}{}{}{}{}{}{
Сидя в комнате, соседствующей с той, которую топили, Артур быстро отогрел онемевшие конечности. Да и волчья кровь хорошо согревала даже теперь, когда он перекинулся человеком, послабее, чем "в шкуре", но тоже сойдёт. Он зевнул, подбирая ноги под себя, чтобы их отогреть побыстрее и лечь наконец спать, когда в дверь вдруг уверенно, но не нагло постучали. — Открыто, — рыкнул Артур и снова зевнул. Запахи под крышей мешались и путались, и не выходило, не обернувшись зверем, распознать тот, что сгущался по ту сторону двери. Это точно не мог быть Датч — тот пахнет более пряно. И уж точно не Марстон — тот временами пованивает. Дверь протяжно заскрипела, и на пороге показался Чарльз. Выглядел он смешно, ведь обычно вся банда скрывала оборотнический отличительный знак в виде неизменных мохнатых ушей под шляпами (с хвостами приходилось труднее), однако его голова была непокрытой — на ней, человеческой, виднелись навострённые волчьи уши во всей красе. Артур сам при виде него, в точности не зная, зачем, снял шляпу и отложил на ветхую тумбочку с перекошенной, висящей на одной петле дверцей. Своего рода жест солидарности, стало быть. Уши да хвосты в человеческом обличии — единственное, что способно выдать оборотня, живущего по негласному закону: охоться как зверь, питайся как человек. Те, что сходили с этой тропы, отведав человеческой крови, зверели вконец, навсегда застревая в своей волчьей форме, более сильной, однако лишённой иного сознания, кроме как животного, и любых потребностей, кроме неумолимого голода. Это не вшивые люди-лисы, использующие свою форму зверя лишь для того, чтоб проворнее красть и быстрее перемещаться. Это борьба со своей натурой… с одной её частью. Особенно в полнолуние, раз за разом, до самой смерти. — Ты не занят, Артур? — поинтересовался Чарльз. Морган не мог не заметить, что взгляд тёмных глаз внимательный, можно даже сказать, изучающий. Как не мог не кивнуть на место рядом с собой на прохудившейся кровати. — Не-а. Садись. Предложение Чарльз принял без промедлений. Подошёл, тяжело опустился на жалобно скрипнувшую теперь уже под весом двух немаленьких мужиков кровать, но на этот раз взгляд устремил куда-то в стену, прямо перед собой. — Я заглянул к тебе, чтобы сказать спасибо за охоту, — сообщил он, и прозвучало это так, как если бы он оправдывался за визит. — Не собирался тревожить тебя и задерживаться. — А уж засиживаться — тем более? — хмыкнул Артур и, протянув руку, небрежно хлопнул его по плечу. Удивился тому, что оно как каменное, и не только оттого что крепкое. Парень был явно напряжён. — Я не против. На самом деле, давно хотел поговорить с тобой, — неловкий смешок прозвучал как-то по-идиотски, ну да хрен бы с ним. — Расскажи о себе. Если хочешь. Как тебя угораздило… стать тем, кто ты есть? Чарльз вздохнул, его тёмное ухо дёрнулось, а взгляд всё-таки коснулся лица Артура, задумчивый и в то же время пронзительный. Почти не по себе стало от него, хотя, казалось, с какой бы стати? — Я и не становился. Всегда таким был, — он на некоторое время замолчал, так, что Моргану начало казаться, что всё, разговор, мать его, окончен, и всё-таки он ошибся. Пожав плечами, Чарльз пояснил: — Я родился оборотнем, так как, видимо, кровь матери была во мне сильнее отцовской. Мать-волк, отец-человек… И я, с рождения живущий вместе с ними в племени. В стае. — Что с ними теперь? — Всех перебили охотники, люди. Забавы ради, — Чарльз не изменился в лице, говоря об этом, ни одна мышца в нём не дрогнула, а тон голоса остался спокойным, как если бы он говорил о ком-то другом, но