Все еще человек

– Был бы ты смирнее, на цепь бы не попал. – лукаво улыбаясь и наклонившись ближе к моему лицу, при этом уперев ладони в колени, стоял молодой парень. На вид ему было не больше двадцати четырёх. Все в нём казалось каким-то иррационально правильным из-за чего я громко фыркнул, мотая головой. Люди за его спиной с интересом разглядывали меня. Действительно, в наше время такую диковинку врятли можно было встретить вживую. И нет, я не про импланты и модификации организма, которыми моё тело почти заменили. Операционные до сих пор стоят у меня перед глазами. Белые стены, стерильность витает даже в воздухе, на свету не видно ни одной пылинки и зелено-голубая кожа с люминесцентными полосами. Тогда я сравнил эту окраску с тигровой. Только потом мне в глаза бросились узкие ноздри на плоских носах, широкие губы, намекающие на то что эта пасть может широко открыться, голубой белок и радужка глаза с чуть более насыщенным оттенком, гладкая кожа, будто у касатки, и чертово подобие плавников там где должны быть уши. Так близко я видел их впервые. Вернее не так. Только сейчас, под сильно действующими обезболивающими я мог рассмотреть этих уродов. Убегая, постоянно прячась из-за невозможности сопротивляться, я не мог позволить себе обернуться назад пока не считал, что залез достаточно глубоко в развалины дома. Тогда же когда меня забрали, я был в полусознательном состоянии, сходя с ума от невероятной боли. Я все удивляюсь как тогда выжил. Но если бы не пришельцы, то умер бы я достаточно скоро. От простой невозможности пошевелиться. Перелом позвоночника после неудачного падения. Убегая от их отряда зачистки или, как мы их называли, отлова, я не расчитал силы. Я думал, мне удасться перепрыгнуть в другое, покосившиеся здание. И мне это удалось. На секунду губы растянулись в победоносной улыбке, а я почувствовал крылья за спиной. Но приземлившись в другом здании я тут же онемел от ужаса падения. Пол провалился под ногами. Вроде, я пролетел всего этаж, но боль была такая, что я был готов клясться, пролетел все семь. Не помню, кричал ли. Тогда пропали все звуки, а глаза застилала рябь. И пусть за годы я привык терпеть, это было сродни аду. Очнулся я уже в незнакомой мне комнате. Палата определялась легко, за свою спокойную подрастковую жизнь я успел повидать подобные. Белые стены, потолок, яркий свет и пищание приборов. Ощущение отчаяния и страха заполнило мою голову так быстро, что я не разобрал пикания приборов, видимо замеряющих мой пульс. Под нож меня положили почти сразу. И клали не один раз. Боль после была сильна, но раз за разом становилась все терпимее. Я мог ходить... Нет, даже бегать вновь, но стоило только мне очнуться от седативного как боль наполнила будто все кости. Я кричал раздирая глотку, корежился на больничной койке то сварачиваясь в клубок, то будто одержимый выгибаясь в спине. Со временем стало легче. Сейчас я медленно, раздражённо бил кончиком металического хвоста по полу на котором сидел. Хвост был подключён к позвоночнику специально. В практических и эстетических целях. Каждый второй позвонок венчали длинные металлические прутья. Будто спинной плавник спинозавра. Но они спокойно складывались вдоль позвоночника и со временем перестали мешать. Они были введены уже чисто из практических соображений, для охлаждения "крови". Я наблюдал за парнем, что рассматривал меня как трофей. И пусть модификации тела не были новостью, людей вокруг волновало то, что я был диким. Диким до сих пор. С момента захвата Земли прошло долгих восемь лет. Всех кто сопротивлялся убили, остальных взяли в плен. И если раньше такая логика была не особо ясна, то потом стало ясно, что нас просто считают диковинными зверушками. Разумными, но не достаточно чтобы защититься. Оказывается вся вселенная живёт на таких правилах, но нас почему-то не предупредили. И уже сейчас я видел плоды одомашнивания людей. Среди общего числа, была пара-тройка детей лет шести-семи. Были груднички и совсем маленькие. Я скривился посмотрев на них. – Меня устраивают кандалы, если это все ещё знак того, что я свободен хотя-бы сердцем. – рыкнув, я вновь обратил свой взгляд на осмелившегося подойти. Меня посадили к ним недавно. То ли в глупой надежде, что мои сородичи помогут мне понять, что моя точка зрения не правильная, то ли из-за понимания, что человек - существо социальное и нуждается в общении. Только вот я с ними общаться не горел желанием. Как и они со мной. Но прошло немного времени и из общей толпы выделился явный задира в прошлом. Наверняка в школе у него была своя банда, а сам он считал себя альфа-самцом. – Да сдалась тебе эта свобода! – он взмахнул руками и я чуть сильнее склонил корпус к земле, по полу переводя хвост другую сторону и делая медленные, но широкие взмахи. В голову закралась мысль, что его заставили поговорить со мной, – Заметь, мы, – он указал руками на себя и людей за его спиной, – не голодаем, живём в тепле и уюте, а за нашим здоровьем тщательно следят. А тебя доставили еле живого, худого, будто спичка. Не найди тебя отряд зачистки, ты бы подох от голода, холода или какой-нибудь заразы! – Не читай мне проповедей, Иуда! – я дёрнулся в его сторону, натягивая цепь и скаля зубы за надетым на лицо