***
— Ты снова неправильно держишь палочки. Вот, смотри, как правильно, — Эйджи накрыл своей рукой пальцы Эша и обхватил ими палочки. — Лучше учи меня почаще, старший братик! Тогда я гораздо быстрее привыкну к Японии. У вас не так просто устроиться на работу иностранцу, — Эш беззаботно пожал плечами, словно за спиной обоих не было всех горестей, что они пережили. Сейчас Эйджи казалось, что никакой погони, никаких взрывов, выстрелов и опасности никогда не было. Аслан сидел перед ним, довольный как кот, и пока его глаза сияли от радости и тепла, подставлял лицо солнцу, выглянувшему совсем недавно. — Я не мог тебе сказать это заранее! Ты бы не поехал со мной. — Я всё ещё могу вернуться в Нью-Йорк! Не забывай об этом. Хотя… есть ещё один вариант. Если до конца этой недели я не смогу найти работу, пожалуй, я вернусь к проституции. Окумура поперхнулся кусочком тунца и поднял глаза на друга, тревожно оглядываясь по сторонам, будто проверял, что их никто не слышит. Эш снова произнёс это с такой издёвкой и лёгкостью, что Эйджи почти физически ощутил укол в сердце. — У тебя же остались деньги со взлома счетов… Тебе не стоит таким заниматься. Здесь в этом нет никакой нужды, — несмело проговорил он, сглатывая комок, подступивший к горлу. — Эйджи, я… пошутил, — Аслан растерялся, его брови опустились, — прости меня. Я обещал тебе не вспоминать здесь своё прошлое. Я прилетел, чтобы мы смогли начать всё с чистого листа. Чтобы я больше не брал в руки пистолет, — его лица коснулась пробежавшая по стене тень. Нефритовые глаза потемнели. От неожиданного прикосновения брови Эша поднялись вверх. Эйджи гладил его пальцы своими. Минуты, которые показались часами, они сидели на полу, друг напротив друга, не отнимая рук. Молчание разорвал Окумура: — Сложи, пожалуйста, наши футоны. Я уже опаздываю, — он нехотя убрал свою руку. — Даже не представляю, куда мы с Ибэ сегодня отправимся. Надеюсь, он уже подготовил план на эту неделю. — Даже не попьёшь со мной пиво? — Только после работы! Я хотел бы тебя попросить об одном одолжении. Не мог бы ты… попозировать мне сегодня вечером? Скоро в Европе международный конкурс фотографии. Хочу отправить свою заявку по почте. — Как скажет старший братик! Буду твоей моделью, — захохотал Эш, изображая нелепые и карикатурно-соблазнительные позы. Выставил ногу вперёд, коснулся пальцами волос: — Нравится? — От прежней напряжённой атмосферы не осталось и следа. Эйджи рассмеялся в голос, кивая и имитируя жестами фотоаппарат. Оба обменялись дружелюбными взглядами, и Аслан, подняв руку вверх, чтобы попрощаться до вечера, произнёс по слогам: — Sa-yo-na-ra. — Не говори так! — Я не… — Ну зачем я тебя научил этому?! Просто… не надо, — Эйджи замутило, и он спрятал недомогание, быстро развернувшись к выходу. Ничто не должно омрачать этот день.***
Пятая банка пива была смята и отправлена в мусорное ведро. По телевизору шло какое-то аниме, название которого Эш не знал. Не то чтобы его интересовала мультипликация, но Эйджи советовал почаще смотреть, чтобы проще было выучить японский. Друг сидел рядом и читал Weekly Shonen Jump. Окумура и сам не понял, в какой момент посчитал допустимым слишком интимный случайный жест. Убрал выпавшую прядь Аслана за ухо так нежно, кротко и даже настолько странно, что опешил сам. Он так хотел защитить эти непослушные светлые волосы, эти яркие глаза цвета драгоценного камня, вынужденные прятаться за очками. Окумура так мечтал предложить хоть что-то, гарантировать хотя бы минимальную вещь. Но не мог одарить ничем, кроме своего присутствия. Словно в бреду вокруг задвигалось пространство, во рту пересохло, дрожащие пальцы потянулись к носу Эша, чтобы убрать предмет, который мешал заглянуть прямо в душу. Такой близкий и далёкий, и слишком родной… — Ты чего? — спросил Линкс, но ответа не последовало. Не разрывая зрительного контакта, Эш оказался почти возле лица Эйджи, пальцы накрыли застывшую руку, в которой теперь покоились его же очки. Этот поцелуй был совсем не как первый, который отвлекал и провоцировал окружающих. Губы касались настолько нежно, будто каждый из них был поздним цветком