Не мы такие – мир такой

      1962 год. 16 октября. Москва.       Год и так был тяжёлым для страны: провальная политика целины, упадок рабочей заинтересованности, так ещё и Америка. Проще говоря, у Москвы был полнейший завал на работе. Иногда он забывал и поспать, и поесть, а все из-за постоянных переговоров с послами и самим Вашингтоном. У Михаила сдавали нервы и ему уже не мил был тот факт, что, в отличие от многих, он работает без перерыва на сон и не уходит домой по часам, хотя мог бы. В столице творился полный беспорядок? Михаил Юрьевич устранит! Проблемы с США? Сейчас Михаил Юрьевич все решит! Упадок экономики из-за волюнтаризма главы ЦК? Михаил Юрьевич что-нибудь придумает!       Интересно, а люди хотя бы догадывались, что Михаил Юрьевич, на минуточку, тоже живой человек? Ему бы на пару дней домой и отоспаться, а может и вовсе в отпуск. Кто сказал, что его кто-то отпускает? Полное невезение.       20 октября. Ленинград. Вечер       Если сравнивать с Москвой, то Александр чувствует себя вполне комфортно. Избавившись от обязанностей столицы Саша нашел массу времени на себя любимого. После работы, которая заканчивалась ровно секунда в секунду, он мог прийти домой, заварить себе зелёный чай, что прятал от Миши в самых потаённых углах своей квартиры, взять любимую книгу и насладиться спокойным вечером. В газетах много писали про ситуацию в Москве, но Шура не вникал в подробности. У него было время выпить чай, прочесть пару глав и осознать, что сегодня он встречается со старым другом.       Пару дней назад Миша предупредил телеграммой, что не приедет к нему на выходные. Для Саши, наконец-то, образовалось удобное окошко на выходные и он написал Вэйно, чтобы встретиться. Не виделись они довольно долго, поэтому упускать такую возможность было бы глупо. За столько лет Сашенька впервые не знал как одеться, уложить волосы и освежить кожу. Ради Московского Саша почти не готовился выглядит как-то особенно для него — много чести.       На станции Шура выглядел как один из тех, кто ждёт родных после долгой поездки. Поезда из заграницы ездили очень редко, особенно в последнее время. Многие не были даже в курсе того, что происходило в мире и как политики сейчас кричат о войне. Возможно, это даже к лучшему. Если все разрешится, то все выпьют за героизм и умелость советских дипломатов; если нет, то никто уже не будет думать о дипломатии в условиях ядерной зимы.       Сейчас не об этом. Александр выискивал Вэйно среди всех приехавших на вокзале. Он чувствует, как сзади к нему подлетают и крепко обнимают, прижимая к себе. — Рад видеть тебя, старый друг! — счастья Хельсинки не было придела, он был готов расцеловать Невского, да только не здесь, где могут и избить, и посадить за «не те понятия». — Да, Вэйно, — ленинградец заключил друга в ответные объятия — Рад тебя видеть спустя столько времени. — Пошли, — фин, схватив друга за руку, повел его в сторону выхода с вокзала. — Мне столько нужно тебе рассказать и услышать от тебя. — Вейно, не так быстро, прошу!       Да, Шура уже не так молод для такой беготни по городу, а Вейно наоборот намного живей и моложе выглядит. Видимо, пора принять тот факт, что реставрация пары переулков не помешает… Если не всего Невского, конечно.       Они проходили по дворцовой площади, обходя знаменитые ворота и Александровскую колонну. — Я, если честно, до сих пор не могу поверить, что вижу тебя, Саш — на счастливом выдохе, проговорил фин. — Почему? Какие-то проблемы были? — Ты разве не слышал? О, Боже, я совсем забыл, что тут все по-другому! — О чем ты? — по Невскому было видно, что он напрягся. Что-то произошло, а об этом никто не говорит, а ещё и Миша остался в столице. — Джеймс и Михаил немного поспорили. Точнее… Ох, даже не знаю, как сказать, Саш. Говорят, что грядет ещё одна мировая, уже все держат руку на пульсе и ждут, когда все будет точно известно. — Мне Миша ничего не говорил, он все время в столице и мы очень редко видимся. — Александр жмурился от холодного ветра, что бил в лицо, особенно вблизи Невы. — Я понимаю. Но, будем откровенны, твой Михаил Юрьевич запретил мне приближаться к тебе ближе, чем на десять метров. — его смешок был скорее нервным и раздражительным. — В Нюрнберге он особенно дал мне это понять. — Из-за блокады? — Шура взглянул на Вэйно слегка прищурив глаза — Я не сержусь на тебя, это был не ты, а правительство. — ленинградец повернулся корпусом на своего оппонента. — Но и ты помни — я не забуду этого.       