никак не о себе и своей потере. — В живых остались только я да отец, которого тоже вскоре не стало. — Жаль слышать, — тихо ответил Артур, пытаясь побороть сухость в горле, из-за которой его голос прозвучал куда глуше обычного. — А ты — обращённый, я правильно понимаю? — Чарльз спросил, как показалось Артуру, явно для того, чтобы перевести тему. Врать или темнить смысла не было. Зачем? Даже самые ленивые хвостатые ублюдки в банде хорошо знали его историю, так уж водилось среди них — делиться своим прошлым. Даже если оно невзрачное и унылое, как лосиное дерьмо. — Да-а, всё так, — ухмыльнулся Артур краем рта. Ирония так и сквозила в его голосе. — Мне было лет двадцать, когда я прибился к стае. Ну как — прибился?.. Просто представь себе парня, который сперва нажрался в салуне, а после получил под рёбра ножом пару-тройку раз. Валялся в канаве и был уверен, что ему конец, когда вдруг на него ещё и напрыгнул… такой… редких размеров волчара, абсолютно чёрный. Я уж было поверил, что это за мной смерть пришла, да вот смерть очень вряд ли кусается так, что вопишь от боли. Когда пришёл в себя, Датч стоял надо мной — уже человек. Если о нас вообще можно так говорить… Он спас мне жизнь. Не обрати он меня тогда, не будь той ночью полнолуния — я был бы уже лет шестнадцать как мёртв. Чарльз понимающе кивнул, сцепив пальцы в замок. — Как я успел узнать, в этой стае не так уж много тех, кто был рождён оборотнем? — Ну, вот Хавьер из волчьего рода. Майка тоже — и обожает этим похвастаться, — Артур задумался, поведя ушами. — Не всех, если честно, спрашивал. Марстона мы подобрали уже таким, мелким ещё волчонком — но его точно другой обратил, идиот какой-то потехи ради. Воспоминания как-то сами собой согрели и позабавили. Артур ухмыльнулся, вспоминая Джона, лохматого с подранными ушами — как тот бегал за ним, нескладный, кусал за хвост и учился выть. — Вы живёте как семья — поддерживаете друг друга, помогаете новым ребятам встать на ноги… или на лапы, — Чарльз улыбнулся и покачал головой, но улыбка быстро исчезла с его лица. Да уж, Артур, сам не зная, почему, настолько внимательно наблюдал за ним, что уже шея ныть начала… — И вы не охотитесь на людей. Это главная причина, по которой я к вам присоединился. Моя стая… Мы тоже были против того, чтобы терять рассудок, полностью уступая зверю внутри. — Датч говорит, что оборотень, навсегда застрявший в волчьей форме и утративший способность думать о чём-то, кроме охоты — просто раб своего голода, и не более того, — Артур почесал серо-бурое ухо, поскрёб щетину на подбородке, чувствуя себя дураком. Пересказывать слова Датча так, чтобы сохранять их суть, он не умел — временами вообще мало понимал, что несёт вожак, но конкретно эта мысль казалась ему важной по-настоящему. — Мы живём не как люди или звери, а как… оборотни, знаешь. Мы держимся друг друга и, вроде как, у нас получается… жить свободно. Тебе не кажется? — Я не знаю, — Чарльз обратил на него странный, растерянный взгляд, который далеко не сразу отвёл. — По правде говоря, Артур, я не чувствовал себя свободным с тех пор, как был щенком. Ну да… Как бы Датч ни был доволен такой жизнью, она всегда была непростой — и он, Артур, понимал это, и тот же Джон понимал. Быть оборотнем — это значит почти постоянно испытывать блядский голод, к которому просто-напросто привыкаешь, но он никуда не девается. Кроме того, в полнолуние он становится нестерпимым. Полная луна — это враг оборотня, то время, когда лучше спрятаться и переждать, чтоб наверняка. Есть немалый риск перекинуться, не желая того — обратиться волком в людном