Пара, созданная на небесах

— Не наступай мне на ноги, красавица, — шутит Коннор добродушно, но его взгляд полон огня, — а то я подумаю, что не нравлюсь тебе. Его зубы сверкают в улыбке, музыка грохочет, на Гэвина все пялятся — а может, они пялятся на Коннора, нельзя такого исключать, — а сам Гэвин готов убивать взглядом: хоть Коннора, хоть этих пялящихся придурков, хоть себя в зеркале. Он совершенно, ни на капелюшечку не понимает, как оказался в этой идиотской, с какой стороны ни посмотри, ситуации. Гэвин твердо уверен, что будет отрицать происходящее до гробовой доски. — Я стесняюсь твоей ослепительной красоты, дорогуша, — буркает он и нарочно наступает Коннору на ногу всем весом. Тот не изменяется в лице — совершенно. Его улыбка становится только шире и такой же блестящей, как штиблеты. Коннор в роли Снейки ослепителен, так что немаленький шанс, что эти долбаные придурки пялятся все же на него. Снейки, в конце концов, загадочная личность, а мужиков в платьях они тут повидали немало. Извращенцы. Белоснежный костюм Коннора контрастирует с бордовой рубашкой так, что глаза болят, игривый платочек торчит из кармана, потому что Коннор, мать его, считает себя охуительным модником — и, наверное, для местного общества он прям обложка журнала. Рубашку он напялил, чтобы гармонировать с Гэвином. Так он сказал. Святый боже, Гэвин жалеет, что не спустил это долбаное платье в унитаз. А то оно «гармонирует» с Коннором — а еще больше гармонирует красная физиономия Гэвина. Это от духоты, говорит он себе. А вовсе не от унижения. И не от ярости. Нихера, он полицейский под прикрытием, ему неведом стыд! — Твоя девочка такая сладкая, — говорит какой-то ушлепок, и целую секунду Гэвину хочется уебать его туфлей. — Какая я тебе нахер сладкая? — голос у него такой, что ушлепок отступает на несколько шагов и таращит глаза, — отвали отсюда. — И с норовом, — вякает придурок напоследок и отползает в толпу. — На что я иду ради работы, — бормочет Гэвин. Он в страшном сне не мог вообразить, что снова напялит это платье. Коннор в ответ щупает его за жопу — с намеком. — Ты и правда с норовом, — тянет он. Ну спасибо, что хотя бы не сладкий. — Я тебе покажу норов, — обещает Гэвин, — когда вся эта хуйня закончится. Но хуйня далека от завершения — на самом деле, все только начинается. Вечеринка местного светского общества, состоящая из наркоторговцев, сутенеров и скупщиков краденого — Гэвин и не видал столько блестящей публики за всю свою жизнь, — и что теперь поражает… Шокирует даже… Что все это было его собственной идеей. — Мы должны пойти, — заявляет он, выдергивая у Коннора из пальцев планшет. Планшет вибрирует и пишет на экране: «Верни немедленно», пока Коннор сверлит Гэвина недовольным взглядом. — Я серьезно, Кон. Нам надо замаскироваться и пойти. И он будет у нас в руках. Гэвин сжимает левую руку в кулак, а правой возвращает Коннору планшет — на всякий случай. — Замаскироваться под кого? — голос у Коннора совсем не полнится энтузиазмом. — Наркоманов? Там бизнес-вечеринка. Ну класс, он называет это все бизнесом. Но у Гэвина уже горит идея, а близость цели поджигает под его задницей костер: нифига он не даст Коннору запороть этот отличнейший план. — Ты знаешь, в кого, — говорит он с намеком. Коннор продолжает пялиться, пока Гэвин теряет терпение: — Ты знаешь, в кого! — Ну, положим, — произносит Коннор наконец, когда Гэвин уже готов взорваться, — а ты? Без обид, Гэвин, но от тебя разит копом на милю. Охренеть, как меняется его речь в долю секунды. Но, по сути, он прав. Гэвин коп — чем и гордится, — и наркоторговец из него никакой. И сутенер никакой. Впрочем, сутенер у них уже есть. А к сутенеру прилагается девочка, и вместо девочки