Эффект фитиля

Song:

Autumn Day — Ólafur Arnalds

        Штат Калифорния, Вудленд. 1 сентября 1989 год.        Он творец. Выражает свою страсть и любовь к музыке через каждую ноту и каждое движение смычка. Мертвенно бледное лицо оживает, а в потемневшем взгляде отражаются искры. Манера оскаливать зубы в достижении идеального звучания и это зрелище — все, что нужно. Он проникается музыкой так глубоко, что иногда кажется словно погружается в другое измерение, где существует только он и разгорающееся пламя внутри. Оно греет лучше любого костра и светит ярче солнца, потому что он его создатель. Где-то в стороне слышны тяжелые вздохи, которые мешают исполнению последней мелодии.        — Господин Ли, прекратите. Вы ужасны, — по-актерски срывается с его уст.         “Я знаю”, — отвечает он сам себе в мыслях. Уголки губ поднимаются еще выше, а на глазах собираются слезы радости, потому что это его лучшее выступление за последние месяцы, а может быть и годы. Он уже давно никому не играл, но тоска по любимому делу одаривает его такими бурными аплодисментами, что приносят наслаждение и полное умиротворение прямо сейчас.        Пламя догорает, а скрипка затихает. Стоя посреди темного помещения и впитывая кожей тлеющий дым, он вздыхает и искренне надеется на благодарность, которую, скорее всего, не услышит. Нет, точно не услышит. Еще никто не смел благодарить его за чудесную игру. Может, они боялись сказать это в лицо? Лицо полное безразличия к происходящему, но такое восхитительное при свете луны.        Инструмент погружается в футляр, и мужчина встает с колен, чтобы бросить последний взгляд на свое произведение искусства. Это так чудесно — видеть их лица такими счастливыми, с растекшимися слезами по щекам, с раскрытыми ртами от удивления. Они все поражены его игрой, но так и не сказали об этом. Печально.         — Прощайте, милая госпожа. Сегодня вы были прекрасны, как никогда прежде.        От восхищения она не смогла произнести и слова. Мужчина покинул скромную обитель, предварительно надев излюбленную шляпу. Футляр в руке почти ничего не весил после удачной игры, ведь сейчас его переполняет легкость от пережитого момента. От замедляется у уже закрытой входной двери и совершает последний жест — поклон. На прощание, удачу, или в знак уважения — неизвестно. Он делает это каждый раз и сам благодарит себя за великодушие.         Первый месяц осени выходит дождливым. Свинцовые тучи стремительно затягивают небо, а первые капли не заставляют себя долго ждать. Благо вскоре швейцар освобождает переднее сидение Астон Мартина, и хозяин садится за руль, покидая этот отель навсегда. Свет его окон все еще отражается в боковом зеркале, напоминая о красочном выступлении, но вскоре это прекращается. Темнота поглощает в себя последние остатки цивилизации на отшибе, пока авто продолжает двигаться в следующее место назначения.   

*** 

 Song:

Charms — Abel Korzeniowski 

        Штат Калифорния, Сан-Франциско. 2 сентября 1989 год.        Родная атмосфера этого города дарит надежду на лучшее. Каждый день в этом шумном месте приводит в восторг. Все эти люди — слушатели, несмотря на произнесенные ими слова. Как бы он хотел, чтобы каждый услышал его музыку, но не каждому это дано. Как прискорбно.         Авто остановилось на 13-ой Авеню, и тормоза заскрипели от перегрева после долгой дороги. Все это время он бездумно ехал вперед. Туда, где будет человек, а не слушатель. Тот, кто понимает его, несмотря на то, что не знает о нем всего.        — Думал вы приедете хотя бы через недельку, господин Ли. Диски уже доставили, не переживайте.        Мужчина, что до этого копался в двигателе машины очередного горе-хозяина, принялся вытирать руки замасленной тряпкой, но не для того, чтобы пожать чужую. Господин Ли не любил прикосновения без надобности, а приветствия всегда выражал наклоном головы и легкой улыбкой.         Кто бы что ни говорил, но он умеет держать определенную дистанцию. Никто не смеет подобраться к нему слишком близко, а если так сложилось, господин Ли... Прощается. Это более мягкое определение.        — Хорошо. Я здесь надолго, займешься этим на днях, — его голос уставший, с хрипотцой, но от этого не менее бархатный. Его хочется слушать и слушать, пока обладатель сам тебя не остановит.         Механик блеснул своей широкой улыбкой и снова уперся в чужую поломку. Господину Ли было приятно наблюдать за суетой других. Они живут своей спокойной, но такой раздражающе-примитивной жизнью, что его это даже забавляет. Он правда развлекает себя наблюдением за “пешками” на шахматной доске.        Из огромного на вид гаража послышался шум. Кажется, это упали металлические банки, и из них что-то высыпалось. Далее последовали вздохи и цоканья языком, а потом и виновник, вышагивающий из-за массивных ворот.        — Опять ты чудишь? — фыркнул мужчина.        — Прости, случайно вышло!       Его голос такой звонкий, что в аккомпанемент ему хочется придаться игре на скрипке. Они будто созданы друг для друга. Господина словно осенило.         Да! Это именно то, в чем он так сильно нуждался все эти годы. Чтобы такой яркий и немного детский голос пел вместе с ним и его инструментом. Чтобы он умолял его не останавливаться и играть, а не твердил ему о том, что движения смычка на последних нотах ужасны.        — Ах да... Господин Ли, это мой племянник Чайльд, — он указал на рыжеволосого парнишку, — Чайльд, это господин Ли... Чжун Ли.        “Чайльд”, — повторил он лишь единожды и будто просмаковал это имя у себя на языке. Этот парень... Его голос и имя правда звучат. Даже его странные веснушки, покрывавшие лицо, можно было описать как “поцелуи солнца”. С одной стороны, личико совершенно неприметное, даже деревенское, но в этом кроется своя особенность.        Чайльд поспешил протянуть руку в знак приветствия, на что господин Ли лишь сделал шаг назад и поклонился. Это был не легкий наклон головы, а самый настоящий глубокий поклон, выражавший истинное восхищение. После удачного выступления и долгой дороги, это было лучшей наградой для его уставших глаз.        — Оставляю Гуйчжун на тебя, — сказал он, смотря на механика.        — Снова остановишься в отеле?        — Где же еще быть странствующему музыканту?        Уголки его губ приподнялись, а сам он прошел к своему авто и забрал из него шляпу. Оставив механика и новую любимую “песню” одних, господин зашагал по пустым улочкам в поисках вдохновения. Головной убор приятно пригладил волосы, а сам мужчина придался мечтаниям о сочинении незабываемой композиции, которую посвятит только поцелованному солнцем.        Так они и встретились впервые, не обмолвившись и словом. Чжун Ли буквально чувствовал спиной заинтересованный взгляд. Взгляд глубоких и чистых синих глаз, прищуривающихся, чтобы получше разглядеть уплывающий силуэт.   

*** 

 Song:

Main Theme (From "Schindler's List") — Itzhak Perlman, John Williams

        Пламя разгорающейся свечи отблесками играет на белых стенах. Господин Ли счастлив как никогда прежде, потому что сейчас в его руках целое будущее. Его блистательная карьера, узнаваемость, куда бы он ни пошел и невероятные композиции, от которых хочется плакать. Он сделает все возможное, лишь бы придать хоть каплю радости в жизни тех, кому должен.        Мужчина щелкает зажигалкой Zippo и бросает мимолетный взгляд на пламя. Чарующее, доводящее до слез, поистине волшебное. На него и правда можно смотреть вечно, жаль гореть оно может не столько же. Зато он может играть, пока догорает огонь, и вечно смотреть на тлеющие искры, витающие в воздухе.        Он откидывается на деревянную спинку кресла и закидывает ноги на журнальный столик. В его голове роются мысли о предстоящем знакомстве, планы и последующие действия, лишь бы заполучить этого парнишку с волосами цвета ржавчины. Вот только первый шаг уже был сделан, а потому первая и последняя игра на скрипке могла быть не такой интересной.        Как и ожидалось — последовал стук в дверь. Он ждал этого даже дольше, чем предполагалось, но благодаря этому у него было время подумать. Поправив воротник выглаженной белой рубашки, он смерил комнату пятью шагами и оказался у входной двери.        — Добрый вечер, — с явной готовностью произнес он.        — Добрый вечер, господин Ли. Дядя нашел в машине вашу... Скрипку. Попросил принести вам, — рыжеволосый парень, кажется, запыхался, потому что механик явно упомянул о том, что господин не сможет жить без своего инструмента, а потому он бежал, бежал, бежал... Ах, как это воодушевляет.        — Благодарю, — он почти невесомым прикосновением к чужим пальцам забрал из них футляр. — Проходи, ты, вероятно, устал. Выпей со мной чаю.        Конечно, он даже не стал думать о том, чтобы отказаться. Чайльд кивнул и прошел в номер после разрешающего жеста. Господин Ли снова сделал это: оскалил зубы, но по-доброму, в улыбке, хоть и выглядела она угрожающе. Парень же не придал этому значения, а потому просто сделал еще пару шагов к креслу и сел.        — Черный или зеленый? — мужчина оставил ценный футляр на туалетном столике.        — Черный с молоком и без сахара.         Чжун Ли сделал звонок и попросил принести им все необходимое, пока Чайльд оглядывал плохо освещенную комнату. Он был совершенно спокоен и даже немного заинтересован, судя по взгляду. Все как по сценарию, но господин искренне надеялся на то, что этот парнишка окажется другим. Отличным от остальных его мелодий, вставшим на первое место его обширной коллекции.        — Вы правда странствующий музыкант? — как и ожидалось, господину Ли не нужно было ничего говорить, диалог завертится сам собой.        — Так и есть. Пишу композиции в разных городах и штатах. Посвящаю их людям. — Он, наконец, прошел к противоположному креслу и вальяжно раскинулся в нем. — У тебя необычная внешность. Ты ведь не отсюда?        — Я родился здесь, но мой папа русский.         Это показалось настолько необычным, что брови сами приподнялись от удивления. У этого парня за спиной столько моментов из его детства, юношества да и взросления в принципе, что мужчине тут же захотелось об этом написать. Вот только ему предстоит узнать еще многое, чтобы его выступление удалось ярким, красочным и незабываемым.         Минуты разговоров превращались в часы, пока на столе тихонько остывал черный чай с молоком и без сахара. Чайльд неумолимо рассказывал обо всем на свете, пока Чжун Ли слушал каждое его слово, запоминал произношение каждой буквы и проигрывал в голове это звучание. Где-то вдалеке догорала свеча, а свет становился все тусклее.         — Уже поздно, вы, наверное, устали после дороги, а я донимаю вас своими...        — Нет, — отрезал он, — все в порядке. Можешь остаться здесь, чтобы не бродить по темным улицам.         На его лице отразилось несколько эмоций: удивление вперемешку с сомнениями. Но все же он робко кивнул, а губы его сжались в плотную линию. Он наверняка подумал о том, что если его дядя познакомил их, то все-таки стоит довериться господину. И он не ошибся.        — Можешь ложиться здесь, либо же я сниму еще один номер.        — Нет-нет, что вы! Это же такие траты, господин Ли...        — Не забивай этим голову. Мне ничего не жалко для твоего комфорта. Мне снять еще один номер? — парень промолчал и увел взгляд. — Это значит “да”?        Он кивнул, после чего господин улыбнулся. Через несколько минут Чайльд уже спал в соседнем номере, а Чжун Ли принял то же самое положение, что до его прихода: сел в кресло, закинул ноги на стол и выставил перед собой зажигалку, в которой медленно горел маленький огонек. Мужчине требовалась тишина, ведь он давно столько не слушал, но это был огромный прорыв в их взаимоотношениях. Хоть и немного, но парень доверяет ему, а это не могло не радовать.         — Чайльд... — прошептал он пламени, и то слегка дрогнуло.   

