Кошачий вальс

Льет, как из ведра. Вечер опустился над базой незаметно из-за густых облаков — тусклые черно-белые пятна перетекли в сумерки неожиданно быстро. Вероятно, было не так уж и поздно, но тучи сделали свое дело. Скауту не мешала темнота за пределами базы. От даже почти не смотрел туда, пока бежал. На пробежках, как сейчас, он был слишком поглощен своими мыслями или самим процессом бега — если пялиться по сторонам, либо ты сбавишь скорость, либо где-нибудь навернешься. Наворачиваться Скаут любил и делал это весьма регулярно. Правда, как правило, он не падал плашмя и не ранился, он всего лишь менял свою траекторию во время битвы, используя падение, как новый толчок. Мальчишка был ловок, но порой невнимателен. Поэтому предпочитал не отвлекаться лишний раз, чтобы не создавать себе еще больше проблем. Когда половина круга была им преодолена, и база оставалась далеко позади, вспышка света озарила гравийный каньон, а следом за ней погасло абсолютно все, включая фонари, под которыми бежал Разведчик. Конец света сопровождался оглушительным грохотом, и на мгновение тот даже решил, что его что-то контузило: в одну секунду он перестал видеть вообще что-либо, а далекий звук отдавался в голове тяжелым эхом еще пару секунд. Но смутные силуэты на тускнеющем горизонте дали ему понять, что он не ослеп и не оглох. Зато теперь полностью здорового, как оказалось, Скаута накрыло липким чувством тревоги — на его глазах таяли последние сумерки, и мир погружался в непроглядную тьму на мили вокруг. Тучи заслоняли даже звезды над головой, и дождь, который не было видно, но который отлично ощущался его разгоряченной кожей, заставил его остановиться и оглянуться по сторонам в кромешной темноте. Скаут не был маленьким. Но, черт возьми, даже в его двадцать четыре он ощутил дрожь по спине, когда понял, что оказался посреди ничего. Один. В грозу. Еще одна яркая вспышка осветила мир для него, и он дернулся, закрывая уши, чтобы не оглохнуть от нового раската грома: помимо первобытного ужаса, он получил фотографическую картинку пейзажа вокруг, которая застыла у него перед глазами розовыми пятнами — и он побежал. Побежал, что было сил, потому что больше делать было нечего: оставаться посреди чистого поля, пока вокруг вершится кара небесная, было бы слишком неразумно даже для него. К тому же, это то, что он делал всегда, и бег был его работой, жизнью и средством к выживанию. Он бежал, не разбирая ни единой черты перед собой: ему казалось, что он вот-вот врежется во что-то, или что-нибудь настигнет его сзади. Всепоглощающая тьма стелилась со всех сторон, заставляя бежать быстрее, паниковать сильнее и дышать чаще. Казалось, его пульс перевалил за полторы сотни ударов в минуту, но он продолжал переставлять ноги как можно скорее, даже не представляя, куда конкретно его это приведет. Лишь бы не оставаться на месте. И он бежал. И бежал бы, пожалуй, еще достаточно долго, если бы его сношенный кед не зацепил что-то на поверхности земли. Его низкий возглас был заглушен шумом дождя, и падал он непростительно долго: когда не видишь земли, не можешь даже представить, сколько еще до нее лететь. Но вспышка боли поразила его даже чуть раньше, чем он успел проехаться щекой по гравию, когда голень уперлась во что-то и неестественно перегнулась перед приземлением. Но, наконец, он упал. Упал конкретно и качественно, врезавшись, казалось, всеми выпирающими частями в мокрую каменную крошку. Скаут позволил себе впитать ноющую боль какое-то время — у него были проблемы со внутренними часами даже при свете дня, не то, что в сюрреалистичной мокрой пустоте. Он перевернулся на