Высшая благодать прощения

—Неслыханно! Багратион наворачивает круги по избе, задыхаясь от ярости. —В родной армии! Чуть ли не у всех на глазах! Он ускоряет шаг и нервно мнет манжеты генеральского мундира. Из угла на него глядит мрачная фигура его невольного собеседника. Барклай свою вину не отрицает. Более того, он полностью её осознает. Спорить и оправдываться даже не пытается. Да и чем здесь оправдаешься? Тем, что он на нервной почве сходит с ума и бросается на первого встречного? Стук Багратионовых сапог давит на виски. Сознание расплывается. Что же он натворил… Никакие разногласия, никакие конфликты и ложные обвинения не могут быть причиной, чтобы так искалечить другому жизнь. —Я перед вами извинился. Багратион резко останавливается и сверкает на него глазами. По комнате разносится неожиданный смех. И Михаил готов поклясться, что не слышал смеха страшнее чем этот. —Извинились! — князь делает несколько шагов к Барклаю, не разрывая зрительного контакта. —А кто сказал, ваше высокопревосходительство, что извинения ваши приняты? Да и с чего вы взяли, что подобное вообще прощают?! Мне по вашей милости пришлось своих адъютантов чуть ли не на улицу выгнать. И это самое малое, что я могу вам предъявить, ваше высокопревосходительство. Или как мне вас теперь величать? —Так же как и себя! Князь, мне очень жаль, но вы теперь такой же как и я. Мы с вами в одной лодке. —Я хотя бы никого по ночам не кусаю! —Ещё громче кричите и ситуация дополнится ещё более прекрасными деталями. —Я бы на вашем месте помолчал, ваше кровожадное превосходительство! Князь выливает в последнюю фразу весь накопленный яд. И военный министр впервые его не осуждает. Просто ждёт пока его товарищ по несчастью успокоится, чтобы дать ему рекомендации по жизни с его новой сущностью. Все-таки Барклай в ответе за это. Гнев Багратиона на сей раз более чем справедлив и Михаил правда уже готов слушать его ругань хоть до самого рассвета. Он этого и ожидал. Ярости, взрыва, обвинений и любых оскорблений. Но Багратион почему-то замолкает. Затишье перед бурей? Сейчас переведёт дух и выскажет все. Вот сейчас! Но ожидаемого взрыва не происходит. Князь шумно выдыхает и садится на лавку у стены. Неужели все? Барклай пытается поймать его взгляд, но не выходит. Князь словно здесь, но не совсем. Несколько минут молчания кажутся вечностью. И есть в ней что-то неправильное, что-то давящее и жуткое. Будто заставили молчать того, кто хочет сказать слишком многое. Они с Багратионом никогда не были близки. Если верить другим генералам, то Барклай и настоящего Багратиона то никогда не видел. Но тогда откуда это чувство, будто сейчас он стоит на краю пропасти под именем Пётр Багратион и готовится к прыжку? Хотя, скорее не к прыжку. А к тому, что его просто утащат на дно этой пропасти. —Чего вы так ждете, Михаил Богданович? —взгляд князя все ещё неподвижен. —Что я сейчас выйду из себя или может на дуэль вас вызову, а? Ни того, ни другого не будет. Можете спокойно идти спать. Или вам... Нам. Этого не требуется? —Ваше сиятельство, вам страшно? Спрашивает совсем невпопад и сам удивляется своему вопросу. И ещё больше удивляется, что Багратион действительно отвечает. —Нет. Не страшно, просто... Просто интересно почему все всегда вот так. Но неважно! —Нет, важно, князь, говорите. Прошу меня простить, но мне кажется, вам это сейчас очень нужно. Багратион отзывается нервным смехом. —Говорить? Вам? —Может я для вас не лучший собеседник, но так или иначе у нас с вами теперь одна вечность на двоих. —Умеете вы располагать к себе людей... —А вы прятаться у всех на виду. —он видит как