают — Анна мучительно, сладко, с прикусом целует его в шею. Глеб громко стонет, а она не останавливается, продолжая целовать шею, проводить острым кончиком языка по пульсирующей артерии. А затем она зловеще хмыкает и смыкает тонкие, но сильные руки на его шее, окольцовывая, заставляя задыхаться от страсти. В глазах Чистовой горят дьявольские огоньки, появляется в ней что-то немного неземное, загадочное и обжигающее… — Вампир!..— экстатически выдыхает Самойлов, прикрывая глаза. Аня поднялась выше и вновь лизнула губы «пленника» языком, но быстро отстранилась, не дав ему завершить поцелуй, вместо этого она легонько хлопает его по щеке, заставив всхлипнуть. — Meine Herrin, не останавливайтесь…— умоляет Глеб. Рука Анны обхватывает его член, «пленник» отзывается стоном и трепещет в её объятиях пока она двигает одной рукой, а другой водит под тканью взмокшей рубашки, пощипывая соски, оглаживая впалый живот. Она изысканно, изощренно пытает любимого, он задыхается от с ума сводящегося запаха её духов и от ласк. Тонкие нежные пальцы совсем рядом с приоткрытыми горячими губами Глеба, он просяще мычит и принимается посасывать их и осторожно касаться языком, едва не умирая от наслаждения — так нравятся ему руки Анны. А она не прекращает движения, периодически перемещая руку назад и оглаживая синяки на ягодицах, иногда сильно, до красных отпечатков, сжимая. В конце концов его накрывает желанный оргазм, у Самойлова темнеет в глазах, он даже не сразу заметил, что его руки освободили. — Теперь — ты, — лаконично приказывает Анна. Самойлов понимает её с полуслова. Он вновь опускается перед ней на колени. Его рука ложится на стройную лодыжку, он осторожно гладит кожу сквозь тончайшую ткань чулка, а затем пару раз целует изящную стопу, потом и вторую, позволяет ей провести ножкой по своей щеке, затем начиная подниматься поцелуями выше, к бедрам, не забыв приложится к коленям своей дамы. Анна приподнимает подол платья, и Глеб практически сходит с ума, ныряя в омут ласки, которую уже он начинает дарить ей, стараясь доставить возлюбленной как можно больше удовольствия, ему нравится слышать его стоны, как она зовет его, как гладит волосы, а затем сжимает их, как приказывает срывающимся шепотом быть глубже, как её бедра слегка сдавливают его голову, заставляя задыхаться ещё сильнее. Когда для неё наступает долгожданный экстаз от ласк, он придерживает Анну за талию и осторожно гладит по спине, успокаивая, завершая, невольно любуясь тем, как она тяжело дышит, закатывает глаза, как подрагивают её плечи. Глеб сполна насладился ролью пленника-мотылька и теперь может спокойно прижать себе утомленную от ласк властную женщину, которая, позабыв на время о собственном роковом образе, расслабляется в руках своего принца, будто не она пару минут назад смотрела на него сверху вниз. — Ты невероятна, любовь моя, прекрасно берешь контроль… — А ты так мил, когда подчиняешься… Клянусь, это не последний раз, когда я поставила тебя на колени! Глеб тепло улыбается, целует Аню в щеку бережно и осторожно, затем берет стоящую тут же гитару, вынимает её из чехла и начинает играть. Анна подпевает ему, их голоса сливаются. Вот именно так звучал сегодняшний вечер: Я иду дорогой паука. Что потом — известно, но пока, Если ты начнешь меня любить, Ты уже не сможешь тормозить! Запишу я все на свете — Все твои блатные жесты! Чтобы ты попала в сети, Чтобы мы висели вместе!..