*** 

Song: 

Lost in Space — Joe Alexander Shepherd

        Аромат свежезаваренного чая немедленно разносится по номеру, а после слышится щелчок закрывающейся двери. Веки медленно размыкаются, а перед глазами предстает картина: он заснул в той же позе в переплетенном кресле, а на столике стоит поднос с черным чаем. Тело согревает заботливо оставленный плед, но это больше тяготит его мысли. Брови сводятся к переносице от непонимания, ведь он не знал, к чему все это приведет. Не понимал, потому что еще никто не смел сделать это.         Тело бьет мелкой дрожью, а после — смех. Такой безумный, чистый, по-настоящему счастливый. Да, это непременно то, что ему нужно. Детская наивность и элементарная забота. Подбородок вздымается вверх, а из глаз льются соленые океаны. Господин Ли тяжело дышит, а потом прикрывает глаза. Его губы искривляются в усмешке, но он даже не думал смеяться над молодым человеком, любящего черный чай с молоком и без сахара и, скорее всего, солнце, потому что раскрытые занавески колыхались при легком дуновении ветерка из форточки.        Чжун Ли даже не стал прикасаться к остывающей чашке. Он просто наблюдал за кружащими в воздухе ленточками пара, а в глубине души до сих пор задавался вопросом о том, простая ли это доброта. Желание отблагодарить, проявить заботу или что-то подобное? Он искренне не хотел в это верить, но с каждым новым вдохом и ощущением вкуса свежего воздуха в легких он натыкался на обратное. Первое внимание всегда так приятно, но, к сожалению, имеет свойство забываться, если его много.        Светло-серый костюм сменился на бежевый, что так приятно подчеркивает темноту его длинных волос. Пальцы пускаются в пляс, путаясь в растрепанных локонах, а на голову, наконец, садится шляпа. Его вид всегда опрятен, но каждый раз будто неузнаваем. Он неуловим, и это может быть как прелестью, так и очередным расстройством день за днем. Сколько бы усилий господин Ли ни прикладывал — его личность остается безызвестной. Он пытался показать людям свою страсть и истинную любовь к воодушевляющему его делу, но все будто отворачивались от него. Не замечали. А ведь он так талантлив.        — Господин Ли?        Он и сам не заметил, как ноги привели его в холл отеля, а затем последовал приятный женский голос за спиной. Мужчина обернулся и увидел ее. Женщина — не завершенная композиция, которая когда-то не поддалась его соблазну, сейчас стоит перед ним с горящей надеждой в глазах, что он все же узнает ее. И он знал, а потому его губы слегка дрогнули, а голова сама склонилась в почтении.        — Госпожа.         — Это и правда вы, — она заправила прядь волос за ухо под пристальным взглядом собеседника. — Я... Я увидела вас еще вчера, но подумала, что обозналась.         — Я тоже рад вас видеть.        Его лицо выражало печаль, несмотря на сказанное, а сердце смогло пропустить удар. Он решил снять шляпу в ее присутствии, потому что подумал, что задержится здесь надолго. И он не ошибся. Женщина тепло улыбнулась ему и закрутила прядь блондинистых волос на пальце. Ее довольный вид не мог не радовать, но... Сейчас у него не было времени, сил или даже желания придаваться воспоминаниям. Но также это не может стать их последней встречей. Господин Ли разрывался меж двух огней, а в порыве накрывшей его услады в виде ее блестящих глаз, совершил главную ошибку. 

 

*** 

 

Song:

Ethan's Waltz — Abel Korzeniowski

        Штат Калифорния, Сан-Франциско. 9 сентября 1989 год.        Господин Ли красив. Так считала женщина, лежащая с ним рядом и разглядывающая его лицо. Одно из многочисленных. Сейчас оно спокойно, неподвижно, он просто спит и наслаждается этим коротким мгновением. Именно это ей в нем нравилось. Именно поэтому она последовала за ним неделю назад и сдалась. Именно из-за этого тонкая белая ткань не закрывает даже половину ее пышных форм. Его спокойствие и безразличие к происходящему почему-то многих заводят.        Он давно проснулся под прожигающим его взором изумрудных глаз и глубоко вздохнул. Кажется, она этого не замечала, либо снова притворялась дурочкой, как и всю эту неделю. Женщина сильно изменилась с их последней встречи, но если ее это не беспокоило, то господина Ли — даже очень. Не могла такая статная и сдержанная мелодия стать взбалмошной и бесчестной. Просто не могла.        Рука ловко скользнула по обнаженному бедру выше и остановилась на талии. Женщина извивалась от теплых прикосновений и прикусывала нижнюю губу, проговаривая его имя как молитву, чтобы мужчина поскорее прекратил свои нападки.         — Господин Ли... Я буду вынуждена защищаться. — Она постаралась бросить самый злостный взгляд, но он больше походил на взгляд жертвы, а потому мужчина продолжил. — Чжун Ли! Ах...        — Господин. Господин Ли.        Он зарылся носом в ее шелковистые волосы и успокоился. Руки обвили стройную талию, и, кажется, это мог быть самый лучший момент в его жизни, ведь женщина, которую он желал много лет, сейчас лежит рядом с ним совсем открытая, но его сухое безразличие словно упивается ей в бок.        — Господин Ли, что с вами? Вам нездоровится?        — Мари, почему ты вернулась?        Вопрос, видимо, застал ее врасплох, потому что женщина отпрянула от него и обиженно уселась на кровати. Мужчина знал, что такая реакция скорее всего последует от нее, а еще знал все вопросы, которые она может задать в ответ. Все всегда просчитано до мелочей в его гениальной голове, до которой никому не было дела. А зря.        — Ты что, не рад меня видеть?        — Рад. Но ты не ответила на мой вопрос.        — Захотела и вернулась. Разве мне нужна особая причина? — она соколиным взором уперлась в каменное лицо мужчины, изучающего потолок скромного номера.        — Нет. Просто подумал, что ты вернулась из-за меня, — шутливо произнес господин и поднялся с кровати, не стыдясь своей наготы.        Он уже неделю не чувствует такого трепета, как тем утром. На столе не ждет чай, на который тогда ему было плевать, а ведь сейчас так хотелось его выпить. Чжун Ли поймал себя на мысли, что ему бы действительно хотелось, чтобы кто-то утром открывал окно и оставлял горячий чай с молоком и без сахара на столе.         Хотелось. А это всего лишь желание.        — Куда ты? — Мари проследила за тем, как он неторопливо натягивает на широкие плечи рубашку.        — У меня есть важные дела, но я о них забыл из-за встречи с тобой.        — Так говоришь, будто обвиняешь в своей... Забывчивости.        — Мари, — он все это время стоял к ней спиной, но все же решил обернуться, — у меня к тебе лишь один вопрос и, исходя из ответа, я узнаю все. Ты рассталась со своим женихом? Сбежала от него?        Женщина стыдливо прикрылась покрывалом, хоть и без надобности. Скрывать там было уже нечего. Если только ее гнев, разрастающийся из груди и идущий по венам белоснежного тела. Она отвела взгляд и, кажется, была готова вот-вот заплакать.        Господин Ли был уверен в своих словах, ведь Мари не стала бы прыгать в постель к давнему другу, если бы была замужем или если бы муж сам бросил ее. Она бы играла в какие-то свои игры, строила козни, издевалась над мужчинами, но не вспомнила бы о Чжун Ли, что так покорно ждал ее все эти годы.        — Ты идиот. Ты ничего обо мне не знаешь.        — Поверь, я знаю о тебе даже больше, чем ты знаешь о себе. А теперь я откланяюсь. До встречи, госпожа де Рош.        Плавным движением мужчина подхватил шляпу со стола и вышел из номера. Не успело пройти и пары секунд, как он услышал звук разбивающейся вазы о закрытую дверь. “Не будет никакой встречи!”, — будет, еще как будет.   

*** 

Song: 

Fireflies — Stephan Moccio

      Этой осенью Калифорния и правда тосклива. Ранее яркий и солнечный штат превращался в мрачную гавань безликих прохожих. Несмотря на это, на улице все также сновали толпы людей, которые так и норовили столкнуться с господином Ли. Их спешка казалась забавной, а потому шел он с легкой улыбкой.        Зажигалка блеснула огоньком в его изящных пальцах, когда он свернул к 13-ой Авеню. Людей здесь было крайне мало, а от того и раскрывались все прелести. Можно вдохнуть побольше свежего воздуха и задержаться в этом спокойном моменте.        — Господин Ли? Доброе утро.        Этот звон. Этот чистый, абсолютно безрассудный, солнечный звон. За один день мужчина узнал о нем столько всего, что сможет отличить его среди сотен, нет, тысяч других. Лишь по голосу. Лишь по звучанию.         — Утро, Чайльд. Идешь помогать своему дяде?        — М-м... Нет, сегодня его не будет. Уехал по важным делам. Попросил приглядеть за сервисом, — солнце внезапно выглянуло из-за туч, также, как и этот парень являлся воплощением солнца среди людей.        Парень зажмурился и соорудил козырек из своей ладони. Он нес какие-то коробки в автосервис, и на вид они явно тяжелые, так что держать их одной рукой, скорее всего, было неудобно.        — Позволь помочь.        Не дождавшись разрешения, господин Ли выудил коробки из рук паренька. Ему и не нужно было его разрешение, но он все равно спрашивал. Спрашивал только у него, потому что хотел считаться с его мнением. Никакая Мари, в которую он был влюблен много лет, или же его давний друг... Нет. Он бы не стал спрашивать разрешения на что-то. Но у него хотел.        Они продвигались по пустой улице и ловили на себе согревающие лучи. Эта тишина звучала так мирно и спокойно, что никому не хотелось ее заполнять. Медленными шагами, один за другим, они становились ближе... Друг к другу. Господин подмечал заинтересованные взгляды со стороны рыжего юноши, но молчал. Изредка ухмылялся, задерживал на нем взор и снова отворачивался. Его каменная маска спадала рядом с ним. И это не совсем хорошо.        — Кстати, мы поменяли диски, теперь она выглядит гораздо лучше, — пролепетал парень, открывая двери гаража.        — Ты тоже принимал в этом участие? — господин прошел вслед за ним в огромное помещение.        — Конечно. Дядя учит меня всему, чтобы я перенял его дело. Этот сервис — все что у него есть. Да и я... Тоже.        Чайльд опустил взгляд и скрестил руки на груди. Было что-то детское в его действиях: ему восемнадцать, но порой ведет себя как ребенок. Прямо как сейчас. Насупился из-за своих же слов и будто пытался найти...        — Ладно, — он махнул рукой и улыбнулся, — надо приступать к работе.        ...виновного.        Не пытался. Он не пытался встать в позицию жертвы, и это еще больше будоражило гениальный ум. Все просчитано до мельчайших ходов? Как бы не так. Этот парень непредсказуем, чертовски привлекателен, и господину Ли стало даже немного стыдно за то, что он посмел...         — Г-Господин Ли? — парень не успел опомниться, как мужчина схватил его за запястье.        Чжун Ли и сам не понял своего порыва, но, увидев испуганную реакцию Чайльда, поспешил опомниться и все же привести мысли в порядок. Странно. Рядом с ним разум затуманивался, а все заученные наперед ходы становились бесполезны.        — Прости, я... Подумал, что у тебя ссадина на руке. Прости, — он отпрянул.        Лицо парня медленно разгладилось, принимая более дружелюбную и снисходительную форму.         — Да, у меня правда полно ссадин из-за этой работы... Не думал, что вы заметите.        Господин Ли довольно хмыкнул. Будто только что он получил награду за свою внимательность, и это стало самым теплым воспоминанием в его жизни.        Рыжеволосый парень принялся за работу и, кажется, его нисколько не смущало присутствие здесь этого мужчины. Он правда ему доверял, а потому их легкая беседа о машинах 70-х годов, знакомстве Чжун Ли с дядей Чайльда и его увлечении в игре на скрипке лилась незаметно.        Чжун Ли узнал о том, что молодой человек без ума от чтения. Ему нравилось без дела проводить время в гараже за изучением страниц очередной книги. Он с восхищением делился с господином своей обширной коллекцией книг и, казалось бы, мог рассказать о каждой из них в мельчайших подробностях. В этом была их маленькая схожесть. Они ведь оба... Коллекционеры.        В огромном гараже было отдельное маленькое помещение. Небольшая коморка с крохотной форточкой у потолка. Прямо под ней расположился потертый стол и деревянный стул. Возле стола находился большой стеллаж, будто подпирающий стену своим массивным видом. На полках стояло бесчисленное количество книг и журналов. Классическая литература, современные произведения, литературно-философские переписки, вырезки из старых газет...        Чайльд провел мужчину в это помещение и предложил присесть на небольшой диван у стены противоположной окну. Мужчина тут же отметил уютность этого места. Несмотря на скопившуюся пыль и старую, местами поломанную мебель, атмосфера веяла теплом. Действительно, можно было сказать, что этот уголок принадлежит юноше, ведь каждая вещь буквально пропитана его существом.        — Хотите почитать со мной?        — Почему бы и нет. Что хочешь почитать?        — “Маленький принц”, — парень развернул книгу обложкой к господину и продемонстрировал ее оригинальный вид. — Может, это глупо, но она остается моей любимой уже многие годы, — он усмехнулся и почесал затылок.        “Остается моей любимой уже многие годы”, — повторил мужчина в своих мыслях. Эти слова были близки ему по духу.        — Не глупо, — мужчина выудил книгу из его рук и невзначай коснулся его пальцев. — Назови главу.        — Двадцать первая.        Пальцы скользнули по ветхому переплету и пустились в пляс меж страниц. Чудесный запах старины, смешивающийся с пылью, заставлял губы дрогнуть в улыбке. Мужчина быстро пролистал до нужной главы и кивнул молодому человеку, позволяя выбрать роль первым. Чайльд, не задумываясь, ткнул пальцем во вторую строчку и выбрал для себя роль лиса.        — Кто ты? Какой ты красивый, — начал Чжун Ли и тут же поймал на себе взволнованный взгляд.        — Я — Лис, — парень тут же смущенно увел глаза в сторону.       — Поиграй со мной, — попросил Маленький принц. — Мне так грустно…        — Не могу я с тобой играть, — сказал Лис. — Я не приручен.        — Ах, извини, — сказал Маленький принц.        Но, подумав, спросил:        — А как это — приручить?        — Ты не здешний, — заметил Лис. — Что ты здесь ищешь?        — Людей ищу, — сказал Маленький принц. — А как это — приручить?        — У людей есть ружья, и они ходят на охоту. Это очень неудобно! И еще они разводят кур. Только этим они и хороши. Ты ищешь кур?        — Нет, — сказал Маленький принц. — Я ищу друзей. А как это — приручить?        — Это давно забытое понятие, — объяснил Лис. — Оно означает: создать узы.        — Узы?        — Вот именно, — сказал Лис. — Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя всего только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете…        — Я начинаю понимать, — сказал Маленький принц. — Была одна роза… наверное, она меня приручила…        Раздалась тишина. Мужчина невольно задумался о словах Маленького принца и сам не понял, почему в голову пришла мысль о Мари. Когда-то эта женщина действительно была его розой, а он — ее принцем. Вот только роза вечно выпускала свои шипы и гордилась ими, но под конец все равно сдалась. Такая печальная, разбитая, другая.         Господин Ли захлопнул книгу и мягко улыбнулся молодому человеку напротив. Ему стоит задуматься о будущем и, наконец, отпустить прошлое, если только это не будет слишком тяжело...   