у них имеется Гэвин. И пурпурное платье (потому что он Пурпурная королева, детки!). И туфли с пушишками, от которых у Гэвина отваливаются ноги, так что он всем весом наваливается на Коннора — но тот даже не сгибается, придурок. Он само очарование, улыбается тем и этим, перекидывается парой слов с бесчисленными знакомыми (о которых никогда не рассказывает Гэвину, а ведь полиции эти знакомые наверняка были бы интересны — да какого хрена, Коннор полицейский!). Серьезно, он так убедителен в роли белобрысого засранца, что самому Гэвину хочется протереть глаза. Снейки блистает и сверкает, и все от него в полном восторге. Если бы Гэвин был андроидом, то постарался бы стереть этот вечер из памяти. Впрочем, он все еще может попробовать — с помощью товарищей по боксу или хорошей крепкой стены. Так вот, этот блестящий светский вечер — не какая-то фигня, а серьезная вечеринка для серьезных людей, так объясняет Коннор, крася Гэвину губы. Он хмурится на результат, словно получилось слишком ровно, слишком идеально — и тянется вперед, вжимаясь в губы Гэвина ртом. Тот теряется, забывая все объяснения, а Коннор уже отрывается… И с улыбкой вытирает губы тыльной стороной ладони. За рукой тянется красный след, и Коннор должен выглядеть нелепо, но он не выглядит нелепо. Он горяч. Пиздец как он горяч, Гэвину платье тесно. Он ненавидит себя за то, что у него стоит на эту подвальную крысу — и в то же время ничего не может сделать. Никто ничего не может сделать со Снейки. Гэвин думает иногда — как он возник? Что заставило Коннора — профессионального, педантичного, холодноватого Коннора, — создать что-то такое… такое бесконечно далекое от холодности, и педантичности, и… Коннора? А иногда Гэвин думает, что не нужно ему об этом знать. — И там будет наш парнишка, — встряхивается он. — Ага, — Коннор складывает платок и небрежно засовывает его в карман пиджака, — только не вздумай его арестовывать, понял? Гэвин закатывает глаза. — Слушай, я уже напялил платье, мать твою. Неужели ты думаешь, что я все запорю? Суда по лицу, Коннора такой исход событий не удивит — но, пока Гэвин предается красочным картинкам, как он в этом долбаном платье и туфлях выхватывает пушку, растопыривается и орет: «Руки вверх!», — он снова подается вперед, и рука уверенно находит и сжимает Гэвина прямо через платье. У того искры из глаз сыплются, а колени моментально слабеют. — Не запори, коп, — предупреждает Коннор негромко и как будто даже с угрозой, но Гэвин не способен сейчас думать две мысли одновременно, — или я тебя отшлепаю. И так они оказываются на подпольной вечеринке каких-то уголовников, где никого не удивляет раскрашенный мужик рядом с эксцентричным Снейки, и вообще, Гэвин тут не единственный раскрашенный мужик… Но тот все думает — в какой момент его жизнь свернула не туда? — Эй, Снейк, — здоровенный бугай вываливается откуда-то сзади и хлопает Коннора по спине с такой силой, что нормальный человек сломался бы пополам — но Снейки крепкий парень, — ты как раз к раздаче вкусняшек! Вкусняшки — это кокаин, а этот парень — тот самый гад, который им нужен, и «девичье сердечко» Гэвина начинает стучать быстрее, когда Коннор расплывается в улыбке. Не забывая щупать Гэвина за жопу! В рамках роли, видимо. Гэвин нарочно снова наступает ему на ногу, прямо на его лакированную штиблету, и наслаждается впивающимися ему в ягодицу пальцами. Коннор просто душка. Ну, такая себе душка — синяки неделю не сойдут, а здоровенному засранцу он улыбается куда ласковее, чем Гэвину. — Да я же счастливчик, — говорит Коннор, и у него откуда-то прорезается южный акцент, — всегда прихожу вовремя, когда веселье в разгаре. Здоровяк ржет, будто это какая-то дохуя смешная шутка. — А