Своей улыбкой фин старался сгладить этот угол, на который сам же и напоролся в попытках очернить Москву в глазах Александра. Не особо получилось.       Они гуляли ещё около Исаакиевского собора, а дойдя до Казанского, решили зайти домой к Шуре. На подходе к парадной Гельсингфоргс остановился, смотря в сторону переулка. — Что такое, Вейно? — Александр взглянул туда же, куда и он, но ничего не увидел. — Мне показалось… — фин дернулся от своего предположения и быстро тряхнул головой, продолжая идти к парадной — Не важно. В темноте сейчас и не такое увидишь. — Настаиваю, чтобы ты остался переночевать. Все равно я один живу. — Невский пропусти вперёд друга, заходя за ним в подъезд. — Так не хочется стеснять тебя, Александр. Я же могу остановиться и в гостинице, нет? — улыбка скрывала за собой сплошное лукавство, о которой не подозревал ленинградец. — Если Михаил Юрьевич узнает, что ты был здесь, то… Тебе правда хочется неприятностей, особенно в такой, как ты говоришь, напряжённый период?       Слова Александра отрезвляли северянина, возможно, даже слишком. Сталкиваться с Московским сейчас — подписывать смертный приговор. Приехал он в Ленинград только ради Шуры и встречи с ним, а тем более Вэйно знал, что в ближайшее время Московский не покинет столицу и на метр. К сожалению, Александр так и остался холодной северной столицей, какой был всегда. Если раньше они могли разговаривать, не выходя подолгу из кабинета Романова, то сейчас Невский старается лишний раз не засветить фина в ненужных местах. Правда переживает.       В квартире у Александра было уютно, но больше комфортно. Хозяин квартиры и сам был ходячим комфортом для многих, особенно для Михаила, который постоянно прижимался к Шуре, чтобы найти силы жить дальше со смыслом. До первой ссоры, разумеется.       Их разговор за чашкой чая долго не продлился, потому как часы показывали полночь и было положено укладывать гостя спать. — У тебя всегда есть постельное белье на все случаи жизни? — Само собой. Это, как мне кажется, в порядке вещей и должно быть у каждого — придерживая подушку, Невский смотрел за Вэйно и очень внимательно следил.       Не сказать, что он ему не доверял, просто внутренняя чуйка кричала о бдительности и осторожности лишний раз. Кажется, кто-то становится таким же параноиком, как Московский. Правильно говорят: «С кем поведешься — от того и наберёшься». Лучше бы он от Москвы набрался какой-никакой энергии для работы. — Ты прав. — юрко ответил Гельсингфоргс, отходя от окна и садясь на свое спальное место в гостиной — Спокойной ночи, Mon aube inaccessible — Не называй меня так никогда. — внезапно осёкся Невский, нахмурив брови — Не надо.       Эти слова резали фина по больному. В империи он так много оказывал знаков внимания Александру Петровичу, даже многим говорил, что надеется когда-нибудь быть достойным любви молодой столицы. Что ж, он слишком много говорил и это слышали лица недоброжелательные к Вэйно.       Если сначала все шло гладко, то в один момент все закончилось: прибыли послы и велели немедленно возвращаться в Финляндию для продолжения работы, прислуга не пропускала мужчину в комнату Александра, из которой доносился его чистый смех.        Последней каплей был момент, когда в очередной раз его не пропускали в покои охранники. Как же удачно кто-то упал с лестницы и эти полудурки ушли узнавать причину шума. Вэйно сразу зашёл в покои и… Хотел быстрее выйти от туда.       В топку полетели все клятвы, надежды и желания: Александр находился в объятиях этого белобрысого гада, который ещё и видел, что зашёл Гельсингфоргс, но не останавливался, а продолжал целовать шею возлюбленного. Саша млел под ним, постанывал, хватая за плечи и стараясь быть потише. Слишком мало было для Московского; не сводя глаз с Вэйно, он спустил свободную руку к штанам Александра, сжав его пах и облизав кончиком языка его за ушком. Такой мелодичный стон мог выпустить только Романов и только для Миши. Михаил своим пристальным взглядом показывал, что фину здесь были не рады в данный момент. Долго отдавать предпочтение кому-то кроме Сашеньки Московский не планировал, поэтому продолжил оказывать знаки внимания своему бывшему подопечному, как только фин начал поспешно и тихо удаляться из кабинета.        