Багратион еле заметно вздрагивает. —Но знаете, князь... Я вас теперь вижу. Правда. Барклай всматривается в его лицо. В покрасневшие усталые глаза и тёмные круги под ними. Князь ловит его внимательный взгляд и прячется под презрительной ухмылкой. Но уже слишком поздно. Он настоящий просачивается сквозь треснувшую маску. —И много ли видите? —Больше чем когда-либо. Не прячьтесь, князь. Не враг я вам. И вы мне не враг. Княжеская крепость осады не выдерживает. Стены, выдержавшие множество атак, рушатся парой слов. Исчезает ухмылка искусственного презрения. Растворяется иллюзорная уверенность. Потухают последние искры гнева. Взгляд князя чистый и пристальный. Барклай на пару секунд отводит глаза. Сердце колотится, барабанным боем отбивая атаку. Не похож. Совсем не похож на того Багратиона, что Михаил видел прежде. Будто человек перед ним медленно снимает с себя кожу. Оголяет каждый нерв и даёт право заглянуть внутрь себя. В самую глубь. —Довольны? Исповедь принимаете? —Я постараюсь быть хорошим собеседником. —Ну-ну. А знаете... Бог с вами, Михаил Богданович! На самом деле у меня просто сил уже нет никаких. Стараюсь как лучше, а выходит... как всегда. Мне бы тоже стоило извиниться. За все. Я ж не на вас на самом деле злюсь, а на себя. —Мне кажется, мы сейчас не об этом. —И об этом тоже. Михаил Богданович, вы ведь счастливый человек! Смейтесь, конечно, но я серьёзно. Вы очень счастливый человек и сами того не осознаете. У вас есть дом, куда вы всегда можете вернуться. Дом, куда вы хотите возвращаться и где вас ждут. У вас есть дети. Жена, которая вас любит и которую любите вы. Барклай не сдерживает нежной улыбки при упоминании супруги. Князь на это только коротко кивает. —Вот об этом я и говорю. У вас есть все это. У меня же есть только они. —он указывает на окно, за которым горят бивачные костры и тихо раздаются солдатские песни. —Они мой дом. Моя семья. Мои стены. Они любят меня. Внимают каждому моему слову. Соберись я их вести хоть в ад, они пойдут за мной без колебаний. Без них я никто. За пределами армии генерала Багратиона не существует. Только так, нечто вроде призрака. Кто вы вне армии? Военный министр, любящий муж и отец семейства. А я без них кто? Соломенный вдовец, чьи рога разве что небо не царапают, а? Необразованный дикарь, о котором шепчутся господа генералы на каждом балу? Думают я не понимаю или не слышу. Всё я прекрасно понимаю. Может даже больше них понимаю! Думают не вижу я их притворного почтения. Можете мне не верить, но вы, называющий меня дураком, мне гораздо приятнее чем весь Петербургский свет, встречающий меня как героя. Потому что вы что обо мне думаете, то и говорите, а они... В глаза герой, а за спиной дикарь и чужак. Да и Бог с ними! Пусть порицают, только б не жалели. Не надо мне от них ничего. Ни любви, ни благодарности. —Я думал вас все любят... Даже не так. Я думал, что вас не могут не любить. Герой многих сражений, ученик великого Суворова. Да вас солдаты боготворят! Барклай действительно так считал. Возможно, немного даже завидовал этой всеобщей любви. И даже не думал, что за ней скрываться может. —Да наверное один только Александр Васильевич меня всерьёз и воспринимал. Царство ему Небесное. Извините... Князь отворачивается и дышит глубже, стараясь сдержать подступившие слезы. И Барклаю кажется, что этот момент отпечатается у него в памяти навсегда. Князя он считал камнем, под стать его имени. Конечно, он знал Суворова. Знал о его просто магическом воздействии на солдат. Да и про взаимоотношения Багратиона с ним он тоже, конечно же, знал. Только о характере этих взаимоотношений