*** 

 

Song:

Petrel Bird — Evgeny Grinko 

        Штат Калифорния, Сан-Франциско. 23 сентября 1989 год.         Господин Ли и восемнадцатилетний юноша становились ближе друг к другу день за днем. Они проводили вместе все больше времени: как друзья, как напарники, как учитель и ученик. Мужчина обучал его правильному обращению со старыми авто, позволял садиться за руль своей драгоценной Гуйчжун и, кажется, даже сам удивился этому. Он слишком быстро открывался Чайльду в желании заполучить его полностью, но это могло повлечь за собой огромные неприятности.         — Чего вам тут так весело? — возмутился механик, заглянув в гараж.        Господин Ли и Чайльд привлекли его своим довольно громким смехом. Мужчина и правда смеялся, но его тембр во время этого действия был таким бархатным и мягким, что юноша будто специально старался его развеселить. Чтобы еще раз послушать этот смех.         — Ха... Господин Ли рассказывал о музыкальной академии, — отсмеявшись пролепетал рыжеволосый, на что Чжун Ли лишь шикнул, приложив палец к губам и состроил самодовольный вид.        — Ну и ладно, — механика это задело, но не по-настоящему, ведь он понимал, что его давний друг не делится чем-то без особой на то надобности, — не хочешь говорить — не надо, — он скрестил руки на груди и усмехнулся.        Последовал тяжелый стук в ворота. Все присутствующие обернулись на него и с интересом уставились на массивное скрипящее железное полотно. Вдруг из-за него показалась...         Мари? Что она здесь делает? Как узнала об этом месте? Почему и зачем сюда пришла? Вопросы роем крутились в голове господина, от чего он недобро сощурился и с заинтересованностью стал наблюдать за ее дальнейшими действиями.        — Ли, можно тебя на минуточку?        Какая неслыханная дерзость. От этого в груди разрастается гнев и расходится по всему телу. Так фамильярно с ним никто не смел обращаться, но эта женщина... Эта женщина бьет все существовавшие до этого рекорды и заставляет разговаривать с ней уже не по-доброму.        Господин Ли сделал несколько размашистых шагов в ее сторону и увел из помещения на улицу. Он прямо-таки тащил ее за локоть и изо всех сил старался не сжать его до хруста. Женщина плелась за ним и чуть ли не спотыкалась от такой скорости и неожиданности, бормотала что-то несвязное и снова... Снова называла его по имени.        — Мари, — он остановился и злостно посмотрел ей в глаза. — Я господин Ли. Сколько можно объяснять и повторять тебе...        — Господин Ли! — прокричала она. — Где ты был все это время? Пропадал в этом чертовом гараже?! Я искала тебя, хотела поговорить, а ты просто сбежал! — Мари совсем не стеснялась своего поведения: импульсивно размахивала руками, повышала голос, тыкала пальцем в “ошибки” господина.        — Слушай меня внимательно, — его голос стал ниже и тише. — Ты не имеешь никакого права говорить со мной в таком тоне. Сейчас ты лишь играешь роль влюбленной, и я это прекрасно знаю. Так что оставь свои напускные чувства для кого-нибудь другого, поняла меня?        Ровный тон без единой эмоции. Он настолько превосходит Мари одним лишь голосом, что она сжалась под его давлением и задрожала от страха. Ее глаза превращаются в пустые, а вид становится подавленным, но она даже не думает заканчивать: бросается на него и бьет кулаками в крепкую мужскую грудь, плачет навзрыд и быстро успокаивается, чтобы...        — Господин Ли...?        Мужчина пытается повернуться, но его останавливают женские руки и тянут его лицо на себя. Мари прильнула к нему губами и с жадностью начала целовать на глазах у других. Лицо господина все такое же каменное, но понемногу превращается в нечто иное.         Разбитое.         Он услышал за спиной звонкий голос и прямо сейчас все его усилия полетят в бездну из-за такой мимолетной связи. Эта женщина... Она снова делает это. Портит ему жизнь.        Губы нехотя размыкаются, и чужой теплый язык проникает в рот. Он страстно ласкает нёбо и сплетается в ярком танце с себе подобным. Чжун Ли — марионетка. Казалось бы, такой собранный, сдержанный, серьезный господин, но им так легко управлять. Стоит лишь немного надавить, и он уже гнется в руках кукловода. Но сейчас ему не хотелось быть таким. Он отпирается, теряется, ищет выход, потому что желание не потерять то, ради чего он так сильно старался, выше.        Его руки с силой отпихивают Мари, а сам он оборачивается, но уже никого не видит.        Он же слышал! Да, он слышал тот самый звон, ту самую мелодию! Но ее уже нет. Она быстро прозвучала и исчезла, оставшись в памяти и проигравшись там еще тысячу раз. Он оборачивается снова, а перед глазами уже нет не завершенной мелодии — Мари. Она тоже покинула его в теплом свете ночного фонаря и скрылась в темноте пустых улиц.         Небо снова затягивают тучи, а первые капли не заставляют себя долго ждать. Господин садится за руль скучающего Астон Мартина и уезжает в отель. В боковых зеркалах все еще отражается свет фонарей над автосервисом, а вдалеке виднеется худая фигура, скрестившая руки на груди.    

*** 

Song:

Dance For Me Wallis — Abel Korzeniowski 

        Штат Калифорния, Сан-Франциско. 25 сентября 1989 год.        Его лицо как всегда серьезно, а руки привычно играют с зажигалкой. Он снова зажигает свечу на столе, и ее теплый свет начинает танцевать на белых стенах. Голова абсолютно пуста, ведь последние силы он истратил на напоминание о своей гордости. Он опять говорил о своем превосходстве, доказывая это словами, а не действиями. Мари... Ох, Мари. Ее имя словно выжигается на белой коже и не дает покоя. Куда она ушла? Навсегда? Господин Ли не может отпустить ее просто так, ведь она...        Он поднялся с неудобного кресла и прошел к туалетному столику, на котором уже долгое время покоился футляр. Это было привычное состояние для его инструмента, ведь пользовался он им крайне редко, но, когда начинал сочинять, мог играть хоть сутки напролет. Пальцы из-за этого приобретали неестественный багровый оттенок, а на подушечках оставались внушительные мозоли. А ведь все это было не просто так. Господин Ли сочиняет композиции о людях. О его слушателях. Все они играют значительную роль в его жизни, но все, что он о них помнит, это имена. Имена — названия.        Инструмент приятно ложится в одну руку, а смычок — в другую. Он придается мыслям о прошедших днях с полюбившейся мелодией и начинает играть. Его охватывают воспоминания о таких теплых днях с ним, хоть и были они дождливы. Вспоминает о том, как они читали пьесы по ролям, как юноша каждый раз заваривал ему один и тот же чай, погружается в его вкус, думает о запахах, окружавших его все это время, о горящей свече и мучительном ожидании. Он талантлив. И выражает свой талант в таких непростых для кого-то вещах.         Господин Ли снова вспоминает его звон и отчеканивает его смычком по струнам. Яркий, долгий, чистый и светлый. Чайльд. Его голос — это его имя. Как же они подходят друг другу. Мужчина сбавляет темп и вспоминает то самое утро, теплый плед, заботу. Тот чай все еще не дает ему покоя, а потому он морщится и отрицательно мотает головой. Все идеально, но нет одной детали. Маленькой, незначительной, но в то же время важной для него детали...        Скрипка затихла после стука в дверь. Господин не обернулся на звук, лишь опустил руки, держащие инструмент, и взмолился о том, чтобы за деревянным полотном оказался он. Единственная бабочка перелетела из живота в сердце и запорхала в нем с новой силой, когда дверь самовольно открыли.        — Ты... — вырвалось у него с надеждой.        — Я ненавижу вас, господин Ли, — молвил Чайльд стоявший на пороге, — Всем сердцем.        Его рыжие волосы намокли и растрепались от сильного ветра и дождя, а глаза горели странным огнем. В них и правда виднелась ненависть, а еще что-то другое, неведомое господину. Юноша не переступал порог: стоял и прожигал Чжун Ли взглядом, надеясь на то, что все это лишь неудавшийся концерт. Шутка. И где-то он был прав.        — Проходи.        — Нет. Я... Я не должен здесь быть. И почему я вообще пришел? — парень съежился и скрестил руки на груди. Он был готов заплакать, прямо как... — Кто она?        Мужчина выгнул бровь в нежелании обсуждать это вот так. Его руки все же отпустили скрипку из объятий и переложили ее на стол. Он сделал несколько медленных шагов к двери и тяжело вздохнул от одно лишь вида. Молодой человек рыскал взглядом по полу и даже не смотрел в глаза господину.        — Заходи. Я все тебе расскажу.        Он протянул руку юноше, и тот неуверенно подал свою в ответ. Было в этом жесте что-то тайное, секретное, будто об этом никому больше не стоило знать. А ведь и правда. Двое мужчин наедине в небольшом номере дорогого отеля с тусклым освещением и одной кроватью. Руки юноши холодны из-за непогоды, но в намерениях господина Ли лишь желание их согреть. Он немного сжимает ладонь, покрытую ссадинами и мозолями, а губы изгибаются в улыбке. Чжун Ли провожает Чайльда к кровати, а тот даже не противится этому. Такой покорный, печальный. Новая нота.        — Ответьте мне, кто она? — он все еще утирает нос от нахлынувших эмоций, а господин улыбается его реакции.        — Почему для тебя это так важно?        — Потому что! — быстро срывается с губ парня. — Потому что... Не хочу.        — Не хочешь? — мужчина выгнул бровь.        — Не хочу делить вас с кем-то.   

