пигмалион

      Работа была практически закончена. Авантюрин отложил долото, снял рабочие перчатки и уселся на низенькую табуретку у основания скульптуры. Болели от напряжения руки, в горле пересохло, хотя кружка с водой стояла совсем недалеко — буквально рукой подать. Но он не мог позволить себе отвлечься. Весь этот вечер, когда он был свободен от поручений мастера, Авантюрин собирался посвятить своему творению, и ничто не должно было отвлекать его внимания, будь то жажда, голод или боль в мышцах. Он должен был использовать все доступное ему время, превзойти самого себя и довести начатое до совершенства. Потому что он никогда не бросал дела на полпути и потому что в этот раз, как ему казалось, результат будет стоить каждой секунды потраченных усилий.       Так, выкраивая по несколько часов в неделю, часто в убыток сну, он работал уже третий месяц и сегодня, наконец, должен был завершить творение. Образ, пришедший к нему однажды во сне, настолько поразил его, что Авантюрин вскочил посреди ночи и тут же кинулся в мастерскую, торопясь как можно скорее запечатлеть увиденное. Когда на рассвете лихорадочная одержимость идеей отступила, посреди мастерской возвышался слепок будущей работы, которую еще только предстояло высечь из мрамора. В руках пока не мастера, но усердного ученика холодный камень постепенно обретал черты, собственный характер, и вот уже на постаменте высилась фигура молодого мужчины с оливковым венцом в кудрях. Его прекрасное сложение не мог скрыть небрежно переброшенный через плечо и подвязанный на талии хитон. На мраморном лице застыла легкая улыбка, которую мастер непременно назвал бы архаической.       Авантюрин осторожно прикоснулся к холодной белой поверхности статуи, там, где у нее были щиколотки. Ноги скульптуры сами по себе были его поводом для гордости — с таким тщаянием и вниманием он трудился над каждым сантиметром, над каждой каменной мышцей и веной, как долго шлифовал поверхность скульптуры, чтобы добиться идеальной гладкости.       Его рука поднялась выше, к складкам хитона. Долгие недели мастер учил его, как добиваться эффекта легкости и невесомости. И Авантюрин постарался применить полученные знания со всем доступным ему старанием и прилежанием: мрамор обратился в струящийся шелк и обвил широкоплечую фигуру мужчины. На его мускулистой руке, приподнятой в жесте оратора, красиво играли тени. Авантюрин дотронулся до мраморной шеи, прочертил пальцами невидимую прямую линию над ключицами, обвел контур тонких губ. На мгновение в его голове вспыхнула мысль, что если бы такой совершенный человек существовал в самом деле, Авантюрин бы многое отдал за возможность полюбоваться каждой черточкой этого прекрасного лица, за шанс прикоснуться к этому сильному телу и почувствовать его тепло.       Воспоминания о сне, с которого все и началось, затуманили разум. В той сладкой грезе, от которой в памяти теперь остались лишь бледные тени, он танцевал с этим мужчиной. Авантюрин никогда не учился этому, да и зачем ему, выходцу из бедной семьи, бывшему рабу, а теперь подмастерью скульптора, разбираться в таких вещах? Однако он вовсе не чувствовал себя неуклюже. Ведомый чужими крепкими руками, он кружился в танце и самому себе казался легким перышком, подчиненным воле ветра. Авантюрин не мог отвести взгляд от глаз напротив, казалось, в них застыл тот самый миг во время заката, когда солнце только-только касается горизонта, прежде чем скрыться в темноте ночи. Незнакомец был совсем близко, но Авантюрина это почему-то не волновало, напротив, он ощущал лишь радость и удовольствие, что теплыми волнами расходились от солнечного сплетения. Он чувствовал себя защищенным и, как ни странно, ценным, хоть и не мог объяснить истоков этого состояния. А потом мужчина вдруг остановился, нежно обхватил ладонями его лицо и склонился, опаляя ресницы теплым дыханием. Авантюрин зажмурился, задыхаясь от предвкушения... а потом сон прервался. Как и каждый раз, когда ему доводилось ненароком вспоминать это видение, воображение тут же услужливо дорисовало продолжение. Неведомый прежде жар обрушился на его голову, заставил щеки вспыхнуть, а потом перетек ниже, обращая его кровь в горючее. Авантюрин опустился на колени перед скульптурой и обхватил голову руками. Собственное лицо показалось ему обжигающим, как раскалившееся добела тавро. Он наклонился и прижался щекой к основанию статуи, неизменно холодной и наверняка способной потушить этот пожар в его сердце, крепко-крепко зажмурил глаза и попытался успокоиться. Но взволнованное сердце и не думало замедлять темп, продолжая стучать в ушах с такой силой, что, казалось, вот-вот собьется и навсегда затихнет, не выдержав напора чувств. Так он и сидел, недвижимый, прислушивающийся к бешеной пляске собственного сердца, пока та наконец не унялась, оставляя после себя звенящую тишину.       