мака, готовым рассыпаться в любой момент. В этом совершенно не было никакой нужды, но поцелуй казался таким правильным и своевременным, что Эйджи стало страшно от мысли, что это когда-то закончится. Раскрасневшиеся от смущения, теперь уже оба не пытались разорвать губы. Эш дрожал от тревоги и смятения, но его плечи снова оказались укрыты заботливыми руками. Он не был так же смел, как тогда, напротив, в эту секунду не было ничего более уязвимого, чем душа Аслана. Журнал ещё недолго держался на диване и через секунду соскользнул туда же, куда упал пульт от телевизора и очередная полупустая банка. Очки забытыми лежали на журнальном столике. Когда Эйджи зарылся пальцами в волосы Аслана, он прикрыл глаза от удовольствия. Не говоря ни слова, они продолжали ласкать друг друга в крепких убаюкивающих объятиях, пока прямо в такой позе не заснули оба, оставив футоны там, куда их утром убрал Линкс. Сквозь сон Эйджи почувствовал, как влажные от слёз пальцы касаются его лица, так бережно, словно щёки щекочет пёрышко. «Sa-yo-na-ra».***
Оглушительные рыдания уже превратились в слабые, спокойные всхлипы, а дрожащие руки почти унялись, когда Эйджи усилием воли разлепил глаза. Длинные мокрые волосы, прилипшие к его ушам, растрёпанными лежали на подушке. Полицейская сирена за окном ненадолго вернула тревогу. Окумура встал с постели; подняв с пола одеяло, положил его на место и взглянул на часы на прикроватной тумбочке. 12.08.2026 12:00 AM Дорогой Эш, Сегодня тебе бы исполнилось двадцать шесть. Почти восемь лет прошло, Аслан Джейд Калленриз. Ты снишься мне почти каждый день. Я знал, что ты не воспользуешься своим билетом. Что не придёшь, я тоже знал. Как я только мог передать тебе это письмо через Сина, не вручив лично в руки? Сегодня тот день, когда Эйджи Окумура почувствовал нужду оказаться в том самом месте. Увидеть своими глазами. В глубине души боясь, что спустя столько лет там остался хоть какой-то след. Знак, что он себе его не выдумал. Ему захотелось оказаться в месте, где его близкий человек провёл свои последние минуты. Если окажется, что все эти годы ты был с Бланкой на Карибах, я прощу тебя. Я пойму тебя. Если ты просто скрылся, снова инсценировав свою смерть, я никогда не смогу долго на тебя злиться. Если ты встретил там любовь своей жизни и женился, позабыв меня в ту же секунду, я ничего тебе не скажу. Если я просто больше тебе не нужен. Я прощу тебе всё. Если тебе снова станет грустно, помни, что я всегда здесь. Я буду ждать сколько угодно, чтобы однажды иметь возможность успокоить тебя. Позволь мне только позлиться одну минуточку на то, что ты заставил меня так долго страдать без тебя. Эйджи открыл шкаф, выудив оттуда толстовку, которую много лет назад передал ему Син. Надев её сверху на свою пижамную водолазку, Окумура выдохнул и наконец расслабил дрожавшие всё это время руки. Зарывшись в капюшон, он смог заснуть, сжимая пальцами молнию. Я ничего не сделал, чтобы ты смог решиться и поехать со мной. Чёртов билет. Я должен был отдать тебе его в руки. Трус. Чего я боялся, если худшее по итогу как раз и произошло? Вернись, прошу тебя. Ты обещал покупать мне мангу, чтобы не было скучно, пока ты читаешь свои умные книжки. Я так скучаю по твоему юмору. Почему я так беспечно тебя отпустил? Я не помню твой голос. Я слышу его только во сне, но не могу удержать в голове дольше секунды. Помоги мне сохранить. Тогда, в день нашего знакомства, мы с Ибэ делали репортаж, но так и не записали никакого видео. С момента визита Акиры я храню их в прикроватной тумбочке. Мне нравится думать, что даже они не были способны передать красоту твоих глаз, глубину твоей души. Чтобы увидеть, нужно было стать свидетелем. Я рад, что им был. Прости меня. Я знаю, что мы из разных миров. Но ты ценил меня, и наша дружба была самой крепкой. Я знаю, что ты никуда не уезжал. Если бы это было так, в одну из безнадёжно пьяных ночей Син бы раскололся. Да и ты не ушёл бы без единого слова. Ты бы мне соврал, как раньше. Пожалуйста. Соври мне. Только останься в живых. Во снах я позволил себе чуть больше допустимого. Ничего такого, что бы тебя