varenna

солнце целует чимина. на светлой коже россыпью веснушек остаются поцелуи — оно льнет к нему, как ласковый щенок, обнимает невыносимым жаром. чимин выходит в лето в солнцезащитных очках и с кремом не менее 60spf ; в нагретом воздухе пахнет свежей выпечкой и предстоящим фестивалем: маленькая варенна шумит ставнями открывающихся окон и громким переругиванием местных тетушек — итальянский чимина плох, но он успевает услышать о том, что старушке джорджии следует лучше следить за своими пуделями, потому что они испортили праздничные цветы миз терезы. он знает, что через пару часов, когда солнце начнет клониться к закату, женщины станут совместно вывешивать гирлянды и украшать двери — фестиваль, рассорив, снова сведет их воедино. ( чимин никогда не думал, что под жарким небом италии будет чувствовать себя так, словно нашел здесь свой дом ) если дважды повернуть направо, уходя от набережной вверх, в город, то можно дойти до бара, который местными принято считать своим ( из тех баров, в которые не приводят туристов, потому что они навсегда чужие ) — небольшое заведение ютится между двумя ресторанами, один из которых имеет звезду мишлен, а другой максимальную оценку в гугл мапс. чимин нашел его совершенно случайно, в один из первых дней, когда только приехал на отдых: ноги несли его в этом направлении, и, если верить гиду, он должен был найти тут лучшие в мире панини, а нашел потрескавшуюся от времени вывеску и странного, неулыбчивого бармена. с тех пор солнце успело оставить на его плечах свои объятия, а бармен рассказать о том, как его зовут и почему обязательно стоит попробовать здешние лимонады. так он узнал, что солнце совсем не целует мин юнги. вопреки всему. — ты и сегодня на смене? — чимин улыбается и на щеках появляются ямочки, — а я думал, что решишь взять выходной. хотя бы в честь фестиваля. он забирается на высокий барный стул, упираясь мысом кеда в перекладину между ножками ; юнги поднимает на него уставший взгляд — по стойке с глухим звуком прокатывается бокал с апельсиновым соком. почти таким же оранжевым, как выкрашенные в солнечный волосы чимина. — если бы я ушел, то кто сделал бы тебе фреш? — корейский юнги кажется до странного неуместным здесь, в городе, где никогда не бывает тихо. чимин вслушивается в низкий, приятный тембр, беззаботно пожимая плечами. спокойствие ощущается именно так. — я бы нашел тебя где угодно и заставил бы сделать мне фреш прямо там, из апельсинов какой-нибудь достопочтенной матроны. взгляд юнги теплеет на сотую градуса; с чимином до страшного просто — говорить на родном языке, слушать музыку на минимальной громкости, приходить на работу каждый день, потому что знаешь, что рано или поздно колокольчик на входной двери звякнет в особенном тоне, оповещая о его приходе. ( едва слышной искрой радости — как чимин, когда опирается локтями на барную стойку и тянется через нее, чтобы на ухо рассказать очередные сплетни о джорджии и терезе ) — ты же не планируешь просидеть в этой лачуге до самой ночи и пропустить все веселье? — юнги хочется запустить ладонь в непослушные выцветшие пряди, убрать за ухо челку, которая то и дело лезет чимину в глаза, заставляя непроизвольно дергать головой, — эти фестивали заслуживают твоего внимания. знаешь, туристы обычно ради этого и приезжают. юнги и сам приехал сюда ради них — ради яркого буйства красок, когда депрессия схватила за горло так сильно, что он больше не мог жить. с тех пор он видел не один такой фестиваль. варенна — теплая и ласковая, словно любовница, приняла его в свои объятия как родного. научила говорить на итальянском, готовить сносную пиццу, писать тексты под шум воды. и юнги остался здесь: в месте, где никогда не бывает тихо, а солнце так сильно греет, что можно услышать