День 1. 5373 км до рая
Старая фигурка собачки покачивает головой в салоне раздолбанного пикапа Dodge Ram, который на 20 лет старше Бомгю. На полу за сиденьями свалены оставшиеся бутылки с водой, чипсы, батончики — все, что он выгреб из дома, прежде чем покинуть его навсегда. На соседнем сиденье сидит Кай — освещен взошедшим солнцем, полон сил. Кай ворвался в его жизнь неожиданно. Бомгю тогда собирал вещи и вдруг услышал адский грохот в другой части дома. Когда он прибежал на звук, потолок ванной комнаты уже осыпался прогнившими досками. В самой ванне лежал парень, а под ним, вокруг, падая на него — везде пустые бутылки, прежде копившиеся на чердаке. Сквозь дыру в потолке сияло солнце из чердачного окна, и жемчужное ожерелье-коллар на шее незнакомца переливалось, как золото. Бомгю сразу понял — так выглядит судьба. Позже думал, что Кай на самом деле не грабил его чердак. Он просто упал с неба. — Привет, бедняга. Парень жалко улыбнулся в ответ, попробовал встать, но ушибленная спина, кажется, пронзила его острой болью. Он запрокинул голову, и Бомгю ожидал вскрика, но из его рта не вырвалось ничего, кроме воздуха. Ни единого звука. — Ты потерял голос… — понял он. Незнакомец резко повернулся к нему, заметил на чужой шее длинную жемчужную нить, такую похожую на его собственную, и по встревоженному лицу волной пробежали чувства. Бомгю прочел их как книгу: радость узнавания, облегчение, усталость, страдание… И улыбка, чтобы его не жалели. Они оба слишком хорошо знали, что для их народа значит утрата голоса. Это первый шаг за грань, туда, где ничего кроме темноты. Повсюду валялись щепки и пустые бутылки. Ну и ладно, Бомгю все равно больше не собирался здесь жить. Он помог незнакомцу выбраться, тот размялся и попрыгал на месте с избыточной энергией, видимо, силясь доказать, что все еще здоров и полон сил. Бомгю улыбнулся и потрепал его светлые волосы, а тот с готовностью подогнул колени, чтобы сравняться с ним ростом. Как большой добродушный зверь, помогал быть с собой ласковым. — Я Бомгю. Как мне звать тебя? Парень был и шире, и выше, но неуловимо ощущался младше. Глядя на него — безголосого, но не пронзенного отчаянием, такого улыбчивого, Бомгю ощущал приток необъяснимой веры в лучшее будущее. Может, вокруг все не так уж и плохо, может, мир еще сможет восстановиться, как и он сам. Незнакомец тем временем повторил его имя одними губами и метнулся к зеркалу в ванной. Подышав на него, начертил пальцем:“Кай”
Кай и сейчас не может усидеть на месте — предчувствие новых краев заставляет его то прилипнуть к стеклу, то вытянуть руку из открытого окна, принося в салон песок и пыль вместе с иссушенным воздухом. Обводя взглядом окружение, он останавливается на скромных пожитках Бомгю, ютящихся позади, неподалеку от съестного, и вопросительно касается его плеча, спрашивая разрешения. — Что найдешь, все твое! Весело откликается он, надеясь развлечь своего скучающего пассажира, и тот озаряется улыбкой — как солнце — вытягивая из кипы вещей футляр с гитарой. — Ты умеешь играть? — удивляется Бомгю. Кай отзывается показательным “трунь”, методично вызволив инструмент из чехла. Задумчиво перебирает аккорды, привыкая к звучанию, и вскоре уже наигрывет что-то знакомое, периодически прерываясь на раздраженный вздох и начиная заново. В какой-то миг музыка наконец-то начинает литься, и Бомгю узнает в ней: — Канон Пахельбеля? Периферийным зрением замечает, как Кай удовлетворенно кивает, и теряется в звучании музыки и узких улочках маленького испанского Аранда-де-Дуэро. Мир расцвечен желтым и красно-коричневым: цветом песка и согретой солнцем глины. Пыльно и душно, слишком давно не было дождя. Репертуар Кая в результате состоит всего из пары-тройки старых композиций, а дальше он перебирает струны почти бездумно, вторя незнакомым мотивам в своей голове. Ненадолго занимает себя попыткой подобрать Smells Like Teen Spirit по просьбе Бомгю — он помогает изо всех сил, раз за разом повторяя “Hello” — единственное в тексте, что хорошо запомнил. Они знаменуют прощание с Испанией первой заправкой и пакетом