спину и с трудом откашлялся, не слыша себя за оглушающим стуком капель. Зато, с трудом открывая глаза и стараясь сообразить, открыты ли они у него вообще, он заметил то, чего так хотел увидеть: свет. Желтоватая вспышка зажглась в окне совсем неподалеку. Ее не хватало, чтобы осветить хоть что-то вокруг, но теперь Скаут понимал, куда ему идти. С трудом поднявшись, он побрел на маячок, в котором он различил электрическую лампу Снайпера. Должно быть, он просто включил свет в своем фургоне. Дорога до его дома на колесах была долгой и болезненной, но выбора у Скаута особо то и не было, да он и не жаловался. По крайней мере, у его товарища было тепло, сухо, а самое главное — там было видно хоть что-то. На худой конец от мог бы попросить у него светильник с собой, а там уже вернуться на базу, к себе. Но сначала надо было до него добраться. Задача эта была не из легких, но и Разведчик не промах. Когда он доковылял до фонарика, ему удалось с трудом различить знакомые черты фургона австралийца. И стоило ему найти взглядом дверь, как он тут же ринулся к ней с новыми силами, и стал тарабанить так, словно его задачей было разбудить стадо слонов. — Снайпс!.. — он не то пытался перекричать грозу, не то достучаться до небес. Из-за звона в ушах он слабо контролировал свой голос. Тем не менее, дверь распахнулась, и даже быстрее, чем обычно. На пороге стоял Снайпер: его силуэт возник тенью перед мальчишкой из-за яркого света позади, который даже заставил его сощуриться. — Ты че орешь то так? — мужчина поднял бровь и окинул непрошенного гостя взглядом с ног до головы: даже на первый взгляд, зрелище было удручающим. — Че случилось? Скаут задыхался после своего приключения и оперся ладонями на колени, опустив голову и пригибаясь. Он поднял одну руку, показывая указательный палец куда-то в сторону Снайпера (на самом деле гораздо правее), и пытался выговорить «Щас», словно бы такого ответа ждал собеседник. Впрочем, собеседник уже ничего не ждал и просто затащил Разведчика под мышки в трейлер, посадив его в кресло. Отойдя, чтобы захлопнуть за ним дверь, он окинул взглядом мокрую мальчишескую тушу чуть издалека. Видок у него был такой, каким не так часто бывает даже на поле битвы: разбитый нос, окровавленное и расцарапанное лицо, мокрая насквозь белая одежда с красными разводами. Разбитые коленки и близко не были так страшны, как распоротая кожа на берцовой кости, и распушая щиколотка, едва влезающая в порванный кед. — Я, э, там бежать пошел… А там типа, ну, дождь и все такое. А потом как… как ебанет! И там, э, темно, сука. Ну я и бежал, а оно вон че… — кто-то мог бы подумать, что удар головой о щебень повлиял на мыслительные процессы Скаута, но только не Снайпер. Он и бровью не повел на такой рассказ, вынеся из него все, что было нужно. — Выглядишь так, словно тебя пыталась трахнуть стая диких собак. — коротко резюмирует мужчина. Это вызывает слабый смешок у юноши, а значит все не так уж и плохо. Плоские шутки по-прежнему его смешат — живой, значит. — Снайпс, не смешно. Я думал, я там нахуй навсегда останусь! Еще и дождь этот, блядь, так мерзко. И холодно, и э… темно очень… — он потупил взгляд и затих, когда австралиец молча снял с него кеды. — Черт, еще и эти порвались. Да чтоб его… Блядь! Стены комнатки отразили резкий взвизг Скаута, когда Снайпер бесцеремонно вправил ему вывихнутую лодыжку, не удосужившись даже предупредить об этом. — Может быть немного больно. — он усмехается, почти подло, и хлопает возмущенного бостонца по коленке. — Дождь сосет, я понял. Еще где-нибудь болит? — Падаль ты… Нет, в остальном порядок, наверное. Только, э… нос чутка, но