месте смерти подобно. И это не говоря о том, что ты будешь совсем один, если тебе не посчастливится примкнуть к стае, готовой тебя принять. — Людей убивать неправильно, — вдруг опять подал голос Чарльз, тише прежнего, но твёрдо, с каким-то даже упорством, что ли. — Даже если они убивают нас — у них есть право сохранить рассудок после этого. Мы должны быть строже к себе. От Чарльза всё ещё пахло оленьей кровью, тепло и сладко. Вдыхая запах, Артур не сразу нашёлся с ответом, а когда открыл рот, понял, что его слов тот бы всё равно уже не услышал. Утомлённый недавней охотой и долгой дорогой в лагерь, Чарльз задремал, склонив голову. Почему-то желания растолкать его у Моргана даже близко не возникло — пришлось осторожно, чтобы не потревожить, уложить его рядом с собой на бок. Почему нет? Бывало, что вся стая, чтобы согреться, спала вповалку — правда, в звериной форме, ну да какая, блядь, разница. Артур сам улёгся вплотную к Чарльзу на тесной кровати и, провалившись в сон, не заметил, как грудью прижался к широкой спине, устроив руку на крепком боку. Понял только когда вдруг проснулся от хриплого протяжного воя, доносящегося снаружи. Так выл от скуки пьяный Билл Уильямсон. Артур выругался, когда тому вторил другой голос — видимо, Шону тоже захотелось повеселиться посреди ночи. — Шумные уёбки, — проворчал он сквозь смачный зевок. — Жопы бы откусил. Чарльз рассмеялся, слегка поворачиваясь к нему, щекотно прошёлся мягкими волосами по щеке, моргнул сонно, тоже зевая. Зевота вообще пиздец как заразна, и ничего с этим не поделаешь. — Но вставать лень, а? — Смит поддразнил, хотя и понимающе кивнул сразу, и вот им уже обоим смешно — не только от воя за окном, но и… просто. Смешно, легко и спокойно, не говоря уже о том, как тепло. Так, что аж теснота не смущает. Артур первый прекратил ржать, засмотрелся на этого довольного, разомлевшего будто Чарльза, такого, каким он того ещё никогда не видел. Провёл носом, шумно вдыхая запах, по гладкой тёмной щеке, не успел себя осадить, как вдруг Чарльз сам поцеловал его, легко, будто на пробу. Ну, или разрешения спрашивая. — Ты красивый, — признался Артур. Слегка удивился тому, как легко и просто далось ему это признание. — Давно заметил. Чарльз потянулся к нему, уверенно обхватив ладонью затылок. Целовались они медленно, глубоко и жадно, чтобы хоть как-то справиться с этим другим, уже новым голодом. Им было тепло, но тепло это не перерастало в жар, то ли оттого что усталость своё брала, то ли из-за странного, но кажущегося единственно верным ощущения того, что сейчас не время. Они уснули в объятиях друг друга, и это была первая за много лет ночь, когда Артуру не снилась погоня, истерзанная добыча и равнодушная полная луна. Этой ночью он спал спокойно.}{}{}{}{}{}{
Пшеничного окраса волк лежал, свернувшись в клубок, посреди утоптанного снега, и отказывался открывать глаза, пока Артур не наступил ему сапогом на хвост. Вот тогда он коротко взвизгнул, заворчал, зыркнув снизу вверх холодными голубыми глазами, поднялся на лапы и перекинулся. С Майкой Беллом всегда приходилось нелегко, и он, сука такая, не пытался сделать это "нелегко" проще. Нет, Майка предпочитал быть паршивой овцой, если так можно назвать волка, гордящегося тем, что он происходит из рода оборотней — не одичавших, что удивительно. — Чего тебе, Морган? — выплюнул он сквозь зубы, отряхивая от снега свой светлый хвост и небрежно поправляя шляпу. Артур только вернулся в лагерь, спешил, так как встретившийся ему на тропе Ленни обмолвился, что Чарльз чуть было не угодил в неприятности. Подробностей