Song:

Gjeilo: The Rose — Ola Gjeilo, The Choir of Royal Holloway, 12 ensemble

        Губы раскрылись от удивления, ведь Чжун Ли не ожидал этого так скоро, хоть и желал. Желал его каждое утро и каждую ночь. Думал о нем, как о самом прекрасном, священном, недосягаемом моменте. Его самая красивая мелодия, сочинению которой он посвятит много дней, недель, а может месяцев, сидит перед ним с покрасневшими от слез глазами и говорит то, чего он так желал.        Молодой человек бесцеремонно впился губами в чужие и вложил в это столько страсти, что от удовольствия у господина закатились глаза. Он аккуратно опустил руки на талию парня и слегка ее сжал, попробовал, дал ему возможность привыкнуть. Пальцы путались во влажных волосах цвета ржавчины, а губы продолжали целовать. Нежно, мягко, а позже резко и страстно. Чайльд покусывал губы господина, а мужчина не сдерживал рыков и низких стонов.        Чжун Ли подхватил парня за талию и уложил на кровать не прерывая поцелуй. Навис над ним сверху, поставил руки по обе стороны от его головы и вторгся глубже в его рот. Язык беспорядочно блуждал, сплетаясь с чужим, словно рассказывал о том, чего хотел. Рассказывал о первых взглядах, речах, о теплом чае. О музыке, о книгах, но не о любви. В этом не было любви или хотя бы влюбленности.        — Я... — лепетал парень, прекращая поцелуй на доли секунды. — Влюблен. Влюблен в вас.        Не было здесь любви.        Или хотя бы влюбленности.        — Я тоже влюблен.        Теплый язык снова проник в его рот и погряз в пучине страсти. Их словно ослепило, затуманило разум, отчего и без одежды они избавлялись слишком стремительно. Где-то сбоку об пол ударилась бляшка ремня со звоном, а шорох белой простыни оглушал. Пьянил. Пьянили и касания все еще холодных рук к горящему телу. Господин Ли действительно горит впервые и ему это...         Нравится. Он восхищается от того, что кто-то заставил его пылать.         Рука молодого человека мягко ползет по торсу над ним и опускается ниже. Он задыхается от предвкушения, а в него вдыхают новую жизнь чужие губы. Покрывают поцелуями скулы, шею, ключицу и так по кругу. Чайльд немного сжал возбужденный член партнера, не веря в то, что он сейчас делает. О таком даже в книгах не пишут, а если и пишут, то он бы с радостью их прочел. Он теряется от одной лишь мысли о том, что его целует мужчина, но в то же время так возбуждает, что хочется обратиться в пламя и гореть, гореть, гореть... Ради него гореть.        Господин Ли не разделял его мнения, но если бы услышал эти мысли, то непременно обрадовался. Ради него. Он с новыми силами припал губами к разгоряченному телу и оставил на нем множество багровых пятен в один миг. Для него — миг, а для молодого человека целое испытание. Он изо всех сил старался держать себя в руках, чтобы прямо сейчас не потерять сознание от такой ласки.        Мужчина с легкостью развернул парня на живот, а сам поднялся с кровати и прошел к столу. Парень хотел было возмутиться, но увидел, как господин возвращается к нему со свечой в руке. Он смотрел на нее с особенной нежностью, будто та была его любимой вещью во всем мире.         — Я хочу кое-что сделать, — Чжун Ли навис над парнем и заглянул в его синие глаза, — если ты не против.        Чайльд кивнул, соглашаясь, хоть и не знал, что будет дальше. Его спину, покрытую веснушками, оглаживали желанные руки, ласково касаясь пальцами самых податливых мест. Раздался щелкающий звук от зажигалки, а спустя несколько секунд на спину капнуло что-то теплое. Парень вздрогнул, но мужчина успокоил его поцелуем.        — Это приятно, — прошептал господин Ли, продолжая мучить юношу своими прикосновениями и невесомыми поцелуями.        Воск нагревался и плавился, стекая на спину Чайльда как горячая лава. Ему нравились эти ощущения. Ему приятно от того, что его трогают эти руки и целуют эти губы, но он дрожит, когда на кожу падает очередная капля. Воск моментально растекается по спине к животу и груди, застывает, а парня захватывают новые ощущения.         Одна рука господина держит свечу, а другая ползет все ниже. Под ним прорывается новый стон. Тихий, сдавленный стон. Это заводит мужчину еще больше, и он уже не в силах сдержаться. Возбужденная плоть проскользнула внутрь и Чайльд простонал громче. Его щеки пылали алым цветом, а на спину уже перестал капать расплавленный воск.        — Тише. Не стоит кричать.        Чжун Ли сжал одну ладонь в кулак и приставил ее к губам юноши. Младший без промедлений вцепился в его руку зубами, а мужчина и не был против.         — Мне не больно. Кусай.        Чайльд стиснул широкую ладонь своими зубами и издал писк от резковатого толчка. Господин Ли не церемонился. Он ни о чем не думал, лишь слушал. Запоминал дыхание, стоны, даже скрип кровати. Вникал в хлюпающие звуки и в свою мелодию. На белой коже юноши играл свет огня от свечи и окрашивал ее в приятный оранжевый закат. Красота этого момента неописуема. Перед господином лежит тот, чьего внимания достойны не многие. Но он так легко мог его упустить.          — Теперь тебе важно, кто та женщина? — на выдохе произнес он, продолжая свой ритм.        — Нет... Совсем не важно...        Глаза юноши закатывались, а губы дрожали от каждого толчка. Он уже не чувствовал, как бьется его сердце, ведь это было так не важно. Все не важно. Над ним мужчина — мечта. И хоть раньше он не мечтал о внимании такого господина, но он его повстречал и влюбился. Правда влюбился. Открыл ему свою душу, показал мир своими глазами, рассказал о семье, об увлечениях, о том, что для него так дорого и ценно. Пока этот мужчина сжимает его худые бедра и оставляет на коже багровые метки, он готов говорить о чем угодно. Пока этот мужчина продолжает смотреть на него с тайной во взгляде, он готов смотреть на него с любовью в глазах. Этот мужчина стал для него миром, целью, тем, ради кого он пришел сюда в непогоду. И пока за окном не утихнет гроза, он будет с ним. Даже если утихнет — все равно. Он будет с ним. Будет слушать его игру на скрипке, приносить горячий чай, отдаваться ему каждую ночь. Он будет делать все, что захочет его господин.        Господин Ли и правда мечта для многих. Его глаза, словно янтарь, обжигали. Заставляли загораться от одного лишь взгляда, околдовывали. Темные брови еле заметно подрагивали от нового замедляющегося толчка и успокаивались. Он наблюдал за закатывающимися от удовольствия глазами парня и ухмылялся.        Как же ему это идет. Идет быть таким самодовольным, надменным, доминирующим. Из-за этого младший стонет и выгибается в пояснице, пока теплая жидкость льется на его спину. Из-за этого так сильно вздымается его грудь, а с новым вдохом с губ срывается: “Еще!”. Из-за этого он так податлив и мягок. Потому что господин Ли такой.        Мужчина слез с мягкого матраса и оставил юношу в покое, пока сам сделал несколько шагов к своему чемодану и выудил из него зеленую бутылку. Разорвал зубами этикетку, после чего взял излюбленную зажигалку и поднес ко дну бутылки. Под уставшим и изумленным взглядом молодого человека, стекло нагрелось настолько, что пробка почти сама вылетела из горлышка. Господин поднес бутылку к губам и отпил немного, чувствуя, как по подбородку стекает пару капель.        — Хочешь? — произносит он, смахивая остатки вина с губ.        — Хочу.        Конечно. После такого и не согласится? Согласится. Сделает все, лишь бы угодить. Мужчина с довольным выражением лица протягивает бутылку младшему и с интересом наблюдает за его эмоциями. Парень принюхивается, пробует и морщится, но делает пару уверенных глотков.        — Нравится?        — Впервые пью такое. Вкусно.        — Пей еще, если хочешь. Вино обладает целебными свойствами в некотором количестве, поэтому я пью его каждый вечер.        — Я тоже хочу, — Чайльд говорит неуверенно, — хочу быть с вами каждый вечер и пить вино.        — Оставайся. Я тебя не прогоню.        В глазах парня мелькает радость от полученного ответа, а рука снова подносит бутылку к губам, чтобы отпить еще немного. Вино целебно до тех пор, пока не начинаешь пьянствовать, но именно с пьянства начинают многие. Все мелодии господина Ли начинали с этого и им это нравилось. Вот только от дурной привычки они так и не избавились. Может, их так чарует этот мужчина? Заставляет пить до беспамятства? Нет, они сами идут на это. И Чайльд тоже пойдет на все ради него.   

*** 

 

Song:

Rin — Daigo Hanada

        Штат Калифорния, Сан-Франциско. 26 сентября 1989 год.        Прохладный утренний ветерок проходится по темным волосам и слегка их тормошит, вынуждая открыть глаза и оглядеться. Запах черного чая с молоком и без сахара расплывается в воздухе и смешивается с запахом вчерашнего вина. Полупрозрачные занавески извиваются от нежных касаний осеннего ветра, исполняя свой самый красивый танец. Блеск янтарных глаз так и лепечет об умиротворении. О спокойствии. Ему впервые так спокойно.        — Доброе утро, господин Ли, — мягко проносится над ухом, а после теплый поцелуй.        — Утро.        Уголки губ сами ползут вверх, пока глаза все еще пытаются привыкнуть к яркому свету. Романтика в каждом слове и действии юноши позволяет хмыкнуть и тихо рассмеяться. Все это так забавно: еще вчера он не знал, что ему делать дальше, а сегодня лежит на белых простынях рядом со своей мелодией.        Господин Ли медленно поднимается с постели и проходит к столу. Берет чашку чая, вслушивается в аромат, погружается во вкус, пока по спине пробегают мурашки от теплых прикосновений. Чайльд обнимает его сзади и вкладывает в это действие всю свою нежность. Мужчина чувствует себя цветком, лепестки которого раскрываются от легких касаний, а пыльца разносится по ветру. Он делает еще один глоток, а горячий чай словно смешивается с кровью и течет по венам, согревая тело.        — Хочешь я сыграю для тебя?        — Хочу.        Господин убирает держащие его руки и открывает футляр, на котором еще не успела осесть пыль. Он впервые будет играть ранним утром. Крепкая мужская ладонь обхватывает гриф инструмента и приставляет его к горлу. Прохладная поверхность словно скользит по коже и каждый раз, когда Чжун Ли это делает, представляет, как к его шее подносят холодный нож. Это вызывает двоякое ощущение, и он не понимает, приятно это или нет. Вторая рука со смычком делает кроткий взмах и ложится на струны.   

Song:

Rejection — Abel Korzeniowski

        Он гениален. Все, что попадает в его руки, превращается в музыку. Даже его голос, когда он спокоен, звучит как песня. А еще его теплый взгляд в момент становится холодным, но продолжает греть сердце слушателя. Господин всегда в одном и том же расположении духа, но лица его разные. Иногда беспокоен, иногда смирен, а иногда до невозможности прост, будто не испытывает никаких эмоций. Он многое познал за свою жизнь, а рядом с этим молодым человеком открывает себя заново. Смотрит на мир по-другому, так чувственно. Ему хочется окрасить каждый штат, нет... Каждую страну, континент в яркое пламя страсти.         Его игра экспрессивна, а брови все также хмурятся от затейливости каждой мелодии. Они прекрасны, но одинаковы. Только Чайльд не такой. Совершенно непредсказуемый, другой, отличный от остальных. У этого юноши прекрасное прошлое, хоть и горестное, но господину так хочется запечатлеть его в мелодии. Оставить это наследие тем, кто будет после него.        Их короткий роман. Прикосновения, поцелуи, игривые взгляды сводят с ума. Настолько, что господин уже и позабыл о женщине, ради которой когда-то был готов перевернуть весь мир, лишь бы найти ее. Сейчас он думает лишь о юноше, ради которого терпит яркий солнечный свет и играет на скрипке посреди номера отеля. Ради которого просыпается рано утром и читает пьесы по ролям. Ради которого отбрасывает все свои беспокойства в сторону и улыбается одними глазами при виде него.         — Как тебе? — спросил он, увидев слезы молодого человека.        — Прекрасно.        Улыбка со слезами на глазах. Это самое искреннее, что когда-либо видел господин, а потому и сам начал улыбаться. Никто больше не прикасался к скрипке, но мелодия еще играла в голове. Эта мелодия... Таинственная, в ней чувствуется надежда на лучшее. Вот только Чайльд не знал ее названия и хорошо, что не спросил. Мари... Ах, Мари.   