терпимо. — он хотел было возмутиться сильнее, но мужчина поднялся с пола перед ним и в одно движение снял с него мокрую насквозь растянутую футболку, заставляя его щеки покрыться слабыми красными пятнами. — Ты меня, типа, раздеть решил?.. За авиаторами не видно серых уставших глаз Стрелка, но мальчишка мог бы поклясться, что почти услышал то, как он их закатил. — Ага, не в шмотках же мне тебя на фарш пускать. — он забросил мокрую тряпку в раковину неподалеку от стола и отошел, сняв с вешалки на стене свою спальную рубашку и шорты. Сам австралиец все еще был в форменной одежде красных, даже свой жилет снимать не спешил. — Полотенце в ванной. Иди, отогрейся и просушись. Пять минут тебе на все, понял? Скаут не находит причин возразить и молча кивает, скрываясь за дверью крохотной комнатки трейлера. Пожалуй, Хэви не смог бы здесь даже встать нормально, не то, что душ принять. Но он, благо, не был похож на пулеметчика, поэтому с присущей ему торопливостью скинул мокрые шмотки на кафельный пол, юркнув в душевую раньше, чем догадался настроить воду. Впрочем, по температуре ледяной проток не сильно отличался от ливня за окном, при воспоминаниях о котором у мальчишки вновь пробежали мурашки. Согрелся от быстро. Тонкая кожа и поджарое, не перекачанное тело способствовали тому, чтобы струи горячей воды пробирали до самых костей, равно как и мороз парой минут ранее. Он смыл с себя кровь, пыль и остатки грязи, ненароком думая о том, что ему очень повезло, что Снайпер позволил ему войти. Иначе черт его знает, сколько бы он еще шлялся вот так в неизвестности, вдали от базы. Он знал, что с ощущением времени у него было так себе, поэтому выскочил из душа сразу же, как смог опомниться: еле успев застегнуть на себе комично широкие шорты, спадающие с тощих тазовых костей, он чуть ли не упал на Снайпера, который стоял перед окном с кружкой кофе. Но тот вовремя перехватил его за локоть и поставил ровно, молча кивнув ему на открытую дверь душевой. Скаут пришел в себя от неожиданной смены обстановки и послушно закрыл ее, шлепая босыми ногами по чистому полу: его гольфы остались сохнуть в ванне, и, понимая это, Стрелок успел вытереть мокрые следы, которые тот оставил некоторое время назад своими мокрыми кедами. В трейлере стояла тишина, фоном слышался стук дождевых капель о крышу и землю. Стараясь как-то разбавить неловкую статику моменту, Скаут плюхнулся в кресло, которое обычно занимал Снайпер, даже не подумав о том, что теперь ему самому будет некуда сесть. Сухой и отогретый, он потянулся, неприлично громко зевая. — А ты сам-то чего не спишь в такое время?.. — он сложил руки на подлокотнике и забрался на сиденье с ногами, поджимая их под себя. Его разморило теплом, и он перевел любопытный взгляд голубых глаз сначала на извечную шляпу Стрелка, а потом и на линзы его темных очков, стараясь рассмотреть его за ними. Мужчина не торопился отвечать. Как обычно, сделав еще пару глотков своей горькой жижи, он думал ни о чем и обо всем разом. Наконец, стоило ему сделать вдох, чтобы начать говорить, как его прервал тихий храп и сопение. Он опешил и озадаченно перевел взгляд на мальчишку, который целиком уместился в кресло. Одежда висела на нем огромным мешком, и его, сутулого и тощего, почти не было видно. Снайпер на это лишь вздохнул и кинул короткий взгляд на улицу, стараясь разобрать что-нибудь вдалеке. Затея была безнадежной, дойти до базы в такой ливень с раненым Скаутом будет очень нелегко. Конечно, его можно было бы просто пристрелить — сразу в голову, чтобы тот даже проснуться не успел, и просто возродился на базе, но что-то его остановило. Ну, хреново