чуррос на двоих. Бомгю оставляет Кая подождать в машине, пока наполняет старенький пикап и канистры бензином. Деньги утекают со счета как песок, но он все равно покупает еще и безделицу — крохотную губную гармонику на цепочке, затерянную среди брелоков и украшений для салона. У него даже нет уверенности, что она не бутафорская, но пройти мимо не получается — образ Кая с ней возникает в голове сам собой. И заменяется реальностью, когда парень снимает прозрачную упаковку и накидывает длинную тонкую цепочку с уже облезающей позолотой себе на шею. Когда тянет крошечный инструмент к губам и выдыхает. Салон пронзает звуком, Бомгю — радостью. Кай улыбается — в этот раз как-то иначе — и поднимает взгляд на него. Бомгю читает его благодарность без всяких слов, но в его глазах есть что-то еще, и весь он выглядит смущенным-зажатым-робким… А. Ему всего лишь нужно разрешение. Бомгю смеется и раскрывает руки, выдавая приглашение в объятия, и Кай пользуется им незамедлительно, обнимает крепко-крепко. Ему дарят столько теплоты, что это кажется нечестной платой за безделушку с облупившейся краской, но такой несправедливости он рад. Гармоника развлекает Кая до самого вечера: сначала он долго ищет в ней знакомые ноты, потом понемногу учится играть простенькие мотивы. К моменту, когда тот отнимает инструмент от губ, Бомгю начинает казаться, что этот парень и камень смог бы заставить запеть. Все в его руках легко превращается в музыку. Среди представителей морского народа часто встречается талант к пению и игре, иначе не было бы легенд о том, что они произошли от нереид, но обычно речь идет о неплохом слухе и изначальной склонности. Кай заметно превосходил эти оценки. Бомгю хотелось знать о нем больше. Кто он и откуда, что любит, чем живет? Интересно, а Кай задается теми же вопросами? Ответ он узнает быстро, когда тот вновь касается его локтя и вопросительно указывает на кузов пикапа, в котором аккуратно сложена аппаратура. — Хочешь узнать, что это? Кай агрессивно кивает и даже вновь прикладывает гармонику к губам, чтобы подтвердить свое согласие веселым свистом. — Это аппаратура для радиовещания. Кай продолжает смотреть на него, будто не получив ответа. — Хочешь узнать больше? Снова кивок. — Об аппаратуре? Кай закатывает глаза и наигрывает на гармошке минорный мотивчик. Бомгю смеется и бросает кокетство. — Обо мне, значит. Я работал радиоведущим. Мы вещали что-то вроде… А, лучше просто покажу. Он включает магнитолу и перебирает радиостанции, ища что-то похожее на их репертуар. Но динамик выдает только треск, скрежет и обрывки фраз:“…все признаки техногенной катастрофы в результате учений в Ок-Ридже…” “…специалисты опасаются распространения радиационного загрязнения в Тихий океан…” “…прекращен отлов рыбы в Атлантике…” “…рекордные темпы постройки водоочистных сооружений…”
Бомгю громко выдыхает и давит на кнопку выключения. Действительно, а что еще он ожидал услышать в мире, внезапно пораженном радиацией и распространяющейся засухой. В его памяти свеж тот день, когда в новостях объявили о “загрязнении тысячелетия” и ввели запрет на употребление воды из большей части водоемов по всему миру. Бомгю тогда лежал на диване, крутил жемчужную нить в руке и думал, что такими темпами от его народа ничего не останется. Люди-то выживут — будут лить в воду хлорку, фильтровать ее углем, и в результате получится что-то совершенно мертвое, но вполне годное для поддержания жизни в мешке с костями. А такие, как он: слишком хрупкие, нуждающиеся в чем-то большем, чем просто вода, в связи с миром, в энергии природных источников… Погибнут, потому что дождя не хватит на всех. Мысли накатывают на него волнами, и, оглянувшись на притихшего Кая, он видит, что тот думает о том же. Читает по его погрустневшим глазам и нервным пальцам. Слишком хорошо понимает это чувство безысходности. — Нет, так дело не пойдет, — решает он, резко сворачивая на обочину шоссе. Машины пролетают мимо них, поднимая клубы пыли. Вокруг — увядающая зелень Франции: листья вековых деревьев скручиваются в трубки, воздух непривычно сухой. Бомгю