паренёк не знал, а вот Майка, который, кстати говоря, должен был охранять лагерь, а не дрыхнуть у крыльца одной из построек, вполне себе мог. — Что там с Чарльзом? — спросил Артур в лоб. Ему было плевать, что подумает этот потомственный сукин сын. Светлые глаза Майки сузились. — А-а, — протянул он с пониманием дела. — Не ебу. Вернулся ни с чем с охоты, шерсть дыбом, в крови, сам не свой, — у Артура от этих слов в груди похолодело, — в него, похоже, стреляли. Мексиканский волчара потом сказал — он охотников повстречал, людей. Почему, интересно, дёру не дал? — Видно, были причины, — угрюмо отозвался Артур, отвечая скорее себе самому, чем Майке, который смотрел на него в упор, кривенько усмехаясь. — Я всегда говорил, что в тебе больше от собаки, чем от волка, Артур. Без обид. Но этот… Чарльз, а? Вот это зверюга! Весь провонял человеческой кровью — видать, когтями кого-то подрал, а иначе бы бегал уже по лесу, забыв путь назад и всех нас. А ты ещё за меня переживал, думал, я сорвусь, — он щёлкнул по полю шляпы и направился в дом, но остановился у двери. Бросил из-за плеча: — Будь по-моему, я бы перегрыз их всех. За деда, разорванного охотничьими шавками, и просто забавы ради… Но я не хочу сходить с ума, Морган. Я жить хочу, а вот твой дружок, похоже, не слишком. Артур нашёл Чарльза за домом. Тот, как сумел, отёр с себя человеческую кровь о снег, но её запах всё ещё стоял в воздухе. При виде Чарльза у Артура защемило сердце — могучий волк, учащённо дышащий и прижавший к голове уши, был похож на испуганного беззащитного щенка. Сократив расстояние между ними, Артур опустился в снег на одно колено, после чего и сам обратился — сейчас это казалось честным, естественным ходом. Эдакая попытка разрушить границы между ними. Внимание привлекла кровящая рана, окружённая влажной слипшейся шерстью, пониже шеи. Видимо, тут прошлась, не задержавшись, пуля. Что ж, Артур Морган всегда неплохо умел зализывать раны, чем он и занялся, мордой уткнувшись в тёмную густую шерсть. Чарльз слегка дрожал, но стоял неподвижно, биение его сильного сердца Артур ощущал всем телом… нет, будто бы даже всем своим существом. Не к месту вспомнились слова Датча о том, что оборотни образуют пару на всю жизнь — так вот, до Чарльза он и не знал, что может хотеть этого, да ещё так отчаянно. Тихое глухое рычание перешло в короткое жалобное поскуливание, не болезненное, а скорее грустное. Едва издав его, Чарльз перекинулся. Артур почувствовал пальцы, зарывшиеся в его шерсть, и лизнул Смита в щёку, просто потому что мог. — Что произошло, Чарльз? — спросил он, вернув и себе человеческий облик. Теперь они сидели на розовом от крови снегу в обнимку, прижавшись друг к другу. — Я не знаю, кто я, — Чарльз ответил не сразу. Его дыхание касалось шеи Артура, влажное и горячее. — Мой отец был человеком, и стая всегда принимала его, как своего, не делая различий. Мать учила меня тому, что оборотни и люди во многом похожи, но именно люди уничтожили наше племя… и мою семью. Отец, не сумевший вынести горя, тоже погиб из-за них. Я хотел бы сказать, что могу видеть лучшее в людях, но… Я вижу самодовольство, подлость и малодушие. Видел… сегодня. — Что там случилось в лесу? Ветер заставил снег осыпаться с верхушек сосен, и Артур вздрогнул, но не от холода, не от осевшего на макушку снега. Он и хотел, и почти боялся узнать, с чем столкнулся Смит. Тот вздохнул и продолжил: — Их было двое — возможно, отец и сын. Они застрелили кормящую олениху, Артур, ту, что я выследил, но не тронул, когда различил её запах. Они обрекли её потомство на голодную смерть, и