это как-то. По-скотски. Мальчишка доверяет ему, за помощью пришел, а его в крысу, во сне. Так, пожалуй, сделал бы Шпион. От этих мыслей стало мерзко. И устало. Снайпер тяжело вздохнул, подхватив нерадивого товарища на руки, как смог. Райдер был небольшим, поэтому перемещать его ватное тело не составляло труда — он с легкостью переместил костлявого парня на свою койку, которая располагалась несколько выше, чем все остальные поверхности. Подпихнув его в бок подальше от края, мужчина убедился в том, что его сон ничто не тревожит, и вернулся обратно за стол, на свое законное место, нагретое до этого Скаутом. Он хотел было почистить ружье, но подумал, что это могло быть слишком шумно. Поэтому, немного поколебавшись, он взял один из комиксов, когда-то оставленных здесь мальчишкой, и стад разглядывать картинки. Признаться, он считал эту «литературу» чем-то диким, но порой с интересом слушал сбивчивые пересказы происходящей вакханалии. За цветастыми книжками легко можно было убить время, как говорит сам Разведчик, и оказался абсолютно прав — оторвался от своего занятия мужчина только в четвертом часу ночи, когда услышал грохот позади себя. Это Скаут упал сверху. Он болезненно простонал, и Стрелок мог дать руку на отсечение, что он видел, как парнишка упал снова — сильнее, припадая ближе к земле. — Пацан, ты как? — он отложил в сторону комикс и протянул руки, чтобы поднять это чудовище с пола. Третий раз за ночь он тревожит его покой. — Бляха, прямо на локоть… и на колено, типа, снова!.. — он был сонный и чертыхался, как мог, но Снайпер не оставил незамеченным его загнанное дыхание. На его висках блестели мелкие капельки пота, мерцающие в свете лампы, и, сгребенный с пола в сильные мужские руки, он выглядел очень слабым. Эдакая выжатая тряпочка. Словно он не спал, а бежал кросс. — Коты всегда приземляются на лапы… — тихо пробубнил он себе под нос, сажая товарища на край стола перед собой, осматривая его ушибленное колено. Скаут удивленно приоткрыл один отекший глаз. — Че? Это ты типа меня котом назвал? — если бы у него были пушистые ушки, они бы определенно заинтересованно дернулись, и это вызвало у Снайпера едва заметную улыбку. — Типа нет. Куда уж тебе на лапы то приземляться: нос себе расквасил, суставы размолотил… — он делал вид, что ворчал, но непередаваемое выражение лица младшего практически рушило всю серьезность. Он выглядел так, будто бы возмущался и чихал одновременно. Нет, австралиец никогда не сомневался в том, что он такой же грозный наемник, как и остальные в их команде, но только не сейчас. Сейчас он болтал ногами перед чужим носом и зевал посреди фразы. — Ты весь в мыле. Опять кошмар? — Мхм… — Скаут тянет руки, сцепляя пальцы в замочек и хрустя костяшками. Жмурится, кидает взгляд на улицу и снова ежится, как от холода. Он спешно отводит взгляд обратно на Снайпера, который все это время смотрел на него в упор. — Расскажешь? — мужчина поднимается со своего места и идет к своему уголку, чтобы поставить чайник. На столе осталась его чашка с очередной порцией мрачного горького кофе, но он берет еще одну и возится в том краю, стоя спиной к мальчишке. Не выпытывает, не смотрит строгим взглядом, не просит. Просто спрашивает. Предлагает, скорее. — Ну, э, а ты ржать не будешь?.. — Разведчик немного неловко теребит рукав длинной ему ночной рубашки и кидает беглый взгляд на широкую спину через плечо. Тот совершенно спокоен и занят чем-то. На деле парень почти уверен, что Манди не будет потешаться над ним. Пожалуй, единственный. Поэтому Скаут любил быть рядом с ним: он не осуждал и знал, что не осудят его. Этого хватало, чтобы