хлопает дверцей машины и запрыгивает в кузов, снимая брезентовые чехлы с оборудования. Кай выходит вслед за ним и озадаченно смотрит, впрочем, присоединяясь к делу. — Повещаем сами немножко, по радио слушать вообще нечего, — поясняет ему Бомгю, будто нет ничего странного в том, что он сейчас льет ценнейший для них бензин в свой походный генератор. И Кай тоже вовлекается так, словно все в порядке вещей. Помогает раскрыть антенну — немаленькую, но Бомгю знает, что ее радиус будет ничтожен. Оставляет это знание при себе, тянется поставить ее на крышу, повыше, но все выходит вкривь-вкось, провода нужно закрепить слишком высоко для его роста. Он раздраженно смотрит ввысь, предвкушая, как будет доделывать конструкцию на земле, когда чувствует уже привычное прикосновение. Кай, добившись его внимания, поднимается на крышу пикапа и, продолжая смотреть в глаза, медленно подгибает колени и тянет руки к его бедрам. Зависает в странном положении, не разрывая зрительный контакт. До Бомгю доходит не сразу. — А. Предлагаешь поднять меня? Кай кивает, но не продолжает. Бомгю вроде и вспоминает, что крыша пикапа узкая и при падении они расшибут себе абсолютно все, а в лучшем случае провалятся на проржавевшей железке, и будет у них кабриолет... но так неохота начинать все заново, что он кивает в ответ. Крыша уходит из-под ног, и Бомгю вдруг подрастает достаточно, чтобы закрепить провода наверху. Он знает Кая смешные пару дней, но тот держит его крепко и ничтожное расстояние между ними ощущается так правильно, что ему совсем не страшно. Однако вскоре лист железа под ними издает странный звук, и Бомгю спохватывается, что не может вечность быть в его руках. Суетливо озирается, удерживается за чужие плечи, чтобы быть устойчивее, если придется падать. Кай тоже слышит, как крыша проминается, и оперативно опускает его. Быстро, да, но все же успев ладонями по всей линии бедер пройтись, за пояс поймать — это Бомгю подмечает. И да, вмятина остается, но, главное, антенна гордо возвышается над пикапом. — В эфире радио Бомгю, раньше вы могли слышать мой голос на Корейской волне, но наш офис в прошлый вторник засыпало песком, так что я ненадолго позаимствую нашу частоту для одного себя. Микрофон пришлось примотать к приборной панели изолентой, но он все равно подозрительно пошатывался. Иногда Бомгю отвлекался и всматривался в огоньки на вещательной станции, в сумерках хорошо заметные даже сквозь заднее стекло. Их окружал равномерный шум мотора и тарахтящего генератора. Кажется, он в эфире… — Обычно я рассказываю вам интересные факты о Южной Корее и приношу хорошую музыку, но сегодня попробуем новый формат… Начнем с Канона Пахельбеля от нашего приглашенного гостя. Кай, прежде внимательно вслушивавшийся в его слова, с бескрайним усердием начинает бренчать на гитаре, пока Бомгю выстраивает в голове краткий план сегодняшней передачи. Сейчас немного гитары, потом небольшой экскурс в историю родной страны, еще чуть-чуть гитары и добить какой-нибудь очаровательной импровизацией Кая на гармонике. По нему он и следует, не думая о том, что во Франции никто не знает эту частоту, а уж тем более корейский. Да, Бомгю не может сделать для мира многое, но постарается сделать хоть что-то. Когда происходящее кажется ему дурным сюрреалистичным сном, его ободряет улыбка Кая, вовлекающегося в его клоунаду с таким неподдельным энтузиазмом, что он попросту не может не верить в себя. На радио авантюру уходят его последние силы, и когда генератор больше не тарахтит, лампочки не горят, и на дорогу опускается ночь, его нестерпимо клонит в сон. Кай уже давно отключился, уронив голову на приборную панель и подложив под нее руки. Бомгю скучно, одиноко и в темноте к нему приходят незваные мысли о конечности, неизбежности, пустоте. Кажется, что смерть ходит где-то совсем рядом, что совсем скоро он растворится в морской пене и станет жемчужиной на ожерелье, которое даже некому будет отдать. Бусины на шее золотятся в отблесках света чужих фар, свободной рукой он перебирает их между пальцами, пытаясь сосредоточиться хоть на чем-то, когда