травмировало. Я и не знаю, каково это. Так что не смог бы даже представить. Однажды по моей вине ты получил ранение. Ты несколько раз был при смерти, но всегда выживал. Почему в этот раз тебе было не достаточно меня, чтобы жить? Я знаю, что ты просто сидел и ждал своей смерти. Ты истекал кровью. Ты бы не хотел, чтобы я это знал. Ты до конца думал, что наши миры никогда не смогут соединиться? Двадцать шесть. Возможно, ты завел бы семью и работал бы программистом. Или остался один и организовал бы свой книжный клуб. Там твои любимые нудные книги обсуждали бы другие люди. Ты наставлял бы их. Мы бы встречались по выходным, а я учил бы тебя японскому. На большее я не смею рассчитывать. Только во снах… Но ты сам виноват! Я их не контролирую. И нечего было меня целовать! Придумал бы что-то другое как способ передать записку. Скажи, ты действительно хотел полететь со мной в Японию? Хоть раз это приходило тебе в голову всерьёз? Иногда с Ибэ после завершения очередного крупного проекта мы напиваемся в баре. Но, вероятно, никому ты ничего не говорил об этом, потому что он так и не признавался ни в чём. Если всё-таки ты сказал ему что-то об этом, надеюсь, что ему не мучительно держать это в секрете ради меня. Когда я узнал, что тебя больше нет, я был в Нью-Йорке. Ты умер однажды, и я молился всем богам, чтобы всё было снова неправдой, трюком ради освобождения. Я даже спускался в ваше отвратительно грязное метро в надежде увидеть там твою банду и… тебя. Только не в библиотеку. Прости, но там я всё ещё ни разу не был. Я всегда желал тебе свободы от обязанностей босса, от лидерства, но не думал, что ты выберешь смерть.***
— Ты хочешь переделать фотографии, Эйджи? — Аслан задумчиво разглядывал снимки и пытался прочесть выражение лица друга. Его что-то определённо не устраивало, но тот не мог уяснить, что именно. — Эш, я… не считаю эти фотографии неудачными, но лучше нам попробовать ещё раз. Ты здесь сам не свой. Не знаю, как тебе объяснить… — Эйджи было неудобно говорить это вслух. — Я бы хотел видеть тебя более естественным. Ты очень красивый, и твоя красота не заключается в сексуальности. Вернее, не только в ней… Окумура коснулся волос Калленриза, взъерошил их и почти сразу пригладил обратно. — Я понял, о чём ты. Нужно привыкнуть к тому, как вести себя на приличной фотосессии. Тем более, когда фотограф японец, не увлекающийся хентаем, — Эш прыснул, подтрунивая, но его щёк коснулся едва заметный румянец. — Я нашёл у себя в сумке твою фотографию у окна. Я думал, было бы неплохо повторить её, но уже здесь. Получилась бы неплохая серия. Они вели себя так, словно ничего не произошло. Будто никогда не засыпали в объятиях друг друга после поцелуев, длящихся то ли всего час, то ли целую вечность. Эйджи поднял руку в воздух и указал на подоконник, и Эш сразу понял, о какой фотографии он говорил: — Твои глаза более живые и настоящие. Я даже вижу у тебя на лице радость. Аслан смутился ещё больше. Вопреки своему суровому для остальных фасаду, он всегда питал слабость к приятным словам от Эйджи. Окумура подошёл и поправил приглаженные им до этого светлые волосы, немного растрепав их около лба. Эйджи наслаждался мгновениями, когда друг расслаблен и смущён. Когда его мысли не занимали призраки прошлой жизни, когда он не искал безопасного клочка земли, в котором можно ненадолго переждать очередную угрозу. Эйджи хотел знать, насколько часто Аслан думает о травмах, которые, конечно же, никуда не делись, стоило лишь оставить оружие в США. В Японии они были предоставлены только друг другу, и никакие недоброжелатели им теперь не угрожали. Но Окумура ничего не мог сделать, чтобы уберечь Эша от самого себя. Чтобы спрятать от травмированности, искалеченности его психики, укрыть от всех невзгод крышей уютной маленькой съёмной квартиры. — Ты — свет, — Эйджи шепнул это совсем тихо, так, что Эшу пришлось переспросить. В ответ Окумура покраснел и не стал повторять свои слова, на что Линкс улыбнулся и снова устремил взгляд в окно. Кадр подходил идеально, и свет был практически таким же по интенсивности, как и в Нью-Йорке. Только сейчас был закат и эта фотография закрывала серию из двух, словно прекрасный открытый финал, когда у героев есть всякий шанс на счастье. Похоже на то, как после тяжелой битвы автор оставляет надежду в конце, подумал Эйджи. Это те чувства, которых он хотел бы добиться от жюри конкурса. Даже в самой кромешной тьме найдётся место для света. Это то, чему научил его Аслан Джейд Калленриз, — жизни. В этот раз они разложили свои футоны близко друг к другу. Эйджи ощущал тёплое дыхание на своей шее, от чего его позвоночник покрывался мурашками. Практически всю ночь Эш шептал его имя, с каждым разом всё тише.***