*** 

 

Song:

Simon Christenko — Starfall

      Штат Калифорния, Сан-Франциско. 3 октября 1989 год.          Впервые за много лет господин Ли чувствует себя... Спокойно. Каждый день после встречи с Чайльдом был наполнен чем-то ярким и простым одновременно. В этом пареньке смешивались две личности, и каждая их них проявлялась по-своему. Когда-то он импульсивен, размахивает руками в стороны, пока рассказывает о работе автомеханика. Иногда до невозможного мил и предан своим чувствам, что так резко вспыхнули в его сердце. Он тянется к своему господину все ближе, пока есть такая возможность. Тянется, а его в ответ принимают таким, какой он есть.        Мечта? Все об этом мечтают? Возможно, младший всегда этого хотел, но он никогда не был обделен любовью и лаской. Он рассказывал мужчине о своей семье так часто, что начинало казаться, будто в жизни для него это самое важное.         Нет, Чжун Ли не считал это минусом. Не высмеивал и не лез с бесполезными советами. Он никогда ничего не советует другим. Просто это было забавно. Смотреть на то, как у парня закатываются глаза при упоминании дяди, или надуваются губы, когда речь заходит об отце.         Он сияет. Улыбается даже тогда, когда рассказывает о глупых, невозможных на первый взгляд и иногда опасных вещах. С ним тепло. Господину Ли рядом с ним тепло и до невозможности жарко, будто плавится под июньским солнцем. Но порой ему этого тепла мало. Хочется гореть и сгорать дотла под пристальным взглядом лазурных глаз. Под изучающим его тело взглядом. Зарыться широкой ладонью в рыжие волосы, сжимать, гладить. Хотелось оберегать настолько, что можно было бы причинить этим боль. Даже так.        — Господин Ли... — Чайльд тихо вошел в номер и как-то обеспокоенно провел рукой по плечу мужчины. — Вам письмо.        Скрипач слегка выгнул бровь. Его даже заинтересовало то, что могло находиться в письме. Только один человек мог прислать его сюда.        — Прочту позже, — Чжун Ли покрутил конверт в руках и наплевательски бросил его на стол.         — Вдруг там что-то важное?        Такой глупый вопрос сорвался с губ парня. Мужчина лишь усмехнулся, после чего стремительно привлек его к себе за талию.         Это нежность? Страсть?         Нежелание рассказывать и обсуждать под прикрытием влюбленности. Чайльд действительно думал, что старший в него влюблен. С ним играют, а он улыбается. Молчит, либо смеется. Не подозревает и даже не думает сомневаться в господине. А ведь стоило всего лишь присмотреться...        Чжун Ли опасен, когда играет в любовь. Он настолько правдоподобно выдает свою вторую личность, что люди... Нет, сама вселенная верит и благоволит ему. Словно подбирает верные кусочки пазла для сложной картины. Сама бросает игральные кости, где выпадают две шестерки, а мужчине остается лишь сделать шаг. Один, второй, затем третий...         Он играет в любовь. Он играет с людьми. Он играет в эту жизнь и не боится. В отражении янтарных глаз ни капли страха, лишь страсть. Страсть не к человеку, которого так нежно целуют губы, а к азарту. Он совершает ход и искренне надеется, что проиграет.         Но этого не происходит.        Он ведет на шахматной доске. В такт переливающимся нотам, в ритм движения пламени. Он переставляет пешки как ему удобно и каждый раз верит в то, что наконец продует эту партию. Ждет неожиданного выстрела в голову. Ждет, когда приставят острое лезвие к его горлу. Поджидает, когда пламя в сердце разгорится не у слушателя, а у него самого.         Нет, этого не происходит.        Все идет по кругу. Он еле заметно тянется к человеку, после чего бегают уже за ним. Из-за чего? Он не являлся самым красивым мужчиной на свете, самым талантливым музыкантом в истории или самым верным другом и коллегой. Его не за что любить. Но они влюбляются, теряют голову от горячих прикосновений, купаются в страсти, что является лишь игрой.        Да, он ужасен. И его слушателям это нравится.        Господин Ли касается бедер и плавно раздвигает их, пока по комнате разносится очередной стон. Все эти звуки ласкают слух и...        Вот от чего он получает удовольствие. От тембра голоса, от криков, от шепота. Все это для него лишь музыка. Или песня. Она не прекращается и никуда не уходит. Ее нельзя забыть, перепутать... Убить. Мелодия будет жить вечно, и, пока у него есть возможность, он наполняется этой атмосферой.        На первый взгляд — любовь. А если присмотреться?         — Я люблю... — словно вскользь бросает парень, прерывая сладкий стон, — люблю тебя.        Парень не обращает внимания на то, что не слышит ответа. Не слышит одобрения, отрицания, похвалы или хотя бы благодарности. Ему не все равно, но он уже привык, что господин Ли такой. Юноша даже не думает о том, что старший ведет себя странно. Для него — не странно. Он находит в этом изюминку.         Господин двигается плавно, легко, так, как нравится его партнеру. На самом деле, его слушатели подстраиваются под него. Он — плечо, а Чайльд — продолжение руки. Он думает, а другие действуют. Он выбирает игру, а остальные играют в неё добровольно.         Он гений. Владеет не инструментом, а мыслью. Стоит только задуматься, как все приходит к нему. Также, как и Чайльд, или письмо, лежащее на столе. Клочок бумаги, на котором написано все, что он уже и так знает.         Спустя час юноша покидает его, мурлыча что-то на прощание. К сожалению, для господина Ли это не имеет никакого смысла, а потому он просто пропускает это мимо ушей, довольствуясь наступившей тишиной.         Пальцы льнут к шершавой бумаге и легонько разрывают конверт. Одной рукой он хватается за зажигалку и снова начинает щелкать ей. Другой он держит само письмо, а взгляд стремительно пробегает по аккуратным строкам.  

“Деревня Лома-Приета. Приезжай как можно скорее, чтобы успеть застать её еще живой.” 

 

*** 

 

Song:

Last Tale — Simon Christenko

        Штат Калифорния, Сан-Хосе. 10 октября 1989 год.       Чжун Ли провел еще неделю в компании Чайльда, после чего исчез. Не попрощался, не сказал, что уезжает. Не отправил письмо и не сделал вид, что будет скучать. Он и не скучает.        В его голове уже который день сидит мысль о том, как бы ему хотелось побыстрее оказаться в пункте назначения. Его ждут? Нет, никто его не ждет. Никто даже не надеется на то, что он объявится. Но кое-кто хочет забрать у него лакомый кусочек. Хочет воспользоваться слабостью мужчины и сломать его.         Дорога, как и рвение, закачивается на окраине города. Авто, коих здесь много, останавливается возле очередного хостела. Футляр с инструментом с тихим шорохом перекатывается на заднем сидении, а шляпа мирно покоится на коленях. Почему-то именно сейчас господину хочется сыграть. Взять в руки скрипку, приложить к горлу и постоять так пару минут в тишине. Так легче думать.         Ему нужно еще несколько часов, чтобы добраться до места назначения, но усталость и сонливость дают о себе знать. Очередной хостел встречает его с распростертыми объятиями. Это место не выглядит дешево: рядом есть ресторан, автосервис, а сами номера чисты и ухожены.         Господин Ли оставляет вещи в небольшой комнате и решает наведаться в ресторан, в котором был уже когда-то давно. Он надевает свой лучший костюм и смотрит в зеркало у входа, поправляя галстук. Темно-коричневая ткань долгополого кафтана переливается при искусственном освещении, устало падая вниз и расправляя складки на самой себе. Взгляд цепляется за белоснежную рубашку под верхними одеждами и опускается на позолоченные пуговицы ромбовидной формы. Руки обрамляют тонкие черные перчатки, выделяя на единственном пальце серебряное кольцо.        Уже в ресторане мужчина замечает, как многие обращают на него внимание. Что же здесь забыл господин в таком виде? Наверняка они задавались именно этим вопросом.         Заняв свободный столик у окна, он задумался, уперевшись взором в пианиста на небольшой сцене. Музыка приятно разливалась по всему помещению, придавая особого антуража этому месту. Звучанию фортепьяно не хватало лишь...        — Добрый вечер, — прозвучало рядом.        Скрипач приподнял подбородок и бросил недовольный взгляд на человека напротив. Стоило лишь услышать его голос, чтобы отвращение подкатило к горлу вперемешку со страхом.        Страх?        Господин Ли разве боится кого-то, если он не боится даже смерти?        Этот человек стоит перед ним с ядовитой ухмылкой на лице, прожигая взглядом такого уязвимого сейчас мужчину. Его костюм — безвкусица, брезгливая манера речи, надменное выражение лица, поза...         — Исчезни, — только и сказал Чжун Ли, но неприятель уже сел напротив него и тихо рассмеялся, не желая привлекать лишнее внимание.        — Не очень-то ты и любезен, Ли. Я бы на твоем месте радовался, увидев знакомое лицо.        От этого “Ли” живот скрутило в тугой узел. Мужчина не показывал внешне, но знающий мог почувствовать напряжение, исходящее от него. Он сжался от такого давления со стороны и изо всех сил старался усидеть на месте. Он мог просто уйти, но тогда дал бы слабину. Снова показал бы себя слабым перед этим человеком.        — Что же ты не сыграешь с тем пареньком? Не твой типаж? — мужчина кивком головы указал на пианиста.        Молчание.        — Знаешь, а я ведь хотел поговорить с тобой, как старые друзья, — он улыбнулся тому, что господин Ли буквально вдавливался в сидушку стула, пытаясь раствориться и пропасть из виду.        — Мы не друзья. И-        — И никогда ими не были, знаю, — неприятель запустил пятерню в длинные белые волосы и слегка их взъерошил. — Почему не скажешь мне спасибо?        — За что? За то, что ты подослал ко мне Мари? — сквозь зубы просипел мужчина.        — Подослал? Ха! Ха-ха-ха-ха-ха! — некоторые из гостей обернулись в их сторону. — Все-таки она тут же побежала к такому ущербу, как ты.        Внутри все сжалось не то от злости, не то от стыда. Почему ему стыдно перед ним? Он не сделал ничего плохого, ведь Мари сама пришла к нему. Сама напросилась в номер, сама начала приставать, сама не хотела уходить целую неделю. В конце концов, сама ушла от своего жениха.        — Я ничего тебе не сделаю, если ты решишься, — мужчина встал из-за стола и пригладил волосы. — Она достойна наказания... Если только кто-то другой не накажет тебя в ответ.        Неприятель удалился, и Чжун Ли остался наедине с отступающей паникой. Он давно не испытывал такого. Голова снова закружилась от беспорядочных мыслей, но теперь у него будто открылось второе дыхание. Ему дали зеленый свет и теперь можно бежать куда глаза глядят. Но ведь...         Он так просто не отступит?   

*** 

 Song:

Team Kevin — Austin Farwell

        Штат Калифорния, деревня Лома-Приета. 11 октября 1989 год.        Следы от туфель оставались на влажной от дождя земле, уходя к оставленному у дороги авто. Он шел к самому уютному, теплому и родному ветхому дому, надеясь, что он не опоздал.         Редкие деревья склоняли над ним свои ветви, укрывая от мелких капель. Вдалеке виднелись такие же обветшалые домики, покрытые туманом и потрепанные временем. Воспоминания густым комом нахлынули на господина, но он и не старался их развеять.          — Ли! Ли, где ты? — обеспокоенно кричала женщина с длинными темными волосами, прижимая руки к груди, вращая головой из стороны в сторону.        — Я здесь! — крикнул мальчик откуда-то сверху.        Женщина подняла голову и увидела мальчонку, что довольно ловко взбирался на массивный дуб. Уже спустя мгновение он залез на широкую ветку и устроился на ней, свесив ноги вниз. Его широкая лучезарная улыбка могла осветить весь мир вместо солнца, а широко расставленные руки — обнять планету целиком.        — Ли, сыночек, слезай оттуда... — мама мальчика приложила ладошку к губам и тяжело охнула. — Господин Хан уже пришел, у тебя занятия на скрипке!        Мальчишка пролепетал что-то вроде: “Да кому нужна эта скрипка!”, — после чего встал на ветку ногами и прошелся по ней к самому краю. Дубу можно было доверять, а вот неуверенным шагам маленького Ли — нет. Не прошло и пары секунд, как он свалился наземь с приличной высоты.        — Ли! Сынок! — кричала мама и пыталась успокоить плачущего сына.        Так мальчик сломал руку и занятия на скрипке отложились еще на месяц.          — Чжун Ли?        Он обернулся и увидел ее. Жива. С разлохмаченными блондинистыми волосами, небольшими мешками под глазами и в домашней одежде. Такую простую, настоящую, какой знал ее раньше. Уголки губ поддались нахлынувшим эмоциям и поползли вверх. Он был рад видеть ее, хоть она и принесла ему много проблем в жизни.        — Мари...        Он не заметил, как оказался в ее крепких объятиях. Женщина держалась за него как за последнюю надежду, как за хрупкую веточку над пропастью, лишь бы не упасть. Она пальцами впивалась в его расшитый золотыми узорами кафтан и плакала от душевной боли, а он поглаживал ее спину, стараясь утешить. Не было в его мыслях понимания о ее страхе, но он искренне не желал ей зла. И не считал злом то, что произойдет позднее.   