его затягивает в сон. Его пассажир просыпается посреди ночи от резкого гудка проезжавшего мимо грузовика, в который они едва не врезались. Пару секунд трет глаза, но, просто посмотрев на лицо Бомгю, моментально просыпается, подбирается. Настойчиво хватает за локоть. — Чего ты хочешь? — он так устал, у него нет сил быть чьим-то лекарством от скуки. Кай указывает на педаль тормоза, и Бомгю послушно тормозит, почему-то ничего не спрашивая до тех пор, пока машина не останавливается окончательно. На остатках скорости он по привычке уводит ее на обочину. Кай тут же открывает дверь машины, спускается на землю, но не уходит, а тянет Бомгю к себе, крепко схватив за локоть. — Эй, я могу просто выйти со своей стороны… Но Кай непреклонен, и Бомгю понуро перелезает по сиденью на его место. Готовится вылезти, но Кай захлопывает дверцу буквально перед его носом, а пока он пытается осознать, что происходит, тот уже запрыгивает на место водителя и хватается за руль. Запоздало до Бомгю доходит, что они поменялись местами. — Ты водить-то умеешь?.. — он так устал, что готов смириться с чем угодно. Парень не отвечает, только сжимает руль и смущенно смотрит куда-то вниз. Бомгю вздыхает, подползает ближе, роняет потяжелевшую голову ему на плечо. Указывает на педали. — Сцепление, тормоз и газ. Зажми сцепление и попробуй положения коробки, потом просто переключай их по порядку, если машина будет ехать с трудом… Тут Кай перестает понимающе кивать, и Бомгю невольно улыбается. — Не переживай, ты почувствуешь. Руль без гидроусилителя, так что, если нужно будет повернуть, крути, не жалея, полными оборотами. И сцепление… Трогайся с первой передачи, плавно отпуская его. Ты почувствуешь… — говорит он и осекается о недовольный взгляд Кая. — Ладно, ладно, просто следи за тахометром вот здесь, пробуй несколько раз, если что, в худшем случае мы просто заглохнем. Он объясняет еще немного, Кай послушно пробует тронуться и глохнет пару раз, прежде чем у него получается. Едет с черепашьей скоростью, пока мимо них проносятся грузовики — спешат в чье-то утро. — Наш текущий ориентир — Берлин, едь по указателям на него, — зевнув, заканчивает Бомгю. Замолкает на его плече, глядя, как небо светлеет. Пейзаж в окне проматывается, будто пленка, и это приносит ему безмятежность. — Теперь ты знаешь, что я был радиоведущим. И тоже хочу узнать о тебе… Он видит, как Кай сжал пальцы на руле, но не приподнимается, чтобы увидеть выражение его лица. — Но я подожду, пока ты сам мне расскажешь. Не чувствует движения, кивка в ответ. Бомгю падает в ночь, в сон, в чужое тепло.День 2. 3066 км до рая
Проснувшись от тревожного сна, он долго не может заставить себя окончательно проснуться. Просто пялится на дорогу, пока не осознает, что они почти прибыли в Берлин. Вздрагивает — и заставляет Кая вздрогнуть. Тот сразу же рулит к обочине, и они без единого слова меняются местами. Бомгю бьет себя по щекам, умывается водой из бутылки, ею же напивается, пока не почувствует себя живым. Кай улыбается ему с пассажирского места, но под глазами синева расплылась и скулы заострились. Он тоже пьет — жадно, смяв бутылку, чтобы выжать последние капли, но заметно, как она не приносит ему облегчения. Бомгю знает — этого достаточно, чтобы недолго поддерживать его существование, но для настоящей жизни ему нужно море. Огромное безбрежное тело воды. Кай откидывается на спинку и быстро проваливается в сон, и Бомгю пару часов наслаждается тем, как солнце проделывает свой путь до зенита по его лицу. Целует лучами нос, губы, щеки, шею, спускается ниже и ниже. И это так красиво, что он даже не замечает, как Германия осталась позади и теперь они колесят по просторам Польши. Ему нравится, как Кай спит, но хочется, чтобы тот поскорее проснулся. Так что стоит парню открыть глаза, Бомгю тащит его на заправку — они бегут туда наперегонки — им срочно нужен горячий кофе и холодная вода из раковины. У Кая футболка развевается как парус, его светлые волосы перебирает ветер, а Бомгю зябко кутается в просторную рубашку и не торопится обгонять его, потому что очень хочет