намордником, – Вы живете как скот! Если эти ублюдки захотят - завтра же потопят вас как слепых котят. Но вы то только и рады. – руки скованные за спиной болели от напряжения, но я не переставал тянуть путы. – Они так не сделают! Они добродушны, а не мелочны как ты. – он шикнул и ткнул в мою грудь пальцем, видимо в край осмелев и не видя во мне больше угрозы. Я сел обратно на пятки, цепь ослабла, – У нас есть все условия для беззаботной жизни. У нас нет запретов. Мы можем есть когда вздумается, делать что захотим и никакой работы. А что имеешь ты, дикарь вынужденный изо дня в день бегать с примитивным оружием за добычей и надеяться, что сегодня в неё попадёшь? – Свободу. – слово слетело с моих губ жёстко, будто прорезая воздух, так что я наконец заметил, что мои слова действительно влияют на этого парня, ведь в его глазах я заметил сомнение. Он выпрямился, поджал губы и нахмурил брови, стараясь смотреть на меня как на червя, на плибея, не достойного даже крошки хлеба с его тарелки, – Вы не имеете собственной воли. Это ложь, в которую вы так отчаянно верите. Я не первый день тут и все вижу. Вы едите по расписанию, только тогда, когда вам дают еду "эти". Я не видел, чтобы кто-то притронулся к тем продуктам, что лежат в общем доступе. Стоит только явиться кому-то из ублюдков как вы бежите их встречать, разве что не хвостиками виляете. И нет, о нет, они никогда вас не просят. Они приказывают и вы охотно их слушаете и выполняете команды. Вы все твари, без доли собственного желания! Кулак прилетает в лицо неожиданно. По инерции я падаю на пол, чувствуя как саднит висок. Перед глазами плавают разноцветные звезды, но глаз не закрываю, слежу за противником, расстелившись на полу. – Заткни. Свою. Пасть. Псина. – он кладёт руку на мою голову и вжимает в пол. Давит, чеканя слова, которые шипит мне на ухо. Я хочу дернуться, но терплю, знаю, что не время, ведь я в проигрышной позиции. Могу лишь в ответ скалить клыки. Насытившись моим положением, он встаёт. Смотрит так пренебрежительно, зло, ведь я смог задеть его веру, которая зиждилась на доброте тех тварей, что заперли здесь всех этих людей. Но даже так, посеянное мной семя сомнения, не прорастет. Люди здесь сдались. Они забыли о свободной жизни, о том как приятно ветер обдувает лицо, как щекочет кожу высокая трава, как греет пламя костра и освежает душу дождь. Но забыли они это куда раньше, чем Земля стала очередным питомником. Он разворачивается ко мне спиной, намериваясь уйти к остальным. Это становится спусковым крючком для меня, что щёлкает в тишине комнаты слишком громко. Подтянув к лицу ноги, я цепляю стопами чёртов намордник. Рывок, второй и вещица безвольно отлетает в сторону, а я вскакиваю на ноги. Время будто застывает. Как в замедленной съемке я вижу встревоженные лица людей, готовых закричать. Вижу, как начинает оборачиваться потревоженный звоном цепи визави. Прыжок и я врезаюсь коленями в его спину. Время вновь начинает свой ход. Помещение наполняется тревоженным криком, а под рёбрами сокращаясь заходится сердце. Я не слышу кряхтения парня, лишь вовремя успеваю обвить его талию ногами, скрещивая их на его животе. Я будто участник радео, оседлавший мустанга, но вместо опасной скачки я предпочитаю будто пума, бросившаяся на лошадь вцепиться зубами в его шею. Он вопит и переворачивается на спину, стараясь сбросить меня, бьёт локтями по рёбрам, царапает мои ноги и лицо. Кожа поддаётся не сразу, но вскоре рот заполняет металлический привкус, в нос бьёт запах металла и страха. Я чувствую как под зубами бьётся его сонная артерия и пока он не навредил мне сильнее, вырываю целый кусок плоти. Рот заливает чужой кровью, когда меня наконец оттаскивают прибежавшие выблядки и валят на землю. Я чувствую как колено схватившего меня пришельца упирается между лопаток, больно, неприятно, до довольство ситуацией заглушает все остальное. Тело этого идиота лежит разбитой куклой. Его уже не спасти, никакие технологии не помогут вернуть душу в тело. Из груди вырывается сдавленный смех. Ублюдки что-то говорят, обеспокоенно осматривают свой скот, а потом переводят взгляд на меня и хмурятся. Осознают, что сами затолкали к своим овцам плешивого волка. И после уже не мелочатся. Пальцы того, что восседал на мне, жестко впиваются в волосы и тянут назад, а я могу лишь рычать, шипеть и скалить зубы. Положение не из лучших. Намордник в этот раз затягивают так, что от болезненных ощущений не спасает даже мягкая прокладка по краям. Голову же отпускают так резко, что я, все время пытавшийся вырваться, бьюсь намордником об пол. Ощущения не из приятных, я бы с легкостью мог разбить себе нос. Сил на сопротивление особо не остается. Механическое сердце бьется быстро, разогревая тело все сильнее. Поэтому я сосредоточен именно на своих действиях, а не на пришельцах, что возятся рядом со стадом и трупом парня. Я сажусь, складывая ноги в позу лотоса, сгибаюсь в спине для удобства и расправляю гребень. Охлаждение медленно начинает работать. Отдаленно я слышу голоса улблюдков, пытаюсь разобрать хоть что-то. Но мне так и не вживили имплант с переводчиком, а еще я слишком мало был среди них чтобы хоть что-то из их свистящей речи понимать. О чем-то поспорив, они принимают решение.