За закрытой дверью было практически ничего не слышно, но в голове мозг интерпретировал каждый вздох Александра под каждое прикосновение Москвы к нему.        После этого Вэйно не приезжал в Петербург не по государственным делам, оставил любые попытки даже смотреть на Сашеньку, так как понимал, что сердце его столицы было занято другой столицей.       Александр погасил свет, оставив своего друга и дальше размышлять над прошлым, пойдя закрывать шторы. Вэйно перевел взгляд на Шуру, рассматривая его лицо в свете Луны. Оно было прекрасно, как и всегда.       За окном фонари все так же горели, освещая темную улицу теплым светом. В такое время никого нет, если только не молодые парочки, что гуляют поближе к дому. К удивлению Шуры, напротив его подъезда стояла вовсе не молодая парочка, а черная «Чайка» из которой выходил знакомый человек. Он закурил сигарету, а в другой руке показался букет с цветами.       Все было просто, как два плюс два.       Ещё утром Московского застали почти спящим на бумагах и документах, поступающих с посольств; в придачу выдавали ещё и письма, где чуть ли не кричали об крайности ситуации. Поспать нормально столице никто не дал.        Офицер, заставший Михаила Юрьевича мало того, что в бессонном состояние, так вместе с тем и в злом расположении духа. Вот будь офицер на его месте — сдох сразу через трое суток от такой нагрузки. Московскому пришлось принять офицера, а тот выдал, что глава ЦК сам лично договорится с Штатами и просил отправить Москву отдохнуть.       Московский по своему обыкновению не сразу согласился на такой исход, мол: «Да как я все сейчас составлю?!», «Да вы без меня страну развалите!» — бранился, грубо говоря, на человечка, который просто докладывал распоряжения.       Отдых? Как раз пятница. В этот день Москва садится на поезд и едет до Ленинграда вечером, чтобы приехать под утро к Александру. Он надеялся сделать это раньше и вечером уже быть у Саши дома. — Значит так, — недовольно потирал переносицу Москва. — Позвони, чтобы забронировали мне билет до Ленинграда; затем доложи местным в Ленинграде, чтобы подвезли мою машину к Московскому вокзалу.       Подобно послушнику, офицер кивал на каждое поручение Михаила Юрьевича, но стоило взглянуть ему на офицера с немым вопросом: «Ты ещё здесь?» — как от молодого человека и след простыл.       Признаться, Московский ждал, чтобы удивить Шуру своим приездом. Даже представлять не нужно, как это будет: Шура бы, по своей предсказуемости, сидел в гостиной и читал одну из своих книг, которая была не совсем законной; Миша бы зашёл в квартиру, быстро прошел к своему благоверному и обнял, но не рассказал бы ничего про то, что творится. Зачем лишний раз тревожить Сашеньку? Ещё и уговаривать будет, чтобы Миша спустил пар и мыслил более рационально.       На пути к Ленинградскому вокзалу Москва подумывал над тем, что Шура был бы рад цветам по такому случаю. Щеки у Саши постоянно заливались краской, когда ему с особым энтузиазмом дарили цветы. Хороший повод засмущать Невского не только своим приездом.       В поезде Московскому удалось, наконец-то, поспать. Десять часов сна пойдет Мише на пользу — станет чуть добрее, обходительней и счастливей для Шуры.       По приезде в Ленинград Москва проснулся и чувствовал в себе непреодолимое желание быстрее направиться домой, но сначала нужно было забрать машину и купить Саше цветов. Наверное, от роз он не откажется.       На улице темнело быстрее и видимость, даже с фонарями, была не очень хорошей. Заехав в знакомый Михаилу магазин цветов, что был расположен недалеко от дома Невского, Мишу сразу узнали с порога. — Ба, Михаил Юрьевич! — засветилась продавщица, чуть ли не роняя охапку цветов — Давно Вы к нам не заходили.       Женщина была уже в годах, но всё ещё красива; работа приносила ей то ещё удовольствие, раз она, подобно цветам, так хорошо выглядела. — Да, мне удалось вырваться с работы пораньше. — Ай, как хорошо! Что ваша ненаглядная ждёт на этот раз?       