продолжать любоваться. Они перекусывают запеканками, радуясь наконец-то ощутить на языке что-то свежее, пропеченное, не шуршащее оберткой. Ничего не обсуждают, но почему-то часто улыбаются, смеются друг над другом и мелочами. Бомгю думал, что с немым будет сложно понять друг друга, но Кай оказался прозрачен для него, как вода, ему удавалось легко выражать желания и мысли без слов. Но это был лишь краткий миг передышки. Дальше они снова переключаются на рутину своего путешествия: слушают музыку, глядя на бесконечное полотно дороги. Кай иногда наигрывает что-нибудь на гармонике, иногда просто пялится в окно. Бомгю успел привыкнуть к нему и их тишине на двоих, его больше не подмывает тут и там вставить шуточку, переживая, что пассажир заскучал. И в этот тихий усталый вечер Кай вдруг высовывается из окна, вглядываясь в что-то, да так сильно, что Бомгю приходится за футболку потянуть его обратно в салон. — Эй-эй, если хочешь на ходу выйти, то хоть дверь открой! Кай наконец оборачивается к нему, и на лице у него крайнее возбуждение. Он ворохом странных жестов пытается что-то объяснить, и Бомгю сдается: — Хорошо, хорошо, останавливаемся. Он бросает машину на улице какой-то полузаброшенной деревеньки, кажется, тоже пострадавшей от суховея, позволяет утащить себя куда-то, перелезть через низкую изгородь, явно вторгаясь на чужую частную собственность. И там видит то, что так заинтересовало Кая. Надувной бассейн, совсем небольшой, но почему-то не убранный явно переехавшими отсюда хозяевами. Подойдя к краю, Бомгю оттягивает брезент, заглядывает внутрь и видит, что тот доверху наполнен дождевой водой. Понимает, чувствует притяжение… Они вдвоем срывают брезент, все это время хранивший воду как парник, и пока он окунает в нее покрытые пылью руки, Кай просто залезает внутрь, даже не раздеваясь, и погружается под воду. На вкус Бомгю она слишком прохладная и затхлая от долгого заключения, но выбирать не приходится, так что он бомбочкой прыгает в воду, окатывая весь участок брызгами. Они плавают, насколько это возможно в тесном пространстве, они сидят на дне, затаив дыхание и глядя, как витают в мнимой невесомости их жемчужные украшения, они всплывают и топят друг друга, они смывают с себя грязь и песок и наглатываются их же. Бегут к машине вечность спустя, выжимая промокшие шмотки, обдуваемые ледяным ветром. Пытаются согреться от печки пикапа, но зуб на зуб не попадает, и тогда Бомгю — взбодренный водой и холодом донельзя — предлагает гениальный план. — Давай влезем в чей-нибудь дом. И Кай ничего не спрашивает, просто улыбается коварно и приглашает его выйти из машины, галантно открывая дверь. Бомгю драматично подыгрывает, и они рыщут по улочке, ища заброшенный дом на свой вкус. Воображают себя богачами, капризно морщатся на слишком высокие заборы, картинными жестами обсуждают варианты. Им импонирует здание, что стоит особняком — пусть и скромное, покосившееся. Они без труда влезают в уже разбитое окно, но, к сожалению Бомгю, в старых шкафах оказываются только поеденные молью платки и рабочие брюки. Он стягивает с себя мокрые шмотки, заворачивается в чужое одеяло, после чего подзывает Кая в комнату и мотивирует поступить так же. Вещи они развешивают сушиться на рамах выбитых окон и смотрят в них на опускающиеся сумерки. В пыли, тепле, странном уюте чужого дома Бомгю осознает, как же сильно ему этого не хватало. Как же сильно он устал. — Давай переночуем здесь, — говорит это, хоть и знает, что медлить нельзя. Но их вещи еще сохнут, а в телах не осталось сил. Вместо ответа он слышит тихий звук падения и, обернувшись, застает Кая лежащим на старой скрипучей постели. Они улыбаются друг другу как люди, которые знают друг друга бесконечность, и Бомгю падает рядом с ним. Их обволакивает пыль, оседает на волосах, и Кай долго смотрит на то, как она клубится между ними. На него. Тянет руку к его промокшим волосам. Бомгю отчего-то смущает то, как он зарывается в них пальцами. Перебирает отросшие пряди, которые он обычно собирает в низкий хвост, но сейчас дает им просохнуть. По его губам пробегает “Бомгю”. — Кай, — отвечает он. Чтобы дать понять: “Ты был услышан”. “Я понимаю твою тишину, я читаю тебя по губам”. Кай улыбается — открыто, чудесно — и отводит взгляд, прячет его где-то в складках одеяла. Руку не убирает. Так и проваливается в сон, держа пальцы где-то у его щеки. Согревает собой — теплый, как южное течение, но такой же мимолетный. Бомгю очень хочется знать, что творится в его голове. Он просыпается первым и сбегает с нагретой простыни к машине. Помнит — у них топлива осталось слишком мало, но Каю это знать необязательно, так что Бомгю молча сливает бензин из генератора обратно в канистру, чтобы выиграть еще немного километров, и возвращается как ни в чем ни бывало, выполоскав запачканные руки в затхлой воде бассейна. С сожалением будит Кая, потому что их право на короткий отдых окончательно истаяло. Сонные, они в темноте натягивают на себя омерзительно отсыревшую одежду и выбираются на улицу, глядя лишь под ноги добираются до машины. Бомгю заползает на сиденье первым, включает печку, чувствует, как одежда досыхает на нем и постепенно становится терпимой. Но Кай все не заходит, и вскоре он слышит странный скрежет, а потом замечает в окне свешенную ногу. — Ты на крыше поедешь? — с деланным весельем спрашивает он, нехотя вылезая из машины в ночь. В глазах Кая веселье настоящее. Парень указывает на Бомгю, ловя его взгляд на свой палец, и поднимает руку ввысь, зазывая посмотреть в небеса. И он послушно смотрит. Завороженно, не моргая, отвлекаясь лишь чтобы запрыгнуть на крышу вслед за Каем. Смотрит вновь. Смотрит в небо. Смотрит в небо в его глазах. У Кая галактика по радужке осыпается. Он сонно потягивается к звездам, пропускает их между пальцев, вдоль вен. Кай выглядит среди небосвода так гармонично. Но Бомгю не хочет, чтобы он вернулся к звездам. Он сползает с крыши. Кай смотрит на него сверху вниз: на губах снова его имя. Звезды проливаются дождем, и Бомгю загадывает желание. “Хочу услышать его”.День 3. 2017 км до рая
Они встречают очередной рассвет в пути. Кай много спит, и Бомгю это беспокоит, так что он вновь суетится, подначивает послушать музыку или наиграть ему что-нибудь. Не хочет признаваться, как ему страшно становится, когда Кай закрывает глаза. Но тот делает это снова и снова, сонно валясь к открытому окну. — Может, снова проведем радиопередачу? Исчерпав поводы растормошить его, предлагает Бомгю и видит, как Кай вопреки отсутствию сил встает и выходит из машины, но когда он догоняет его у кузова пикапа, на них обоих смотрит затихший генератор с пустым чревом. Кай не знает причин, Бомгю — делает вид, что не знает. — Ничего, мы можем вещать через интернет, — не сдается он, возвращается в салон и включает смартфон, на котором еще теплятся какие-то проценты зарядки. Копается в приложении, настраивая трансляцию. Подключает микрофон, гордо кладет телефон на приборную панель. — Пора нести счастье! Объявляет, и, кажется, Кай действительно приободряется, перебирает струны, глядя на засеянные поля, куда-то вдаль, сквозь… Бомгю давит педаль газа в пол. Весело объявляет следующую песню, без умолку травит байки, хотя на смартфоне связи как не было, так и нет. К сумеркам Кай перестает просыпаться, и это сводит Бомгю с ума. Иногда, ненадолго, его веки вздрагивают, но он не приходит в сознание. В полутьме не разглядеть, но Бомгю уверен — Кай бледнеет. Касается его щеки — прохладная. Бомгю останавливает машину. Кай не просыпается даже от резкого торможения. Он хватает смартфон, хлопает дверцей и выбегает куда-то в ночь, озирается в поисках местечка повыше, взбирается на небольшой холм — телефон на вытянутой руке — в отчаянной попытке поймать связь и скачать карты. Ему нужен новый ориентир, до рая еще так далеко, а им он важен здесь и сейчас. Но чуда не происходит, ему противостоят здравый смысл и география, так что удается только немножко скорректировать путь. Спеша вниз, он наворачивается, зачерпывает джинсами чернозем и цепкие сухие колосья. Чертыхается, но так и забирается в салон. Кай не просыпается.День 4. Ближе, но все еще слишком далеко до рая.