его жар. — но ты же не пойдешь? юнги замечает, как чимин упрямо поджимает пухлые губы, как на несколько секунд в темных глазах мелькает искра разочарования — замечает, как чимин прячет взгляд за отросшими волосами, прихватывает зубами фиолетовую трубочку, сюрпая по дну. — я не могу оставить бар, ты же знаешь, — юнги отворачивается, чтобы не заметить, что чимин морщит обгоревший на солнце нос и гоняет туда-сюда между ладонями опустевший бокал. ему приходится замереть, чтобы услышать ответ — чимин молчит так долго, что эта тишина повисает звоном, почти заглушая шум улицы. юнги слышит, как ругань терезы перерастает в громкий смех, как звонко лает амодей, как дребезжит цепь на велосипеде почтальона — как барный стул с шумом отъезжает от стойки и легкий, словно перышко, чимин, спрыгивает на серый бетонный пол. — тогда мы устроим фестиваль прямо здесь. у юнги нет других вариантов, кроме как обратить на него свой взгляд — колонка пищит, оповещая о подключении к новому устройству и музыка (явно из подборки best italian music на ютубе) начинает звучать на полную громкость. гибкий и подвижный, чимин начинает качать бедрами в такт — двигается, подобно текучей воде, повторяя каждую ноту. юнги замирает, завороженный тем, как бледные ладони с едва заметными нитями браслетов рисуют свой, особенный узор. танец чимина полон грации и чувств, и юнги ощущает, как пропадает в этих мягких движениях — чимину все равно, что кто-то еще на него смотрит, ему достаточно видеть сверкающий взгляд мин юнги, направленный только на него. чимину наплевать, что он может быть неуместен здесь, в баре, освещенном теплым светом абстрактных ламп из икеи, наплевать, что компания местных прячется за дальним столиком, наплевать, что у юнги смена — он тянет к нему руки, приглашая присоединиться к этому странному, понятному лишь ему одному танцу. и юнги делает шаг навстречу. как будто они разделяют между собой это безумство, придуманное за пару секунд: пальцы переплетаются и теплый солнцем чимин встречает холод луны юнги; на щеках вспыхивает едва заметный румянец, но чимин улыбается так ярко, что способен ослепить своей улыбкой — юнги притягивает его к себе, направляя, но подстраиваясь под чужие движения. ноты китаррона становятся громче. чимину хочется смеяться: он смотрит в карие глаза, находя в них так много, что никогда не смог бы передать словами — они с юнги кружатся в танце на небольшой площадке прямо посреди крошечного бара под музыку, которую только и ожидаешь от италии, — ладони юнги теплеют от соприкосновения и ощущаются так, словно он всю жизнь держал его за руку. — если бы мне сказали, что фестиваль будет таким, я бы обязательно на него пошел, — мин юнги улыбается и от этой улыбки в душе пак чимина распускаются цветами апельсиновые деревья, — обязательно с тобой. чимин хочет сказать, что готов устраивать глупые фестивали каждый день: варенна гостеприимна и умна, она знает, что нужно каждому ее гостю — и мягко подталкивает их в спину южным ветром. однажды она втолкнула чимина в бар, прячущийся между самыми известными своими заведениями, а юнги — в маленькое озеро надежды, что проросла в нем, как виноградные лозы. — следующий будет грандиознее. я покажу, как на самом деле умею танцевать. бахвалится. горячая ладонь юнги на талии сминает футболку, оголяя золотую от загара кожу. юнги делает поворот, заставляя чимина прижаться к нему всем телом, отдаться на волю доверия — поцелуй на вкус кажется смесью апельсинового сока и мяты — идеальное сочетание для кого-то вроде чимина, окутанного жаром и отчаянно нуждающегося в спасительной прохладе. — покажи. и снова отведи меня танцевать. чимин смеется. ( мин юнги никогда не думал, что под жарким небом италии сможет держать в своих руках любовь )