Михаил ухмыльнулся, повертев на пальце знакомое кольцо. — Розы. Самые красивые, что у Вас есть. Вон те, как я вижу, самые свежие. — Миша указал рукой на цветы, что были такими же красными, как губы Сашеньки, когда он прикусывал их. — Повезло Вашей жене. Мужчины приходят сюда только на праздники. — женщина аккуратно раскладывала розы, заворачивая и перевязывая их друг с другом. — Сейчас молодежь считает, что более романтичным будет забраться и сорвать цветы с какого-нибудь куста или дерева. — Ужасно — нахмурился Москва не с того, что такая обстановка с цветами, а с того, что кто-то смеет заниматься вандализмом в общественных местах. — Я подниму вопрос об усилении контроля в парках и скверах. Пора бы прекращать заниматься вредительством в социалистической стране. — Вся надежда на Вас, Михаил Юрьевич — женщина хихикнула, передавая Михаилу букет цветов. — Передавайте своей жене комплимент от меня. — Обязательно.       Миша оставил купюру советских рублей, не прося сдачи, потому как это была плата так же и за ее доброе сердце.       Улица уже освещалась только фонарями и немного Луной. Те, кто не успел зайти в дом, были на пол пути к нему; дети бежали со всех ног домой, когда матери кричали им из окон и звали на ужин; молодые парочки расставались у подъезда, не решаясь оказать какой-нибудь комплимент или признак симпатии.       Нужно было дождаться, когда все разойдутся, особенно какие-нибудь бабки, что сидели у подъездов и секретничали про каждого, кто зайдет в дом. Промолчать про мужчину в дорогом костюме и охапкой роз — преступление для каждой уважающей себя сплетницы, ещё и проследить могут. Создавать лишние слухи про особые отношения между Московским и Невским не хотелось. Шуре здесь ещё жить.       Ожидание пустой улицы тянулось по-особенному долго. Миша успел перечитать последние письма от Шуры, в которых тот просил больше уделять времени себе и здоровью, обещая верно ждать его дома. Какая занимательная и забавная преданность. Что ж, вернее Невского надо человека поискать, все равно не найдет.       Заметив, как улицы уже были пустыми, Михаил вышел из машины, решив закурить сигарету — не хотелось выходить на балкон ближайшие часа два. Небо затягивало от возможного дождя в ближайшее время. Это же Ленинград, тут каждый день такое.       У Саши из-под ног уходила земля и мысленно он был уже где-то в другом мире, но только не здесь и сейчас. Лицо его побелело от ужаса и осознания того, что будет, если Миша увидит его друга здесь, прямо на диване. Сердце колотилось с такой силой, что вдох давался слишком болезненно от расширяющихся сосудов. Он ещё успеет спрятать Вэйно, если не под кровать, то в шкаф — куда угодно!       Вселенское зло сыграло с Шурой в злую шутку: Вэйно подошёл к нему сзади и спешно обнял за талию, прижавшись губами к шее Невского, отдавая горячим дыханием. — Ты идёшь спать? — пронеслось обжигающе близко к уху Ленинграда.       Миша повернулся в самый неподходящий момент. Привычно он поднял глаза на окно, чтобы проверить, спит ли Шура. Какого же было его удивление, когда он увидел своего благоверного в объятиях не абы кого, а Вэйно.       Неизвестно от чего разозлился Невский больше: от того, что Вэйно так не вовремя решил к нему пристать или от того, что Миша все же приехал и увидел его здесь. Выплеснуть злость Шуре осталось только через действия и он замахнулся и ударил локтем Гельсингфоргс сзади, от чего его скорчило и он свалился на колени от такой боли.       Взгляд Москвы и Ленинграда пересекся. Шуре казалось, что в темноте глаза Миши становились все алее и страшнее. Михаил долго смотрел на Невского, слегка наклонив голову, находясь в диком шоке от того, что увидел. Глаза пробегали по Саше, чтоб найти любое доказательство того, что он прервал их, но чтобы убедиться — нужно посмотреть поближе.       Московский первым нарушил зрительный контакт, бросив взгляд на дверь подъезда. Шура слегка замотал головой, в страхе сжимая подоконник. Михаил ещё раз посмотрел на Шуру, затем на дверь. Цветы были грубо выброшены в мусорное ведро, что стояло рядом со скамьей. Рука потянулась во внутренний корман пиджака, из которого показался пистолет. Проверив магазин на боеготовность, он направился в парадную.       