я… Я просто сорвался. Мог уйти незамеченным, но сорвался. Артур слишком ярко представил себе это. Запах крови и молока, ударивший Чарльзу в ноздри. Воспоминание об убитой матери и о том, как он осиротел. — И всё-таки ты сдержался. Ты здесь, со мной… с нами, — сжав плечо Чарльза, Артур почувствовал то, как он напряжён, словно в любой момент может перекинуться снова и броситься в лес. — И ты не убил никого из этих двоих ублюдков — я чувствую. Твоя мать бы гордилась тобой. Я серьёзно, Чарльз. Чарльз слегка отстранился. Его глаза были сухими и ярко, почти лихорадочно блестели. Такие глубокие, тёмные, не насмотреться в них… И чертовски грустные, как уже не раз замечал Артур. Всегда какие-то грустные. — Я не уверен. Слишком много во мне злости, которая вряд ли когда-нибудь утихнет. — Ты лучше многих, — настоял Артур. — Вообще всех, кого я знаю. Уже то, что тебя, хищника, обеспокоила судьба оленят, о чём-то да говорит. И ты сильный, Чарльз. Ты, блядь, справился. Ты — это ты, а я… это я. Мы живём как чёрт знает кто, боремся со своим дерьмом, но мы можем жить без страха. И любить без стыда. Чарльз поцеловал его снова, впервые с той ночи, и он, лишь секунду помедлив, ответил на поцелуй. Пахло кровью, но запах тела Чарльза, крепкий и тёплый, немного терпкий, перебивал все другие.}{}{}{}{}{}{
Кровать в комнате Артура, та самая, на которой всё началось, чудом, но всё же выдерживала вес двоих крупных мужчин. Они разделись впопыхах, не глядя, поскольку перестать целоваться было пиздецки трудно, и ни один не хотел отлипать от другого даже на полсекунды. Им и без того всю недолгую, но мучительную дорогу до комнаты пришлось не касаться друг друга. Когда они легли, Артур оказался сверху. Поцеловал Чарльза в шею, рядом с пулевым ранением, которое уже заживало, даже корочка на нём ссохлась… Оборотни оправляются от несерьёзных ран быстро — вот уж что определённо хорошо в том, чтобы быть одним из оных. Большая, гладкая грудь Чарльза часто неровно вздымалась, аккуратные тёмные соски были твёрдыми от возбуждения, так и напрашивались на ласку, на то, чтобы их раздразнили ещё больше. Артур не стал отказывать себе в этом удовольствии. Обвёл один языком, нежно ущипнул другой, заставив крепкие бёдра Чарльза заёрзать, а его самого застонать, удивлённо и как-то даже требовательно. — Мне нравится твоя грудь, — туповато, но от души признался Морган в перерывах между полизываниями, покусываниями и посасываниями то одного соска, то другого. — Вижу, — хрипло отозвался Чарльз и тут же зашипел сквозь зубы, но всё равно не смог подавить короткое хныканье. Схватил Артура за веснусчатое плечо, погладил по волосам, поощряя. — Хочешь её трахнуть? Сперва Морган замер, решив, что ослышался. То, как легко и спокойно Чарльз предлагал проделать с ним что-то такое… В это не так просто было поверить. И вот он, взрослый мужик, чувствует себя озабоченным юнцом, которому всё надо объяснять и показывать, чтобы не натворил никакой херни. — Ты имеешь в виду, оседлать тебя и…? — Да. Только не дави всем весом. А то сломаешь мне рёбра. Артур понятливо усмехнулся — и послушался. Новое положение почти смущало его, хоть и было вполне удобным: вес удерживался на согнутых в коленях ногах, влажный от естественной смазки напряжённый хуй устроился между упругими мышцами — Чарльз прижал их друг к другу локтями, и Артур рвано восторженно выдохнул. Блядь. Это было уже слишком хорошо. — Может, смазку какую поискать? — запоздало, но всё же включил мозги Морган. Ему не хотелось, чтобы любовнику было хоть немного некомфортно, уж особенно с учётом того, что