Бадди проснулся с яркими лучами солнца, которые по неудаче для него светили ему прямо в глаз. Он решил, что теперь его долгом было поскорее разбудить хозяина. Эйджи пытался задержать уже не голос, а хотя бы шёпот в своей голове на ещё одно мгновение. Тщетно. Руки каждое утро, как и во все предыдущие дни, порывисто тянулись к пустому месту, к воздуху, на месте которого должен был лежать его сонный друг. Небольшая кровать в Нью-Йорке, купленная в Икее, едва ли вместила бы кого-то ещё, но Окумура всё равно посмотрел по сторонам. Если бы ты хотел, ты бы выжил, правда? Я это понимаю. Я не могу понять одного: почему ты не захотел? Я наивно полагал, что меня и нашей дружбы достаточно, чтобы уйти от края. Я думал, что ты правда не собирался быть тем леопардом, который погиб на вершине горы. Ты говорил, что не стремишься к смерти, и я тебе поверил. Почему ты сдался? Если не можешь сказать правду, соври. Когда ты пришёл и попрощался со мной, это были слова разлуки перед опасностью или ты планировал умереть в любом случае? Неужели я никак не мог повлиять на это? Я знаю, что ты мог выжить, когда Лао попытался тебя убить. Как бы я ни винил во всём его… Ты был самым сильным человеком из всех, что я видел. Что ты чувствовал в те мгновения, когда принял решение уйти? Если бы ты прилетел ко мне, я никогда и ни за что не оставил бы тебя одного. Если бы ты не прилетел, но продолжал бороться, я бы нашёл тебя здесь, в Нью-Йорке. Я именно за этим и оказался здесь. Почти восемь лет я не могу приблизиться к библиотеке. Будто если я хотя бы краем глаза её увижу, ты исчезнешь. Я хочу быть счастливым, но мне будет тяжелее, если ты растворишься и ничего не сможет тебя удержать в моей памяти. Я знал тебя чуть больше одного года. Мне тебя так не хватает… Хотя я дружил с тобой кратно меньше времени, чем я провёл после тебя. Я пишу так, будто все эти годы несчастен. Это не правда. Но ты знаешь, что я доверяю тебе всё. Моя душа всегда с тобой. Sayonara, Твой Эйджи.***
Эйджи Окумура вошёл в огромный зал Публичной библиотеки Нью-Йорка и, заметив, что нужное место свободно, устремился туда. Его руки дрожали, сжимая фотографию Эша у окна на рассвете, а слёзы выдавали тревогу. Конечно, в его снах то мгновение превратилось в целую историю любви и поиска счастья в лице близкого человека, который дарил умиротворение. И всё же решение прийти именно сейчас и сесть за конкретным столом больше не пугало его. Для вида Окумура взял какую-то книгу и прихватил свой ноутбук. Естественно, никаких следов пребывания здесь Аслана не обнаружилось. О чём он только думал, что могло остаться спустя почти восемь лет? Эйджи не мог даже вспомнить, что обычно читал его друг. Эш проглатывал книги так быстро, что даже если бы он записывал за ним названия, всё равно бы потерял где-то, как тот их листок с уроком японского. Как очки, которые так сильно хотел найти и забрать себе, что пришлось купить себе похожие и заменить ими привычные линзы. Как тот маленький камушек, который в точности отражал цвет его глаз. Это был нефрит, который Эйджи купил на одном из блошиных рынков Нью-Йорка пять лет назад. И потерял минерал настолько быстро, словно его никогда и не было. Одними губами, сидя прямо напротив любимого места Эша, которое тоже пустовало, Окумура читал письмо. Когда его взгляд остановился на слове «sayonara», в памяти на короткое мгновение раздался голос Аслана. Nice to meet you. Эйджи ровно так же тихо, практически беззвучно, чтобы не привлечь лишнего внимания, шепнул: — Спасибо, Эш.