Нельзя было описать истерику, которая накатывала на Невского прямо сейчас. Внутри он неистово кричал, а на деле следил, как Московский быстро направляется к парадной.       Гельсингфоргс корчило от боли, но он уже мог спокойно встать и отдышаться после такого удара. — Хочешь жить? — донеслось от Шуры, смотревшим на Вэйно в пол оборота. — И что предложишь?       Александр не медлил и сразу открыл окно, забрал верхнюю одежду фина из гардероба и отдал ему, помогая соорудить средство побега с помощью простыней и одеяла. Перебросив конструкцию из окна, Вэйно аккуратно слез с подоконника. — Александр… — неуверенно протянул фин — Прости меня, я не думал создавать тебе неприятностей и…       Саша не слушал его, он лишь пихнул его в плечо, от чего тот еле удержался на простынях, но смог спуститься и обратиться в бегство. — Трус — единственное, что мог сказать Александр про него.       Московский был уже у квартиры Саши и попытался открыть дверь, но она, конечно же, заперта. — Невский, открыл быстро дверь! — он сильно стучал по двери, от чего по стене проходила ощутимая вибрация на несколько этажей.       Он слышал шаги, от чего злился ещё больше. В мыслях было одно — убить белокурого гада, а потом разобраться с Шурой. Московский не выдержал и сломал ручку двери, открыв ногой дверь, направляя ствол пистолета вперёд. На пороге в гостиную стоял Александр, подняв руки вверх. — Миша, прошу, успокойся — голос дрожал, но говорить старался ровно, так, чтобы успокоить любимого. — Помог сбежать?       Невский молчал, Миша все и так прекрасно понимает. Но вот только это совсем не успокаивало Московского. Он грубо взял Сашу за воротник рубашки, швырнул в стену рядом с собой и ещё раз проверил квартиру на наличие иностранца.       Саше было больно от того, как с ним обращался Миша и пытался как-то объяснить все тем, что в мире все не спокойно, потому и он на нервах. Невский последовал за ним, продолжая попытки успокоить и поговорить. — Миша, нет его, прошу, выслушай меня! — О, мне будет интересно послушать, — звук перезарядки пистолета раздался прямо перед лицом Шуры — Что ты скажешь на то, что тут делал этот фин.       Ствол был направлен на лоб Саши и в любой момент мог проделать ему дыру в голове. Какие же знакомые воспоминания нахлынули. Ощущение, что было все это не сорок с половиной лет назад, а прямо вчера. Эта же рука распорядилась казнить царскую семью, а затем и ослепила самого Александра.       На него надвигались, заставляя оставаться на расстоянии вытянутой руки и отходить назад. Спина неприятно соприкоснулась с холодной стеной. — Я сам написал ему, чтобы встретиться.       Голову резко прижали затылком к стене, заставляя ощутить холодный метал на лбу и слегка запрокинуть голову. — Как интересно — тон голоса был понижен — Ты хоть представляешь, что творится сейчас в мире? Мы одной ногой в войне с капиталистами, а ты имеешь какие-то отношения с одним из них! — Миша, мы же с ним давние друзья — закусив губу, Невский судорожно выдохнул, его дыхание сбивалось от страха. — Друзья?! Ты в самом деле думаешь, что он считает тебя другом или просто строишь из себя дурака?! Да я видел, как он взглядом тебя раздевает и давится слюной каждый раз! — Я знаю, Миш. — вобрав побольше воздуха, — Н-но я стараюсь не обращать на это внимание и сохранить нашу дружбу — голос все же дрогнул. — Стоишь и пытаешься юлить. Шура, я, в первую очередь, требую одно — преданности. — Да что ж мне ещё нужно сделать, чтобы доказать свою преданность тебе?! — Встать на колени.       Сражён собственным оружием. Какое же это было мерзкое и неприятное чувство. Саша и так проклинал себя за все, что сделал в империи, а тут ещё такое наказание за собственную трусость.       Саша прикрыл глаза, он не хотел видеть все то, что было перед ним сейчас. Руки предательски тряслись и медленно поднимались к руке Миши, что держала пистолет. Ледяные пальцы обвили сначала кисть, затем пястье Михаила, медленно отодвигая пистолет со своего лба. Миша просто наблюдал за этим зрелищем, специально расслабив руку.       