тот для него делал. — Чтобы было скользко, и… — Ты и без того течёшь как… не знаю кто, — Чарльз проявил чудеса тактичности, но это не спасло Артура от румянца, жаром ударившего в рожу. — Всё будет в порядке. Двигайся. Дважды повторять было не нужно. Артур повёл бёдрами взад-вперёд на пробу и застонал, наблюдая за тем, как головка мажет смазкой между этих крепких, горячих, больших… сисек. — Чарльз, блядь, это… — Хвост убери, пожалуйста, — выдохнул Чарльз сквозь смешок. — Он щекочется, — не дожидаясь ответных действий, Смит уверенно сжал основание хвоста, приподнимая его, отчего Артур вздрогнул — ублюдок будто бы знал про это его особо чувствительное место. Впрочем, основанием грёбаного хвоста дело не ограничилось. Чарльз, хоть и сам краснел и кусал губы, сводя этим Артура с ума ещё больше, ведь нравилось ему, блядь, нравилось то, что ему по груди водили хером, нашёл в себе силы на то, чтобы выдать ещё кое-что. Собрав пальцем смазку с головки члена Артура, он приставил смазанную подушечку к его очку, потирая его, дразня и массируя, заставляя Моргана, слегка выгнув сильную спину, стонать громче и беспомощнее прежнего, двигаться чуть быстрее, грубее трахать грудь, сияющую от пота. Долго это продолжаться не могло. Артур, зажав себе рот ладонью, чтобы не вскрикнуть, кончил, запачкав грудь Чарльза — и даже немного лицо. — Сейчас, сейчас, — забормотал он ласково, неуклюже слезая с тяжело дышащего Смита. Поцеловал в край рта и щёку, стирая с них сперму губами, затем перешёл и на грудь, сцеловывая и слизывая с неё весь этот ебучий бардак. Собственный вкус показался ему горьковатым, неприятным, но всё окупала возможность лизать и ласкать грудь Чарльза, приводя её в порядок и… словно благодаря за всё то безумие, что тут недавно произошло. Чарльз, с поджатыми ушами и голодным одичавшим взглядом, недоласканный и нуждающийся в большем, выглядел просто охуенно. При одном взгляде на него у Артура перехватывало дыхание, и он не собирался заставлять любовника ждать. Поцелуи спустились ниже, по напряжённому подрагивающему животу, одна рука уверенно взялась за крупный, очень красивый член, в то время как пальцы другой уткнулись в чувствительное местечко под яйцами, чтобы ласкать и массировать там, пока… Блядь. Артур ещё никогда не брал в рот. Надеялся, что из этого выйдет что-то путное. Обхватив головку губами, принялся неумело, но аккуратно посасывать — судя по тому, как дрожали сильные бёдра Чарльза, судя по его протяжным сдавленным стонам, получалось… что-то. Артур взял глубже, усерднее заработал ртом, втягивая щёки, скользя по стволу, мокрому от смазки и слюны, губами, и вскоре Чарльз, напоследок схватив его за волосы, кончил ему в рот. Его сперма, в отличие от собственной, показалась стонущему и глотающему её Артуру прямо-таки до неприличия вкусной. Настолько, что даже хотелось ещё и ещё, и при этом он чувствовал себя таким… сытым, что ли? Впервые за долгое время. Засыпая чуть позже в объятиях Чарльза, Артур рискнул, спросил: — А ты знаешь, что оборотни… э-э… образуют пару на всю жизнь? — он почувствовал себя глупо. Решил тут же оправдаться: — Датч так говорит. — И он прав, — тоже сонным голосом отозвался Чарльз. — Ты ведь понимаешь, что я не просто так переспал с тобой? Тут уж Артура будто тёплой волной захлестнуло. Поднеся ладонь Чарльза к лицу, он поцеловал её. После прильнул щекой, жадно вдыхая запах. С этой ночи он просто не мог не гордиться тем, кто он есть, несмотря на голод, риск и борьбу с собой. Пока это значит быть с Чарльзом Смитом, во всём мире нет ничего, что могло бы быть лучше этого.