От вереницы одинаковых — как кажется — дорог его вдруг отвлекает хриплый кашель. Бомгю давит по тормозам, бросает руль, откидывается на спинку сиденья и понимает. Он больше так не может. Кай все еще в полусне, но кашляет, хватается за горло, и Бомгю хватает его за щеки, кричит: — ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО! МЫ ПОЧТИ НА МЕСТЕ!!! Зачем он кричит? Кай нем, а не глух. Он вливает в него воду из полупустой бутылки, но парень только давится ею, его смертельную жажду не исцелить так просто. У Бомгю не остается идей. Или… Он внимательно смотрит на шею Кая, на короткое ожерелье, которое тот ненароком сдавливает вместе с горлом. Бросает взгляд на свое — длинную нить с редкими жемчужинами. Сколько себя помнит, они всегда были с ним, каждая золотистая сфера — воплощение чьей-то прожитой жизни, вместилище самой сущности моря. Жемчужины — души их предков, даже умирая, никто не станет их есть. Ему говорили, что он и сам однажды станет бусиной на этой нити, она — сила и история. Но все это кажется таким неважным, когда Кай задыхается воздухом на его коленях. Он рвет нить, и жемчужины разлетаются по салону, к счастью, не все — какие-то успевают стечь в его руку, легкие неидеальные шарики. Почти невесомые, в эту секунду ему совсем не верится, что они могут быть кем-то, спасти кого-то. И это помогает побороть навязанные с детства запреты и просто затолкать эту горстку Каю в рот. Наверное, из-за этого чья-то душа навек растворится, может, кто-то потеряет свой шанс на Авалон или Сансару, но если это выиграет ему еще хотя бы несколько часов, то наплевать. Кай кашляет реже, слезы на его глазах высыхают, и Бомгю снова пускается в путь, не зная, сколько у них осталось времени. Сколько осталось до рая. Вся его многогранная личность сокращается до трех простых желаний: Сохранить ему жизнь. Быть рядом с ним. Услышать его голос. Когда машина наконец-то выруливает на сизый песок дикого пляжа, Бомгю, не церемонясь, выволакивает и взваливает на спину обессиленного, но хотя бы живого и частично очнувшегося Кая. Тот честно пытается обнять его, помочь себя нести, но у него не выходит. Ничего, у Бомгю достаточно сил для двоих. Так он думает, увязая в песке, спеша к безбрежному Каспию. Утопает в воде, стремясь забраться поглубже, но спустя пару шагов в море, ноги подводят его, и он падает куда-то вперед, лицом бьется о поверхность воды, Кай валится вслед за ним. Бомгю ударяется о дно, его захлестывает солоноватой водой, он вдыхает ее и вдруг теряет ощущение пространства-времени. Упускает сознание. Темнота. В глаза проливается жидкое золото рассветного солнца. Это больно, Бомгю тут же жмурится. Телом понимает — он лежит там, где море встречается с песком. Слышит хриплое: — Бомгю.