*** 

        — Ты снова пила? — господин Ли остановился у круглого кухонного стола и оглядел то, что стояло на нем. А конкретно: несколько бутылок из-под вина, коробку конфет, деревянную доску с кусочком засохшего сыра на ней и кучу салфеток, пропитанных слезами.        Женщина виновато кивнула и присела на стул неподалеку от мужчины. Ее вид действительно удручал, но сейчас она выглядела так, какой Чжун Ли и полюбил ее очень давно. Без роскошных локонов, вычурных нарядов и яркого макияжа. Его единственная, искренняя и настоящая.        — Как ты узнал, что я здесь? — она шмыгнула носом пытаясь сдержать новую волну слез.        — Просто... Подумал, что вернешься туда, где у тебя больше всего воспоминаний.        Ему нельзя было говорить истинной цели своего приезда и правда не хотелось делать то, о чем говорил неприятель. Господин, наконец, мог провести время с Мари так, как желал этого очень долго. Поговорить по душам, успокоить, когда ей плохо, не думать, что где-то его ждут.         Он подошел к ней и опустил руку на ее блондинистые волосы. Взгляд упал на небольшой синяк в области шеи; он не сразу его заметил из-за кофты с широким воротом.        — Это он сделал? — мужчина слегка коснулся пальцами нежной кожи.        — Тебе-то что? Сделал и сделал...        — Мне — ничего, а вот тебе больно.        — Мари, я не хочу с ним играть! — маленький Ли как всегда капризничал. Так считали все, когда мальчик говорил об их с Мари друге.         — Если ты не пойдешь, то я пойду одна! — крикнула девочка с блестящими словно золото волосами.        Ли всегда приходилось ходить вместе с Мари, потому что он не мог отпустить ее одну. Одну... К нему. И хоть Ли был тогда ребенком, он все прекрасно понимал. Чувствовал какую-то опасность, но никак не мог подловить их “друга” на пакости.        А пока он пытался присмотреться к нему поближе, мальчик старше него на четыре года играл с Мари. Ли приходил к нему в гости не по собственному желанию и всегда мог уйти, но ему просто не дала бы покоя совесть. Мальчик всегда чувствовал ответственность за блондиночку, которая поклялась ему в дружбе и верности. И он тоже был ей верен. Всегда.         — Эй, Ли! Сходи в сад и принеси нам вишни, — командовал старшенький.        — А чего это я должен ходить в твой сад за твоей вишней? — парировал Ли и надувал щеки, пока Мари смотрела на него со снисходительной улыбкой.        — Потому что Мари попросила! А ну, бегом!        Так он и манипулировал маленьким Ли с помощью Мари. Начиналось все с вишни, а заканчивалось... Меньшее зло всегда приводит к большему, а мальчик испробовал все это на своей шкуре.          Чжун Ли прошел дальше в кухню и уперся в фурнитуру. Здесь совсем ничего не изменилось. Белые гарнитуры с аккуратной резьбой и дубовыми столешницами, аккуратные фигурки кошек, сделанные из глины еще в детстве, колышущиеся от легкого ветерка шторы. Все это самовольно погружало в воспоминания и уносило куда-то далеко. Это место точно можно было считать домом, но не после всего, что произошло.          Шли годы, дети росли как на дрожжах. Маленький Ли уже перестал быть таковым, ведь ему стукнуло двенадцать. Он уже три года упорно тренировался игре на скрипке, но выходило не так хорошо, потому что мальчик вечно где-то пропадал.        Каждый день он виделся с Мари, что жила по соседству. Девочка вечно утаскивала его по своим делам, совершенно не обращая внимания на то, что у мальчика были и свои занятия. Они воровали вишню из соседних садов, скрытно перелезая через заборы, носились сломя голову по всей деревне и любовались Лома-Приетой, сидя на широких ветвях того самого дуба. Ли даже играл в куклы вместе с Мари, потому что у нее не было подруг.         Это было мирное время, но им всегда мешал старший. Шестнадцатилетний парень стал таким взрослым и “красивым” по мнению Мари, что Ли уже начинал злиться и ревновать, ведь все ее внимание приходилось далеко не ему. Девочка все больше времени проводила со старшим, совершенно забывая о своем друге, которому поклялась в дружбе и верности.         После этого Ли начал меняться. Сначала понемногу, а потом...          Мужчина нашел аптечку там, где она обычно и лежала, а еще удивился обнаруженной находке. Все сочиненные им в далеком прошлом композиции хранились в этом ящике, будто дожидаясь его. Пальцы дотронулись до шероховатой бумаги, а лицо потеплело. Стало приятно на душе от того, что он оставил частичку себя в этом месте.        Он сел напротив Мари и, не дожидаясь чужого одобрения или разрешения, потянулся рукой к ее шее. Женщина не упиралась, лишь шикнула, когда пальцы коснулись ссадины.         — Сними это, я осмотрю тебя, — господин поймал на себе взгляд возмущенных глаз и тихо рассмеялся. — Чего я там не видел... Приставать не буду.        Свитер лег на спинку стула и открыл вид на белоснежную кожу, покрытую многочисленными синяками. Шея, ребра, руки — все было в пятнах.        — Ну? Хорошо он меня разукрасил? — она слабо улыбнулась.        — Не смешно.   

Song:

Closer than sisters — Abel Korzeniowski

 (ВК музыка: Abel Korzeniowski — Daydreams)

      Ли исполнилось тринадцать. Родители на день рождения подарили ему щенка, ведь мальчик давно хотел себе питомца и отец, как великодушный человек, наградил своего сына за успехи в игре на скрипке. Мальчик хотел позвать Мари в этот день к себе, потому что ей наверняка понравится маленький пушистый тявкающий комочек, и девочка задержится у него дольше, чем на пару часов.        Да, мальчик хотел манипулировать ее вниманием с помощью щенка, но это ведь безобидно? Он всего лишь скучал по Мари, пытался добиться от нее хоть одного комплимента в свою сторону, которыми она одаривала старшенького. Но не смог. Не получалось.        Мари пришла к нему, узнав, что мальчику подарили щенка. Ли так тщательно готовился к ее приходу: надел костюм, в котором выступал в первый раз на городском конкурсе музыки, нарвал цветов в мамином саду и, хоть получил за это по шее, все равно был счастлив. Счастлив, что девочка наконец придет.        Стоило Мари переступить порог дома, как весь энтузиазм Ли испарился. За ее спиной показался старший, которого мальчик не видел уже давно. Семнадцатилетний, теперь, парень и правда сильно вырос. Начали появляться какие-то мышцы, лицо похудело, и черты заострились, а волосы стали еще длиннее. Теперь он завязывал их в хвост, и Мари это безумно нравилось.        — Ты ведь не против...? — прошептала девочка, а в ответ получила лишь тихое “нет”.        Глаза Мари светились счастьем, когда собачонка сама ластилась к ней. Ли умилялся, глядя на эту картину, а старший... Что-то в его взгляде поменялось. Он высокомерно смотрел на именинника и еще большим отвращением — на щенка. Если раньше он был просто противным, то сейчас Ли начинал его бояться, ведь он одной рукой мог его прихлопнуть.        Время близилось к ночи. Ребята провели весь день вместе с мальчиком, как он того и предполагал. А все из-за щенка. Старший оставался в этом доме только из-за Мари, которая никак не могла наиграться с ушастым другом.         Родители Ли предложили детям остаться у них на ночь, чтобы мальчику не было скучно. И, скорее всего, обидно, ведь мама видела, как Ли готовился к приходу Мари, но так этого и не сказала. Дети согласились: девочка — с энтузиазмом, а старший... Как смог, так и принял это.         Ребята легли на одной кровати в комнате мальчика и уже начали засыпать. Где-то под боком у Ли тихо сопел щенок, а рядом также тихо спала Мари. В этот момент он был по-настоящему счастлив. Несмотря на то, что с ними был еще и ненавистный им старшенький, он все равно был рад.        Среди ночи послышался шорох. Матрас характерно прогнулся, будто кто-то с него встал. Ли почувствовал это сквозь сон, а через несколько минут проснулся от того, что не почувствовал уже привычного тепла. Разлепив веки, он увидел только сопящую рядом Мари. Ее сон был спокоен, а сама она, судя по виду, никем не тронута.        Вот только рядом не было старшего. Мальчику стало даже беспокойно, где-то в глубине души он начал переживать за него. Ли вышел из комнаты, обошел весь дом, но не нашел того, кого искал. Также он заметил, что не видит еще кое-кого...        Ли выбежал на задний дворик и прохладный воздух тут же ударил в лицо. Полная луна озаряла сад своим присутствием, но даже так мальчик не видел никого, пока не услышал странный звук. Будто кто-то делал физические упражнения, тяжело выдыхал, пытаясь отдышаться. Мальчик пошел на звук, и он привел его к противоположной стороне сада — к ограждению, окруженному пышными розовыми кустами.         В последующие секунды жизнь разделилась на до и после. Именно тогда Ли впервые ощутил страх и злость одновременно. Он смотрел на темный силуэт семнадцатилетнего парня, избивающего ногами уже бездыханное тело щенка. Щенка, которого подарили Ли на день рождения. Щенка, о котором он так мечтал. Щенка, который сейчас не издает ни звука, ведь он уже мертв.         Ли неосознанно всхлипнул и тут же закрыл рот рукой, поспешив спрятаться от маньяка, но не смог. Старший настиг его моментально, схватив за горло окровавленной рукой и подняв над землей. Их разница в росте тогда была колоссальна, а потому Ли и боялся. Боялся, что этот урод сделает с ним то же самое, что и с бедной собакой, не успевшей прожить хотя бы сутки в этом доме.        — Если ты кому-то об этом скажешь, — в потемневших глазах блеснул огонек полного безумия, — будешь следующим.        Убийца отпустил мальчика так, что тот свалился на землю и больно ударился копчиком. Ли остался один. Прижимая еще немного теплое побитое тело к груди и тихо, совсем тихо плача. Так, чтобы никто его не услышал, потому что ему сказали, что сделают с ним то же самое.        А если бы... А если бы сказал?          Господин Ли аккуратно обработал каждую ссадину под тихий скулеж Мари и ее редкие фразочки о ненавистном женихе. Так часто было раньше, когда они все вместе жили здесь. Когда их “друг” не был ее женихом вовсе, но уже намеренно издевался над ней. Еще в подростковом возрасте он как бы “невзначай” ударял ее по лицу или по другим частям тела. А она любила его. Несмотря на избиения, оскорбления и вечную ругань любила. И, скорее всего, любит до сих пор, раз терпит это.   