терпеть чужую ворчливость и неловкость в компании, которую он почти всегда умудрялся разбавить. — Нет, кенгуренок. Не буду. — тихо, спокойно, без тени сомнения. Он развернулся и отдал мальчишке кружку с чем-то, напоминающим по запаху травяной чай. Да и по цвету, вроде как, тоже. Больше он ничего не добавил — терпеливо ждал, когда Разведчик сам соберется с мыслями. Тот благодарно кивнул и немного расслабился не то от теплой чашки в ладонях, не то от обращения, от которого все еще немного краснеют уши, но уже не стыдно, а радостно. Он любил быть кегуренком здесь. Для остальных, на базе, он был болтливым паршивцем, мелким засранцем, и Бог весть кем еще. Не то чтобы он обижался на все это — он и сам был горазд на оскорбления похлеще многих, просто в качестве подъебки, но здесь… Здесь он был просто рад быть кенгуренком. В моменте ему снова захотелось спросить, почему Снайпс называет его так, но он почему-то промолчал. Вообще, мальчишка просто пытался вспомнить все аргументы, которые приводили ему в прошлом — прыткость, драчливость, агрессию и назойливость, но все-таки ему казалось, что причина в чем-то другом. А в чем, он так и не знал. — Мне иногда снится это… Что я не могу бежать, знаешь. — он слегка поежился и потер свое плечо ладонью, сейчас не перевязанной бинтами. Это был редкий момент, когда Скаут был не в форме. Со взъерошенными влажными волосами, без красных вставок на одежде, он выглядел так просто и спокойно, что Снайпер невольно засмотрелся на него. — Короче там… В общем, блять, я не могу убежать от чего-то. От такой же темноты и тишины, как когда я сейчас к тебе шел. Я, типа э, чувствую, что… что могу это сделать, но я не могу, понимаешь? Просто пиздец… Он тяжело вздохнул и устало потер руками лицо. Стрелок понимал его, хоть ему и нечасто снились такие вещи. Как правило он жил с этим ощущением наяву. Но стоило ему потянуться, чтобы ободряюще похлопать Разведчика по плечу, как тот снова нарушил тишину фургона, подав свой голос, в котором звенели странные нотки. — И, блять, я… Я не боюсь темноты, типа, я же не ребенок, не подумай. Просто я не могу сдвинуться с места, пока… Пока остальные уходят. — он покачал головой, видимо осознавая, как плохо он что-то рассказывает. Он всегда был болтлив, но не тогда, когда речь доходила до важных вещей, как ни странно. — Все уходят, понимаешь? Мама, братья, наши все… и ты, Снайпс. Ты тоже уходишь. Тихий голос, в котором можно было различить боль, обиду и страх, растворился в слабом свете лампы. Скаут больше не дрожат и не пыхтел: он просто смотрел в окно. Ему было противно, но это было что-то сродни тому, как люди давят языком на больные зубы или бьют по синякам. Потому что хочется быть сильнее. Показать этой дурацкой боли, кто тут главный. Хотя меньше болеть от этого не станет. Снайпер некоторое время сидел молча, глядя то-ли на мальчишку, то-ли просто в пространство вокруг него. Почему-то он подумал, что если скажет, что не сделал бы так, то соврет ему. Он каждый вечер нет-нет да надеялся, что игра в русскую рулетку не отправит его на респаун хотя бы в этот раз, иначе бы и не играл вовсе. Он не говорил об этом Разведчику, ему знать было необязательно. Этот парнишка просто немного оттягивал время, так ему казалось. Рано или поздно Снайпс бы действительно ушел, как последний трус, бросив здесь того, кто так хорошо относился к нему. Единственного, к слову, во всем мире. Молчание было долгим. Скаут успел выйти из своего транса первым и неловко поежиться, собравшись уже придумывать извинения за то, что снова выпалил какую-то чушь, но вдруг австралиец прочистил горло, сняв свои