Авантюрин почувствовал легкое дуновение ветра, принесшее за собой нежный запах чего-то древесного. Ему стоило взять себя в руки и продолжить работу, пока совсем не стемнело. Он открыл глаза и отстранился от постамента лишь за тем, чтобы обнаружить, что свечи в мастерской погасли… а затем чудесным образом вспыхнули вновь. Но Авантюрин едва ли заметил это, ведь его взору предстало зрелище куда более невероятное. Его творение, которому он посвятил много часов, исчезло, а вместо мраморной фигуры на него сверху вниз взирала фигура уже вполне человеческая, из плоти и крови, как две капли воды похожая на манящий образ из сна.       Возглас удивления застрял в горле, Авантюрин закашлялся.       Мужчина из его сна сошел с пьедестала, подхватил со столика кружку и протянул Авантюрину. Тот сделал несколько глотков, чувствуя, как прохладная вода возвращает его к жизни.       — Кто ты такой? — только и смог выговорить он.       Потрясение понемногу отступало, а его место тут же занял страх. Авантюрин весь напрягся и покрепче перехватил глиняную кружку — оружие не ахти какое, но, если что, поможет оглушить злоумышленника.       Мужчина смерил Авантюрина взглядом, его тонкие губы дрогнули в подобии улыбки. Он медленно поднял руку и повернул ее ладонью вверх, как бы предлагая помощь — этот жест был исполнен спокойной уверенности, как если бы был адресован пугливому зверьку. Авантюрин прислушался к себе: он не чувствовал опасности рядом с незнакомцем, однако не стоило раньше времени терять бдительность. Для начала он должен доказать, что не боится.       Авантюрин крепко сжал чужую ладонь, и мужчина потянул его вверх, помогая подняться на ноги. Его рука оказалась мягкой и теплой. И почему-то отпускать ее очень не хотелось.       — Почему не отвечаешь? Жаложуки съели твой язык?       — Нет, — только и сказал незнакомец. И голос его прозвучал именно так, как Авантюрин представлял.       Мужчина осмотрелся с таким видом, будто не был здесь незваным гостем.       — Это ваша мастерская?       — Нет, это… я просто ученик.       — Покажете свою работу?       Было что-то неправильное в этой просьбе, но Авантюрин никак не мог понять, что именно. Он оглянулся в поисках своих поделок. Кажется, он не так давно трудился над чем-то особенным… Что это было? Он никак не мог вспомнить.       — Как странно, — Авантюрин проверил полки и заглянул в шкаф, но безрезультатно, — все мои творения исчезли.       — Вот как? — незнакомец прошел к гончарному кругу и слегка толкнул его, заставляя совершить оборот. — Тогда почему бы вам не создать новое прямо сейчас?       О, так вот в чем дело, подумал Авантюрин. Незнакомец был покупателем. Наверное, он наслышан об их мастерской, в конце концов, наставник Авантюрина был невероятно хорош в своем деле. Неудивительно, что путешественники заглядывали к ним, желая приобрести сувениры. В таком случае, он не мог ударить в грязь лицом, не мог опозорить имя мастера. Он создаст нечто прекрасное и продаст это за большие деньги, и тогда, возможно, мастер признает в нем равного. Полный решимости, Авантюрин завязал рабочий фартук и принялся готовить материал и инструменты.       — Какое изделие вас интересует?       Незнакомец задумался.       — Что вы можете предложить?       — Посуда любой сложности, барельефы, статуэтки…       — Как насчет чего-то такого? — мужчина показал на старую амфору, в которой стоял засушенный букет пионов.       — А? Но ведь это просто кувшин, — с сомнением в голосе возразил Авантюрин.       — Разве настоящая красота не раскрывается как раз в простых вещах? — вопросом ответил незнакомец.       Авантюрин пожал плечами. Если таково пожелание покупателя — он его исполнит. До каких-то высоких материй ему не было никакого дела. Он сел за гончарный круг, подготовил глину и принялся за работу. Незнакомец подошел ближе, пристально наблюдая за каждым его движением. Авантюрин зажал комочек глины между ладонью левой руки и пальцами правой, центруя ее и придавая материалу однородность. Когда глина стала достаточно пластичной для дальнейших манипуляций, незнакомец вдруг подал голос.       — Ваша работа завораживает. Может, вы могли бы научить меня?       Голос мужчины звучал ровно и почти безэмоционально, но теплый блеск глаз выдавал интерес. Авантюрин замешкался. Никто прежде не просил его преподать урок гончарного мастерства — оно и понятно, ведь и сам Авантюрин все еще значился учеником. Наверное, ему стоило отказаться.       — Конечно, — вместо этого ответил он, словно не был хозяином собственному языку. — Возьмите еще один стул и присаживайтесь.       Но мужчина не стал брать другой стул. Вместо этого он склонился над Авантюрином, прильнув к его спине, и обхватил его руки своими. Тот вздрогнул от неожиданности и растерянно обернулся на гостя.       «Разве обучение не должно выглядеть иначе?» — хотелось спросить ему, но вместо вопроса с губ слетел только удивленный вздох.       — Так что нужно делать? — глубокий голос прозвучал над самым ухом, и Авантюрин спиной ощутил его вибрацию в чужой груди.       