Как только железо перестало жечь лоб Невского, он отпустил руку ниже и начал расцеловывать родную ладонь и пальцы, что часто гладили его по лицу. Шура еле дышал, сердце не переставало биться слишком сильно. К счастью Шуры пистолет выпал из руки Москвы, от чего он спокойно выдохнул. — Признавайся, все равно узнаю. — Миша приподнял лицо Невского рукой, что он целовал. — У тебя было что-то с ним?       Тот самый момент, когда Саша готов был клясться в своей чистоте, как делали девицы во многих романах. У него перехватило дыхание от такого вопроса. Как Миша только мог подумать о том, что Шура предаст его и их любовь? — Миша, я клянусь тебе всем самым дорогим, что у меня осталось на этом свете. — из всего самого дорогого у него осталась только любовь Москвы — Не было ни помысла, ни действия против тебя. Никого, кроме тебя, не смел познать и не собираюсь. — Как благородно. — Миша поднял пистолет, не сводя глаз со своего любимого — Красивые слова говорите, товарищ Невский, но есть ли за этими словами хоть толика искренности?       Вопрос был настолько оскорбительным, что Шура не сдержал слёз и влепил Москве хорошенькую пощечену. Теперь они квиты.       Москва ничего не сказал, только провел рукой по краснеющий щеке, усмехнулся и направился к выходу. — Куда ты? — Вернусь в столицу. Мне здесь уже никто не рад.       У Москвы было право сомневаться, это даже логично, он имел право злиться и уходить. Сердце сжалось от этого разговора и ситуации. Невский скатился вниз по стене взявшись за голову и единственное, что он выпалил на грани реальности и истерики это: — Дверь почини.       Московский хотел уже схватиться за ручку по привычке, но вспомнил, что сам же ее и выбил. Шура, если и видит затылком, то очень умело находит момент. Оставить его на ночь без замка и ручки — пригласить воров на славный куш. По памяти Москва нашел в кладовке ящик своих же инструментов и пошел чинить ручки с замками. Примечательно, что у Шуры постоянно что-то ломалось, если Михаила не было долго дома. «Руки кривые» — всегда подводил к итогу Миша.       Пока Московский возился с дверью, у Шуры было время успокоиться и привести свои чувства в порядок. Паника накатила на него не от того, что на него навели ствол, а от того, что он ударил Москву. Это так было низко для Александра, что он места не находил, как бы извиниться за это все. Хотя минутку… Он же ни в чем не виноват! — Почему ты приехал? — выглядывая из-за угла спросил ленинградец. — Был бы не рад моему приезду? Ах, да, точно. Ты и не рад. — Миша, мы не виделись уже две недели, я был бы рад тебя видеть.       Москва только испустил смешок, прикручивая ручку к двери и дёргая ее, чтобы проверить на прочность. Сзади тихонько подходил Шура, садясь рядом с ним на корты и смотря за процессом. — Начальство отпустило. — вздохнул Москва — Я на них всю неделю батрачил как прокаженный, сказали, что сами разберутся, а мне нужно отдохнуть. — Миш, ты мне веришь?       Рука дернулась, когда Невский спросил. Миша совсем забыл, что должен уже как минут пять быть на пути в аэропорт или вокзал, а он сидит тут и пытается починить замок. Что за бред? — Шура, расскажи, что было       И продолжает ставить замки на дверь. Обыденность в его голосе придавала новые черты их отношениям. — Ничего не было, Миш, я клянусь тебе. Я написал ему, мы встретились, поболтали. На прогулке и узнал, что ты его огородил от меня. Подумал, что пускать его в гостиницу — махать перед тобой красным флагом — узнаешь. — Правильно думал.       Чтобы полностью прикрепить ручку и замки, нужно было сделать все тоже самое с другой стороны двери. Видимо, Саша даже не думал пускать его за ту сторону двери — боялся, что закончит и молча уйдет. — Господи — недовольно проговорил Московский, потирая переносицу — Нагрей мне поесть, я три дня ничего не ел.       Улыбка тронула губы Александра и он невольно положил голову на плечо Миши, роняя слезы облегчения на него. Несколько раз он кивнул и удалился на кухню, чтобы разогреть поесть. Оставив Москву один на один с дверью.       Прошло десять минут, двадцать, ещё тридцать и Шура выглянул из кухни, заметив, что все инструменты стоят на пороге, дверь закрыта и ни следа Москвы не осталось.

Как же это было несправедливо.