как-то не задумывался. —Можете не отвечать, если не хотите, но... Кем он для вас был? Суворов. —Всем. Может звучит слишком фальшиво, но он правда был для меня всем. Наставником, лучшим другом. Отцом практически. Вся слава генерала Багратиона на самом деле продолжение славы генералиссимуса Суворова. Всё мои победы это его заслуга. Знаете, мне иногда кажется, что это все было сном. Что не бывает же так на свете, чтобы великий отец армии взял под крыло какого-то потрепанного мальчишку из пограничной крепости. А оно вот так вот взаправду случилось. Уж не знаю что он во мне разглядел! —князь горько улыбается, пробегается пальцами по ножнам со шпагой и в конце слегка постукивает по ней, привлекая внимание собеседника. —Его шпага. Пожаловал мне тогда в Альпах. Каждую секунду при себе держу и кажется, что и он сам где-то рядом. Так спокойнее как-то. Понимаете меня? О, да. Барклай его понимает. В этом вопросе понимает как никто другой. У самого всегда рядом шпага покойного принца Ангальт-Бернбургского. Его личного Суворова, если так можно выразиться. —Я вас очень хорошо понимаю. И понимаю... Нет, не так. Чувствую вашу боль от потери такого человека. Может сколько угодно лет пройти, но внутри будто... —Дыра. Последнее слово они произносят в один голос. Все же не такие уж они и разные оказывается. Они похожи даже сильнее чем кто-то из них мог предполагать. Становится как-то даже жаль всего времени, проведённого за такими бессмысленным по сути ссорами. И надо же было случиться одной трагической случайности, чтобы привести их наконец к перемирию. —Вас тоже что-то тревожит. —князь внезапно прерывает повисшую тишину. —Говорите теперь и вы. —Я просто хочу спросить. Вы действительно считаете меня меня предателем? —Нет. —Багратион не думает ни секунды. —Не считаю и не считал. Извините. Вот за это извиниться мне просто необходимо. —Тогда зачем? Князь разводит руками. —Хотелось вам насолить! И как можно сильнее. А тут как раз поползли слухи о якобы вашем предательстве. Ну, я их и поддержал. Глупо? Знаю. Несправедливо? Вне всяких сомнений. Оправдываться не буду даже. Я был не в себе. И очень зол на вас. Опять же простите. —Зато честно. Позволите ещё пару вопросов? —Вот и допрос пошёл! —Багратион посмеивается и скрещивает руки на груди. —Ну, чтож. Давайте! —Я вас раздражаю? —Сейчас почему-то ни капли. —А до сегодняшнего вечера? —О, ещё как! А кому я только на вас в письмах не жаловался... Вай Мэ! Бедный Чичагов с ума скоро сойдёт от моих писем. Жалко его, конечно... Барклай неожиданно начинает смеяться. Так громко и искренне, что и князь не может сдержать улыбки. В этот момент обоим кажется, что напротив сидит не давний непремиримый соперник, а старый друг. Хотя может это уже и в самом деле так?.. —Не, ну поглядите на него! —шуточно возмущается Багратион, пока Михаил все никак не может справиться со смехом. —Я ему тут значит душу изливаю и во всех грехах против него признаюсь, а он смеётся! —Простите, ради Бога... —военный министр стирает, проступившие от смеха слезы. —Я просто представил Чичагова, сошедшего с ума от ваших писем... —Вот вам смешно, а честный человек там страдает. Из-за нас с вами, между прочим! —А вы ему не пишите обо мне больше. —А вот и не буду! —Князь. —Да? —А вы меня не хотите о чем-то спросить? И только сейчас подходит момент из-за которого Барклай изначально здесь и оставался. Рассказать Багратиону о его новой сущности и о жизни с ней. Не то чтобы у него самого был огромный опыт вампирской жизни. Ему и сотни лет даже нет. По вампирским меркам он ещё фактически юноша. Но кое-что рассказать все же может.