Он чувствовал собственное нарастающее волнение, от которого пересохло во рту, чужие объятия приятно согревали, невольно заставляя поджимать пальцы ног от удовольствия.       — Сейчас материал уже достаточно пластичный, поэтому можно начать прокалывать отверстие. Вот так.       Он опустил большой палец правой руки на верхушку заготовки и слегка надавил. Гончарный круг продолжал вращаться, и под давлением в глине появилось углубление. Затем он изменил положение рук так, чтобы пальцами тянуть стенку будущего кувшин на себя. Все это время чужие ладони лежали поверх его. Авантюрин переживал, что это может негативно сказаться на творении, но ему не хватало духу попросить мужчину отстраниться.       — Теперь стенки нужно вытянуть. Поставьте указательный палец правой руки вот сюда, — он перехватил руку мужчины и расположил у самого дна заготовки, а сам проделал то же самое с внутренней стороны кувшина. — Аккуратно поднимайте руку вверх.       — Так?       — Медленнее. Мы должны двигаться одновременно.       Тепло чужого тела отвлекало, как Авантюрин ни старался сосредоточиться на работе. От волнения у него зачесался нос. Авантюрин мечтал, чтобы все это поскорее закончилось, и одновременно — чтобы этот миг длился вечно.       Их совместными усилиями работа над кувшином вскоре была завершена. Авантюрин до последнего откладывал момент, когда придется развернуться лицом к гостю, а когда все же решился, понял — не зря. Мужчина вытирал руки влажным куском ткани, достаточно неторопливо, чтобы за каждым движением можно было проследить. Только теперь Авантюрин заметил, как красивы были его длинные пальцы. Пожалуй, он позвал бы незнакомца побыть моделью для следующей работы — от этой мысли Авантюрин внезапно ощутил нечто, похожее на дежавю, словно что-то подобное уже происходило в его жизни, но сколько он ни пытался вспомнить, все было тщетно. Возможно, тут были виноваты эти самые пальцы — Авантюрин никак не мог оторвать от них взгляд. Вдруг рука мужчины потянулась к нему и замерла в миллиметре от его лица.       — Вы испачкались, — пояснил гость, и его губы тронула улыбка, будто он находил это чем-то забавным.       Не встретив сопротивления, мужчина дотронулся до носа Авантюрина, действительно стирая остатки глины, а затем обхватил его лицо ладонями.       — Человек, влюбленный в свое дело, прекрасен. Благодарю за возможность поучиться вашему ремеслу.       Авантюрин открыл рот, чтобы ответить, но так и не произнес ни слова. Да и что он мог сказать в такой, весьма непривычной для него ситуации? Ему казалось, будто в его жизни наконец произошло чудо, на которое он уже устал надеяться. В молчаливом благоговении он вглядывался в идеальные, будто высеченные в мраморе черты, в ровные дуги бровей, густые ресницы, одинокую веснушку на спинке носа и жесткую линию рта — вглядывался и не мог насмотреться.       — Есть ли у вас мечта? — вдруг спросил гость, его ладони на щеках, казалось, становились горячее с каждой секундой.       Авантюрин кивнул.       Что-то в голосе, во взгляде, в движениях незнакомца пленяло, обезоруживало и выбивало из-под ног землю, а из головы — остатки здравого смысла.       — Не расскажете о ней?       — Она сбывается прямо сейчас.       Одна фраза, сказанная срывающимся голосом, запустила причудливый механизм неотвратимого. Горячее дыхание опалило губы, глаза, так похожие на тающее в закате солнце, прожгли сетчатку, заставили зажмуриться и крепко, обеими руками вцепиться в тонкую ткань на чужой спине, сердце подскочило к самому горлу, а затем ухнуло в пятки. Ошалевший от ощущений, разом обрушившихся на него, Авантюрин шагнул назад в поисках опоры, и нечаянно задел бедром рабочий стол. От этой небольшой встряски застывший было кувшин дрогнул, завалился на бок и уже мгновение спустя сорвался с края стола, с грохотом разбиваясь на сотни черепков. Авантюрин дернулся, отстраняясь, поднял голову…       И очнулся.       Свечи в мастерской давно оплавились и потухли, от каменного пола, на котором он свернулся, тянуло холодом, далеко на горизонте, уже занимался рассвет, лиловые тени бродили по комнате. В ушах у Авантюрина все еще стучала кровь. Он сделал глубокий вдох, а затем медленно выдохнул. Вместе с паром с его пересохших губ слетел разочарованный стон. Все это было сном. Ну, конечно. И как он сразу не разгадал этого? Тогда бы не пришлось и дальше наслаждаться сладкими и несбыточными грезами.       На душе тут же сделалось тоскливо. Авантюрин чувствовал себя обманутым, хотя и не мог сказать, чья же в этом вина. Вероятно, его собственная. Его и его живого воображения. Все еще сидя на полу, он поднял голову, чтобы заглянуть в белые неживые глаза скульптуры.       Творение взирало на него сверху вниз, и с такого ракурса его невесомая улыбка казалась насмешливой. Мягкий свет сонного еще солнца проскользил по безупречному лицу, и авантюриново сердце вдруг пропустило удар.       Всего на мгновение ему почудилось, будто веки скульптуры дрогнули.