очки. — Значит, тебе просто надо продолжать бежать. По-моему, достаточно просто, да? — он даже не усмехнулся, заглянув в глаза собеседнику с тихим спокойствием и непередаваемым тонким разочарованием. В самом себе, естественно, не в Скауте. Тот не сделал ничего позорного. — Пф, ну ты как всегда… — юноша закатывает глаза, но не сдерживает улыбки, когда видит пеструю радужку напротив. Серые глаза мужчины не были колкими или стальными, они были серыми, как теплый шарф или гусиное перо, щекочущее нос сквозь наволочку. Он захотел поджать под себя босые ноги и сесть на стол по-турецки, но болезненно шикнул, стоило ему лишь слегка двинуть голенью. — Ауч… Я даже ходить здесь не могу. Куда мне до бега во сне… — он тихо проворчал себе под нос, звуча искренне огорченно. Он знал, что с утра придет к медику, и все решится, но сейчас все еще не утро — сейчас по-прежнему конец света, разделенный на двоих с Манди. — Ну, прямо уж, не может он. Ври больше. — Снайпер щелкнул его по носу с тихой усмешкой, и в уголках его глаз появились морщинки-искорки, заменявшие ему улыбку. Он однозначно что-то придумал. — Старик, ты че, да я ногой пошевелить не могу! — юноша искренне возмутился и хотел рассмеяться, но воздух застрял у него посреди горла, когда его подняли на руки под мышки, как котенка. Бостонцу, висящему на вытянутых руках Стрелка, стало не до смеха. — Спасибо, хоть не за шкирятник, как, э, блохастого кота… Че ты типа делать собрался то? — От блох у меня есть дихлофос. Хочешь попробовать? — мужчину совершенно не смущало брыкание худого тела, когда он аккуратно поставил его здоровую ногу себе на край стопы. Холодок пробежал по голой скаутской коже из-за соприкосновения с увесистым черным ботинком, и он сильнее съежился в своей-не-своей одежде, мотая головой. — Ходить не можешь? Щас будем заново учить. Он усмехнулся своим бархатным голосом, не сильно низким, как у других сокомандников. Скаут любил этот голос, ему нравилось слушать даже ворчания от него. Поэтому он зажмурился, довольный, как кот, прогоняя у себя в голове его тембр снова и снова, пока не услышал кое-что получше. Тихое Снайперское мычание наполнило комнату. Он напевал что-то медленное и джазовое, вспоминая ритм. А скаут, поджав больную ногу, так и смотрел на него в упор: стоя на его сапоге, он как раз был одного роста с мужчиной. Он заткнулся неожиданно быстро для себя, и очень внимательно прислушивался к малейшей вибрации голоса. Если честно, ему захотелось прижаться ближе, припасть ухом к кадыку, скользящему вверх и вниз по горлу, чтобы ловить эти ноты глубже, не упускать ничего. Он никогда не слышал, чтобы Стрелок пел. А пел он не очень хорошо, но так спокойно и тепло, что даже фальшивые ноты оставались желанными. И Разведчик даже едва заметно покраснел, когда подумал, что пел он только для него. Но куда сильнее мальчишка залился краской в тот момент, когда долговязые тощие ноги двинулись по помытому полу, очерчивая вальсовый квадрат. И Скаут двигался вместе с ними, хоть и не чувствовал движения целиком. Это ему не понравилось. Поэтому с новым тактом мальчишка осторожно опустил припухшие пальцы на носок второго ботинка, не опираясь на больную ногу ни единым ньютоном своего малого веса. Он просто хотел, чтобы его бедра запомнили этот размах, а стопы скользили по воздуху, переносимые чужим телом. Он был так заворожен этим, что почему-то не вспомнил, что это его первый в жизни танец. Он не осознал, что Снайпер напевал ту самую песню, которую когда-то юноша сам притащил ему на пластинке. Он забыл, что у него затекли мышцы рук от крепкой хватки под ними. Вместо этого он закрыл