*** 

 

Song:

Six hours — Abel Korzeniowski

        Штат Калифорния, деревня Лома-Приета. 13 октября 1989 год.        Чжун Ли пробыл три дня рядом с любимой женщиной, но не так, как всегда этого хотел. Они спали в разных комнатах, каждый занимался своим делом, ведь Мари не было никакого дела до друга детства. Да, она была ему благодарна, что он, как обычно, оказался рядом в нужную минуту, но не испытывала к нему никакой нежности. Пользовалась, как и всегда.           — Ли, пожалуйста, хватит! — пятнадцатилетняя девочка отбросила руку мальчика и грозно зыркнула в его сторону.        — Мари, не нужно, прошу! Ты что, не видишь-        — Я не знаю, что видишь ты, но я вижу лишь своего друга. За кого ты его принимаешь?         “За убийцу. Нет, он и есть убийца”, — хотелось сказать Ли, но он молчал. Ради своего же блага молчал, как ему казалось.        Мари окончательно отдалилась от него. Ушла за тем, кто этого был не достоин. Не достоин даже стоять рядом с ней, смотреть на нее и дышать с ней одним воздухом. Ушла за последней тварью этого мира просто потому, что он “лучше”. Потому что он ее понимает, как выразилась Мари, а вот Ли “думает только о себе”.        После этих слов он начал меняться стремительнее. Мальчик закрылся в себе. Он находил утешение лишь в музыке, ведь только она не предаст. Сочинял композиции, играл, начинал разговаривать сам с собой. Он много думал и мало говорил, если и говорил вообще. Родители перестали это контролировать в какой-то момент и пустили все на самотек, что и стало еще одной ошибкой.          Мужчина пытался заботиться о ней. Готовил, хоть искренне это не любил, заставлял не лежать, уткнувшись в подушку со слезами на глазах, а хотя бы посидеть на свежем воздухе. Он делал это так, будто хотел ей отплатить за все плохое, что было и будет сделано. Без любви, которая была раньше.        Но все же чувства останавливали его.        Из-за этого он тянул так долго, откладывал “наказание” на потом, не желал плясать под дудку ее жениха. Он мучил себя непрошенными мыслями, от которых болела голова, и в то же время боялся. Страх за то, что слова неприятеля могли быть ложью, и к Чжун Ли в дверь постучится расправа.         Он ждал, смотрел за состоянием Мари, которая не прекращала пить, хоть мужчина и отговаривал ее. Это и подтолкнуло его к действию. “Судьба” — подумал тот.          Ли стукнуло восемнадцать. Из-за того, что он изъявил желание поступать в музыкальную академию в Сан-Франциско, родители были вынуждены оставить это место. Они видели, что их сын добивался огромных успехов в музыке и хотели помочь ему всем, чем только могли.         Дом они продали семье Мари, а сами переехали в город. После этого Ли долгое время не виделся с девушкой, которую любил всем сердцем, хоть и осознал это уже поздно.        Спустя пару лет их семью известили о том, что Мари выходит замуж, но о женихе не было и речи. Всем в деревне настолько было интересно, за кого она выходит замуж, что его так и окрестили “женихом” без имени. Семья Ли уехала в деревню, чтобы поздравить молодых, ведь их семьи дружили на протяжении всей жизни, но сам Ли не захотел отправляться туда.        Он уже знал кто жених, да и чтобы догадаться не требовалось особых усилий. Безусловно, он все еще переживал за Мари, и воспоминания о ней все еще теплились в его сердце, отдаваясь приятной дрожью по телу, но он попросту не мог видеть ее в этот день. Видеть рядом с убийцей.        Молодожены стали жить в том самом доме, где прошло все детство Ли. От необъяснимого спектра эмоций хотелось плакать и смеяться одновременно. Если бы только родители Ли знали настоящую сторону жениха... Но уже и не было нужды говорить об этом. Точнее, сам парень не видел нужды. На слова матери о том, что щенок куда-то пропал, отец сказал, что тот убежал, а Ли просто расплакался, вспоминая, как он собственными руками раскапывал могилу в сухой земле.          Любовь к Мари испарялась с каждым днем, пока мужчина находился в этом доме. Каждая вещь здесь была пропитана присутствием того, кого он больше всех ненавидел и боялся в этой жизни. Эти фотографии, купленные им картины и украшения, фортепьяно... Больше не хотелось здесь находиться. Хотелось стереть это место с лица Земли, несмотря на все то, что здесь было.         Ночью мужчина постучался в комнату женщины, надеясь на то, что она еще не спит. Не услышав ответа, он тихо вошел в комнату и застал ее спящую и полностью расслабленную возле кровати. Ее блондинистые волосы снова растрепались, одежда помялась, а в руке была пустая бутылка из-под вина. Рядом лежала фотография Мари с ее женихом. Господина Ли будто переклинило в этот момент. Пропала вся любовь и жалость к этой женщине. Она убивается ради того, кто ее не ценит, ради того, кто ее совершенно не достоин. Не обращает и капли внимания на того, кто заботится о ней и старается не дать погибнуть в руках злодея. Это был еще один толчок к содеянному.         Еще один шаг.   

Song:

Rejection — Abel Korzeniowski

(повтор)

        Смычок касается струн, и мелодия тихо льется по комнате. Мари даже не просыпается от прекрасного звука. Ей все равно. Также, как и всегда.        Он творец. Выражает свою страсть и любовь к музыке через каждую ноту и каждое движение смычка. Мертвенно бледное лицо оживает, а в потемневшем взгляде отражаются искры. Манера оскаливать зубы в достижении идеального звучания и это зрелище — все, что нужно. Он проникается музыкой так глубоко, что иногда кажется, словно погружается в другое измерение, где существует только он и разгорающееся пламя внутри. Оно греет лучше любого костра и светит ярче солнца, потому что он его создатель.        От обиды, страха и боли слезы скатываются по щекам. Больно от того, что он делает сейчас. Он успокаивает себя тем, что спасает ее. Спасает от убийцы, который может сделать с ней то же самое, что и с собакой в тот самый день.         “Теперь тебе не будет больно.” — говорит он сам себе и как же все это эгоистично.        Эта женщина появилась в его жизни внезапно, затмив всех собой и своими причудами. Чжун Ли ей верил, понимал, искренне любил и, возможно, будет любить еще очень долго, вот только она уже это не поймет. Будет слепо бежать за своим женихом вдогонку. Будет любить его, а не господина Ли.         Мелодия затихает, но Мари так и не просыпается. Если бы она проснулась... Если бы только открыла глаза — он бы прекратил. Эта мелодия затихла бы навсегда, но она так и не обратила на него внимание.        Излюбленная зажигалка Zippo, с которой господин не расставался много лет, щелкает. Она падает к телу Мари и все вспыхивает ярким пламенем. Едкий запах разлитого по всему дому керосина никак не смущают мужчину. Его силуэт растворяется в дверях, а позади слышны лишь крики ужаса.         Она все-таки проснулась. Но было уже поздно.        Обветшалая крыша дома рушится на глазах у мужчины. Все пылает, а внутри разрастается тоска по любимому месту. Оно было его любимым, пока кое-кто не переступил порог этого дома и не оставил в нем свой след. Пока он не забрал у господина Ли все, что было ему так дорого.        — Так не доставайся же ты никому.   

*** 

 

Song:

Lumia — iday

        Штат Калифорния, Сан-Франциско. 16 октября 1989 год.        Дорога прошла тихо и спокойно. Слишком тихо. Мужчина даже ни о чем не думал, пока был в пути. Он сжег все то, чем когда-то дорожил: тихое и уютное место, где прошел важный период его жизни, письма и первые сочиненные им композиции, первую любовь.         Отчего-то в груди пусто. Он должен сожалеть? Сопереживать? Ему просто все равно. В этот момент ему стало все равно на любимое и бесценное.         На въезде в город взгляд янтарных глаз привлекает знакомый автомобиль, припаркованный у придорожного кафе. Если бы не все произошедшее, он бы просто проехал мимо и забыл об этом. Но не в этот раз.        Гуйчжун останавливается прямо под боком подобного ей Астон Мартина, но глянцевого черного цвета. Шляпа снова опускается на абсолютно пустую голову. Пустую и безрассудную, потому что он сам не понимает, что сейчас делает. От отчаянья ли?        Теплое и уютное до этого кафе в секунду меняется в своей атмосфере, как только господин Ли заходит внутрь. Здесь все также, как и пять лет назад. Когда Мари вышла замуж за того мужчину.        Он присаживается за белый деревянный стол у окна и ждет. Знает, кто к нему подойдет и что скажет. Он всегда был так предсказуем, но Чжун Ли продолжал бояться его. Произошедшее много лет назад не забыть, а пережитая злость никак не проявит себя. Первобытный страх — вот что им движет.         — Долго ты, — мужчина присел напротив и пригладил длинные белые волосы.        — Были... Дела.        Вдруг неприятель засмеялся. Громко, резко, противно и ядовито. Прошелся взглядом серых глаз по своему собеседнику и улыбнулся. Он одним только видом превосходил господина Ли, одним своим самомнением.         — Интересно вышло, — белокурый взял с подноса официанта чашку черного кофе, — совсем ничего от неё не оставил. — Он заговорил чуть тише, чтобы другие их не могли расслышать. — Ни рук, ни ног... Даже головы. Не похоже на тебя.         Молчание.        — Хороший дом к тому же сжег, а я хотел его продать.        — Закрой свой рот. Он никогда тебе не принадлежал, — терпение господина Ли заканчивалось. С каждым словом маньяка ему становилось все хуже и хуже, и страх отходил очень далеко.        — Принадлежал. Причем законно, — мужчина отпил кофе и облизнулся, — как и Мари. Все, что находилось в том доме принадлежало мне, кроме твоих жалких бумажек с нотами.        Грохот прошелся по всему заведению. Стол отлетел куда-то в сторону, а сам Чжун Ли возвышался над “гнилью” как разъяренный зверь. Губы дрожали от злости, а тяжелое дыхание слышалось другим даже в конце зала.         Белокурый мужчина сидел так, словно ничего не произошло. Все с той же чашкой кофе в руке и надменным видом, внимательно следя за каждым движением господина.        — Ты убил ее, — шепотом, еле слышимо сказал мужчина с отражением полного безумия в глазах и отвратительной улыбкой на лице.       — Ты! — Чжун Ли схватил его за ворот рубашки. — Это ты ее убил! Ты довел ее до такого состояния! А я... Я ее спас!        Официанты начали оттаскивать господина Ли от провокатора, что давалось им довольно тяжело, ведь мужчина брыкался и смог даже ударить одного из них локтем, по случайности.         — Ты ничтожество! Ты всегда был НИКЕМ! — последнее, что слышали гости в кафе, пока охрана выводила разбушевавшегося господина.    

*** 

Song:

Everyday — Carly Comando

        Тот же самый номер в том же самом отеле. Его всегда встречает тишина, также и провожает. Сколько бы господин Ли ни думал и говорил о том, как жаждет настоящей любви — она никогда бы ему не пригодилась. Для него это чувство не играет особой роли, оно мешает. Мешает его карьере, будущему, ежедневным делам, в конце концов. Он сам бросается в огонь, что мелькнул перед глазами, утопая в нем, но не горит. Ничто не вызывает в нем таких ярких эмоций, как музыка. Мелодия, способная литься часами напролет и ублажать своим звучанием. Еще ни один человек не стал для Чжун Ли настоящей мелодией. Никто.        Он снимает шляпу и кладет ее на слегка пыльный туалетный столик, совершенно не обращая внимания на темноту в комнате. Ему привычно здесь. Тепло и хорошо, в каком-то роде. Мысли уносятся вдаль так, что их уже не поймать. В голове лишь одно имя, которое постепенно угасает словно пламя свечи. Больше нет никакой грусти, злости или обиды. Все умерло, все сожжено. Все...        — Чайльд... — шепчет он, когда замечает письмо на столе, а под ним — книгу.        Мужчина медленным шагом подходит к журнальному столику, которого касались совсем недавно, судя по пыльным разводам. Письмо... Пахнет им. И та самая книга. Его любимая.         Почему Чжун Ли запомнил это? Разве это было так важно для него? Помнить про черный чай с молоком и без сахара, про “Маленького принца”, про семью, что так дорога поцелованному солнцем. Он помнил каждый разговор об автомобилях 70-х годов, помнил атмосферу в той самой коморке, где они читали часами напролет, помнил...         Нежные касания, поцелуи, взволнованное, сбивчивое дыхание, пунцовые щеки и ласку. Помнил, как его любили. Кажется, по-настоящему.  

“Я знаю, эта женщина очень дорога тебе и понимаю, что ты не мог упустить возможности вновь ее увидеть. Тяжело лишь от того, что ты не смог мне этого сказать.” 

      Рухнуло все. Господин Ли гениален? Ни разу в жизни. Он пускает все на самотек и никогда ничего не держал под контролем. Ни одного человека в своей жизни он не смог удержать. От него либо отворачивались и предавали, либо предавал он сам. Мальчишка, что когда-то клялся в верности, напрочь забыл о своих же словах. Отчужденный, морально побитый, одинокий... Конечно, он стал таким из-за прошлого. А если бы?        Ах, а если бы...        Оббегая прохожих, неторопливо идущих под своими черными как смоль зонтами, он бежал, бежал, бежал... Ах, как это воодушевляет. Его длинные волосы, собранные в хвост, липли к одежде и к лицу, а ветер как хлыст бил по чувствительной коже. Не было больше и мысли о том, что будет. Он думал лишь о том, что проживает сейчас. Он не может упустить, не может просто так оставить того, кем дорожил. Или дорожит до сих пор.         Ноги уносят его все туда же на 13-ую Авеню, где столько всего произошло за полтора месяца. Туда, где он чувствовал себя обычным, до боли простым человеком. Таким, каким был раньше. Не искалеченным душевными ранами ребенком, питающим интерес ко всему вокруг, хоть и реагировал на это легкой полуулыбкой.         Бежал к тому, кои любил его и может... Любит до сих пор. Тот, чье внимание было зациклено на господине, чья широкая лучезарная улыбка могла осветить весь мир вместо солнца, а широко расставленные руки — обнять планету целиком. Он видел в этом юноше себя, но счастливого. Не искупавшего руки в крови и не пропитанного дымом до костей. Того, кто не убивает, а создает. Доброго, ранимого и...        Мертвого.        Дрожь в секунду охватывает его тело, но не от холода, а от страха. Будто бы его бросили в ту самую сцену из детства. Его давят морально, пытаясь свести с ума этим зрелищем. Зрелищем из надписи на высоком заборе, где кровью выведено заветное имя.         Он бежал к нему, чтобы не упустить последний шанс, но было поздно. Слишком поздно. В темноте тихой улицы, покрытой туманом, у забора лежит бездыханное тело. И будто бы сейчас бьют именно господина Ли. Нещадно наносят увечья, но не чтобы убить, а задавить морально, помучить. Свести с ума, убить все самое теплое в душе и задушить тех бабочек, которые являлись ему при виде Чайльда.        Мертвого Чайльда.         С его именем на заборе.        Именем, написанным кровью. Его кровью.        Слезы смешиваются с каплями дождя, стекающими по щекам, а откуда-то доносится неистовый вопль. Звериный, отчаянный, полный боли крик. Это кричит господин, который бросился в огонь ради той, что этого не стоила и упустил того, чьего гласа стоил весь чертов мир. Он падает на колени, а в них будто впивается стальная проволока, истязая, без единого до этого шрама, кожу.         Он не слышит ничего кроме белого шума, не видит ничего кроме крови окропившей его руки. Будто это он убил юношу. А ведь это и было так на отчасти.         С губ срываются неразборчивые фразы, пока сам мужчина убаюкивает на руках холодное тело. Он напевает какую-то песню, часто всхлипывая и сжевывая некоторые слова, но вскоре дождь прекращается и среди редкой капели слышен его дрожащий голос. 