глаза, погружаясь в темноту, от которой так старательно пытался убежать всего получасом ранее, и спокойно шел в ней. Сонливость накатила на него после десятка монотонных кругов, и он стал клевать носом в плечо Снайпера, ощущая дрожь его шеи от пения своей щекой. В какой-то момент он просто опустил руки на чужое тело, не разбирая, куда они легли — в своих мыслях он просто шел. Куда угодно, не разбирая дороги, но шел. Со снайпером. Сколько прошло времени в этом неловком танце, напоминавшем колыбельную, никто не спрашивал. Просто в какой-то момент мальчишка захотел вновь заглянуть в теплые серые глаза напротив, криво улыбнувшись и отклоняя корпус. Но он напрочь забыл, что точка опоры находится не там, где обычно, и, стоило ему слегка опереться на травмированную ногу, он тут же полетел куда-то на стол с болезненным шипением. В тот момент, когда идиллию тепла должен был нарушить удар позвоночника о твердую столешницу, руки Стрелка сомкнулись на худых лопатках, и пение оборвалось на скомканной ноте, напоминающей ту, что издает зажеванная пластинка. Это заставило сонного Скаута окончательно выйти из своих грез и удивленно заморгать, осознавая, что он крепко вцепился своими пальцами в жилетку мужчины, глядя на него распахнутыми глазками. В новообретенной тишине раздался новый раскат грома, заставляя и без того напуганного Разведчика испугаться еще сильнее, пытаясь вернуться обратно в те объятия, в которых спокойно дремал мгновение назад, неловко притягивая Снайпера так, что тот чуть была не рухнул вместо с тощим мальчишкой. — Тц… Ловкость кошки, грация картошки, не иначе… — мужчина спокойно усмехнулся и подсадил костлявое сонное чудовище себе на руки, чтобы затолкать его обратно на койку под потолком, заставляя его пригнуть и без того сгорбленную спину. — Хей, да ты задолбал сегодня со своими поговорками. Я ж как кенгуру, ты сам говорил! — он возмущенно фыркнул, болтая ногами в воздухе и наблюдая за мужчиной, который тщетно старался запихать его глубже на спальную полку. — Да, но не сегодня. Сегодня ты в ударе. — Снайпер ткнул его хорошенько под ребра так, что он сам рухнул на матрас. Не без брыкания, конечно, но в этот раз его пятки получилось запихать в сторону, чтобы освободить место хотя бы с краю и лечь на свое законное место. — Ну тебя, а… — почти обиженно, но в голосе была слышна улыбка, как бы Скаут не старался ее спрятать, отвернувшись носом в самую стенку. — Кенгуру хотя бы свободные, а коты… котята вообще от своих хозяев отойди не могут. Слепые, сопливые, и пищат… — Не хочу тебя огорчать, но что-то мне это напоминает. — Стрелок усмехнулся себе под нос и выключил лампу, окончательно забираясь на постель рядом с Разведчиком, который уже одним глазом спал, вытянув свои длинные лапы на середину кровати, из-за чего его ледяные стопы уперлись в теплое бедро мужчины, вызывая мурашки по телу обоих. Естественно, за этот комментарий несчастная ляшка старшего была бесцеремонно пнута, но сил возражать уже не было. Стоило мальчишке ощутит грубую ладонь поперек своего тела и обратно привыкнуть к объятиям за пару мгновений, как они уже оба вырубились, даже не подозревая, что до рассвета оставалась пара минут, а конец света, вызванный попаданием молнии в вышку, как бы иронично это не звучало, закончился первыми светлыми лучами, поползшими по несчастному столу, который повидал сегодня больше, чем ему хотелось бы. Но ни Скаута, ни Снайпера это не волновало — сейчас, с закрытыми глазами, они делили одну темноту на двоих. И непрерывный, казалось бы, жизненный бег, замер для них обоих в тишине этого мгновения, растянутого на пару часов до подъема.