♫ Сжечь весь мир ради тебя, 

Чтоб сгорел мой дом дотла ♫

      Руки все сильнее прижимают к себе мертвого, в попытках оживить его теплом, но ничего не выходит. Из-за этого вся улица, а то и весь штат слышит еще один истошный крик, зовущий на помощь.  

♫ В этом доме был однажды, 

Человек, усопший дважды ♫

      Он видит, как его глаза закатываются. Самые красивые глаза на свете, синие, как океан, и чистые, как небо. “Нет... Нет-нет-нет...” — шепчет он в попытках открыть его глаза снова и слегка потрясывает, держа за голову. 

♫ В первый раз он сгнил в ночи, 

Рядом с пламенем свечи ♫

      Никакие мольбы не были услышаны, ведь молодой человек умер уже давно, а его кровь почти смылась с забора под проливным дождем. Она стекала вниз по дороге и в свете пары фонарей выглядела как дорога в ад. Личный ад господина Ли. За все его деяния. 

♫ А в иной, пред Мраком ставший, 

Пощажен за страх начавший. 

В ярком пламени свечи 

Ты, прошу тебя, гори. 

В ярком пламени свечи 

Я прошу тебя, гори... ♫

 

*** 

Song:

Only The Winds — Olafur Arnalds

        Штат Калифорния, Сан-Франциско. 17 октября 1989 год.        Просидев до раннего утра на холодном асфальте, ноги уже не чувствовали никакого тепла. Что там говорить, сам Чжун Ли был холоден, как лед. Его лицо не выражало никаких эмоций. Все свое тепло, свою любовь и веру в лучшее он отдал тому, кто никогда этого не поймет и не услышит. Никогда.        — Я сожгу его. Убийца будет гореть.       Пальцами в черной окровавленной перчатке он прошелся по порезу на шее, затем по груди и ребрам. Все тело юноши было исполосовано ножом, лишенное жизни и хоть капли нежности по отношению к господину. Без чувств, без тех улыбок, без того звонкого голоса, который он полюбил не так давно, но будто бы внимал ему всю жизнь.        — Прости меня.        Господин Ли отчаянный человек, идущий на отчаянные меры. Он никогда не действует по зову сердца и слушает лишь разум. Его думы обманчивы, но, несмотря на это, он продолжает идти на поводу у логики. Мир отнюдь не логичен и не стоит ему доверять. Пока ты находишься в одной части штата, думая, что погубишь разум, на другом конце нещадно убивают твое сердце. Разрываешься, как меж двух огней, и боишься сделать неверный выбор. И господин Ли боялся тогда. Боялся и потому ошибся. Со страхом в груди впустил ту самую женщину в свое сердце, но бестолку. Господин Ли и правда спас ее, ведь смерть все равно пришла бы к ней, только в другом обличье.         Он неторопливо смеряет шагами улицы, ведь он уже знает, что его ждет. Футляр для музыкального инструмента, пробывшего с ним всю его жизнь, даже сейчас лежит в его руке. Скрипка изредка постукивает о стенки короба и отдается глухим звуком. Кроме него, ничего не слышно. Шум машин на многолюдных улицах, голоса прохожих, прошлое и будущее — неважно.       Настоящее. Только то, что он делает сейчас.        Головной убор все также обрамляет его голову и скрывает растрепавшиеся влажные волосы. На нем черный кафтан, расшитый золотыми узорами, сияющая белая рубашка и начищенные до блеска туфли. Он так старается, но до него снова никому нет дела. Его вид всегда опрятен, но каждый раз будто неузнаваем. Он неуловим и это может быть как прелестью, так и очередным расстройством день за днем. Сколько бы усилий господин Ли ни прикладывал, его личность остается безызвестной.         Мужчина доходит до моста “Золотые ворота” и оглядывается назад. Он знает, что за ним следят, знает, что идут попятам, обращая внимание на каждое его действие. Вот только они совсем его не знают. Этот человек непредсказуем, ведь его действия больше не поддаются никакой логике. Она осталась где-то далеко, в деревне Лома-Приета и теперь он слушает лишь сердце, которое твердит ему: “Сыграй для них в последний раз”.         Он ловко взбирается на "Башню Сан-Франциско", а на лице блещет оскал в предвкушении предстоящего выступления. Краем глаза он замечает пару затонированных машин; они останавливаются под башней, а из окна выглядывает уже знакомый... Убийца.        Холодный северный ветер срывает с головы господина шляпу и уносит ее куда-то вдаль, растрепывает длинные черные волосы, играет с ними, путает, сбивает господина с ног, но дает удержаться на такой высоте. Сама природа благоволит ему, сама судьба. Она снова подбрасывает игральные кости и в них насчитываются две шестерки. Подкидывает ему недостающие кусочки пазла и складывает сложную картину.    

Song:

Cernunnos — Power-Haus, Christian Reindl, Lucie Paradis

        Крышка футляра щелкает, и рука в черной перчатке достает из него инструмент. Ветер понемногу утихает, а над головой проносятся косяки птиц, как предвестник катастрофы. Смычок касается струн и делает первое движение, после чего эта мелодия слышится всем и каждому. Звяканье металлоконструкций словно в аккомпанемент скрипке играет вместе с исполнителем.         Вот оно. Та самая точка невозврата, самый пик его незабываемой карьеры, что останется в памяти у каждого. Он говорил себе всю жизнь, что его никто не замечает, но сейчас внимание самой вселенной приковано к нему одному. Он — вестник самого ужасного и пугающего, и в то же время самого прекрасного и чарующего. Стоя на этой башне, чувствуя ветер, пробирающий до костей, слушая и слыша то, ради чего он жил всю свою жизнь. Играя ту мелодию, которой он хотел посвятить недели, месяцы и годы, но не смог.         Не сможет больше никогда.        Он играет для слушателей, готовых гореть ради него. Сгорать в любви к своему исполнителю. Они всегда слушали и молчали, с ужасом на лице и растекшимися слезами по щекам. Не сказали и слова тому, кого любили, хоть и не по-настоящему. Никто не сказал ему, как он ужасен, ведь попросту не успевали. Их речи затмевали крики от неистовой боли и невероятные композиции этого гения. Убийцы, что стал таким из-за своего неприятеля. Стал тем, кого боялся.         Он плачет, ведь больше никогда не услышит свою же игру. Это слезы горя и радости одновременно. Он счастлив, потому что его последней композицией — его мелодией — стал поцелованный солнцем. Яркий, звонкий, вспыхнувший так внезапно и догорев так же быстро, как свеча. Воспоминания о нем — фитиль, впитывающий в себя расплавленный воск, соединяясь с кислородом и не прекращая гореть. 

“Из тела человека легко можно сделать свечу. Одетое человеческое тело действует как свеча "наизнанку", с источником топлива внутри и фитилем снаружи. Следовательно, происходит непрерывная подача топлива в виде тающего жира в организме, просачивающегося на одежду жертвы.” 

      В порыве страсти господин Ли не замечает толчки, не замечает, как мост начинает рушиться, не замечает, как уже летит вниз. Ему это и видеть не нужно, он и так все знал. Толпы народа покинули мост, как только он начал расшатываться. “Оно и к лучшему”, — подумал мужчина. Ему не хотелось видеть, как гибнут те, кто не был достоен гореть ради него или слышать даже одну ноту из его композиции. Все они — лишь пешки, проживающие свою раздражающе-примитивную жизнь. Простые шахматные фигуры, которыми так легко управлять, если слегка надавить. Вот только не поддавался лишь один. Лишь один...        Музыкальный инструмент остается в его руке до самого падения, а смычком он перерезает себе горло, до столкновения с водой.         Такая ли судьба ждала его?         Так ли он должен был закончить свое последнее выступление?        Больно. Неистовая боль молниеносно охватывает тело, но он улыбается. Перед глазами меркнет солнечный свет, а сам он тонет. Глубина речных вод утягивает на дно того, кто так стремительно поднялся вверх. Того, кто все же был влюблен не только в музыку.        “Не было в этом любви. Или даже влюбленности.”   

*** 

Song:

Walk — Ludovico Einaudi

        Штат Калифорния, Сан-Франциско. 24 октября 1989 год.        Небо с того дня больше не было таким серым. Кажется, оно стало светлее и ярче, совершенно не сожалея потере этого мира. Повсюду велись строительные работы; люди пытались восстановить былое величие. Сама вселенная наслала на них катастрофу или же...        — Господин Нёвиллет! Господин Нёвиллет! — Кричала девушка с записной книжкой в руках, пытаясь догнать белокурого мужчину, рядом с которым шла его охрана. — Канал CNN, всего на пару слов!        Мужчина резко обернулся и уперся в крохотную, для его комплекции, девушку раздраженным взглядом. На скулах играли желваки, а сам он не выражал никакого дружелюбия.        — Господин... — лепетала она, запыхавшись, — Как... Как вы прокомментируете случившийся инцидент? Никто из журналистов так и не смог взять у вас интервью.        Господин Нёвиллет прикрыл глаза и громко выдохнул, после чего, наконец, опустил глаза ниже и удостоил девушку своего внимания.         — Землетрясение Лома-Приета, безусловно, подкосило состояние нашего города. — Равнодушно выдал он, будто бы по-солдатски. — Многие пострадали, есть даже погибшие, и мы искренне соболезнуем их семьям. Также уже назначены бригады для строительных работ, так что в скором времени все будет восстановлено.        — А как же Золотые Ворота? И... — она замялась, — Тот человек на башне? Кажется, он играл на скрипке, после чего-        — Это. Не. Ваше. Дело, — отчеканил он, угрожающе наклонившись к ней.       Девушка застыла, так и не решившись больше ничего сказать, а господин Нёвиллет пошел к черному затонированному авто вместе со своей охраной.        — Сэр, машина подана, — водитель услужливо открыл дверь, после чего занял свое место.        Авто тронулось с места, а белокурый мужчина оперся о небольшой подлокотник, повернув голову к окну. Небо снова затягивали тучи, предвещая холодную ноябрьскую погоду. Тихий стук капель по окну зазвучал также внезапно, как и радио:        — “Прошла ровно неделя после землетрясения Лома-Приета. Нам все же удалось поговорить с мэром города Сан-Франциско — господином Нёвиллетом, но он так и не высказался по поводу мужчины на мосту, играющего на скрипке. В народе его уже прозвали “Всадником апокалипсиса”. Также, тело мужчины обнаружить не удалось, но, к счастью, очевидцы уже доложили в полицию о том, кого они видели. Загадочным музыкантом оказался мужчина средних лет по имени Чжун Ли. Оказалось, что на его счету уже множество жертв, погибших при странных обстоятельствах. Мужчина знакомился и заманивал своих жертв в небольшие отели в разных штатах, и после недолгих интриг — поджигал их. В данный момент ведется следствие, но от себя можем сказать, что серийный убийца поплатился за свои деяния.”        Радио затихло. Неизвестно, о чем именно думал мэр, но одно он мог сказать точно:        — Тц. Чертовы журналюги.