красотка? — он пялится на трехдневную щетину Гэвина в сочетании с красной помадой, впрочем, знакомства и компании у Снейки весьма специфические, это Гэвин еще со времен тазика с бетоном и трусов с глазами припоминает. — Тоже хочет попробовать? Судя по наглой ухмылке, он не против Гэвину дать попробовать не только порошка. Гэвин бы дал ему полицейской дубинки. Попробовать. Его идея, напоминает он себе, целиком и полностью его идея. Коннор не виноват. Коннор просто ловит кайф с того, как Гэвин сам себя подставил. — Ну, сначала я, — говорит Коннор. Вид у него совершенно расслабленный. — Я же джентльмен, надо убедиться, что даме не подсунут какую-нибудь дрянь. Гэвину за «даму» уже хочется ему вломить. Это ну вообще не его кинк, и он почти уверен, что Коннор делает это назло — ему нравится бесить людей (когда не нравится вертеть их… на пальце, конечно), а Гэвина бесить ему нравится больше, чем остальных… И Гэвин ему это припомнит. Обязательно. Как только снимет чертовы туфли. — Спасибо, дорогуша, — тянет он, — я тебя отблагодарю. Судя по сжавшимся пальцам, Коннор понимает, что намек не романтический. Но здоровяк подмигивает, Гэвин улыбается, Коннор тащит его в дальний угол, за занавеску — и Гэвин может поклясться, что так начинается половина ужастиков и социальных драм. Он еще не определился, в какую категорию отнести себя. Он бы выпил — о, он бы выпил, да только Коннор сказал: — Ни капли алкоголя, — и физиономия у него была такая серьезная, что Гэвин согласился. Видно, прошлый выход Пурпурной Королевы (Гэвин кривится) даром не прошел. За занавеской уже веселье в разгаре. На заляпанном стеклянном столе валяются пакетики, и у Гэвина сразу руки зудят вытащить значок и арестовать тут каждую собаку, нахрен, и даже сам стол. А заодно и Коннора, который усаживается на тут же освободившееся место на краю дивана — такого же задрипанного и в пятнах — с видом королька трущоб, тянет Гэвина к себе и усаживает на подлокотник. Картинка, должно быть, фееричная. Гэвин точно постарается забыть этот день весь целиком. Зато ногам сразу становится легче. Хорошо еще, что ни значка, ни пистолета у Гэвина нет, а то он точно не сдержался бы. — Снейки, — чирикает устроившаяся с другого края дивана девушка, приплюснутая аж двумя другими девицами как килька в банке. Платье на ней еще пошлее, чем на Гэвине, хотя как такое возможно? Лицо размалевано, но под ним ей едва ли шестнадцать — у Гэвина чутье на такие вещи. — Ты куда-то пропал. — То там, то сям, — не моргнув и глазом, отвечает Коннор — он ловко высыпает содержимое пакетика на стол, достает откуда-то из кармана мятую визитку — у него их куча, и все на разные имена, — и собирает дорожку. — Ездил в Вегас на медовый месяц с моей крошкой. Он ласково улыбается Гэвину, глаза блестят весельем, но Гэвин даже не реагирует на «крошку» — его больше интересует другой вопрос: какого хрена, Коннор правда собирается вмазать? Вот эту вот непонятную дрянь? Он больной… или больной? Да как вообще на андроида может подействовать… Коннор моментально вдыхает, откидывается на спинку и довольно лапает Гэвина за колено, торчащее в вырезе платья. Все происходит так быстро, что Гэвин испугаться не успевает. — Отлично, — тянет Коннор минуту спустя, — просто супер, Джон. Жалко, что Гэвин все же не пил — сейчас все воспринималось бы повеселее. — А я тебе говорил, — радостно ревет Джон, пока совершенно трезвый Гэвин строит в голове планы, как бы взять его на товаре. В принципе, у Коннора же есть значок. — Товар первый сорт, можешь брать для девочек. Они сразу станут веселыми и бойкими, — и он смотрит на Гэвина, словно тот на глазах должен стать веселым и бойким и отдаться ему на пакетиках кокаина. Все, что Гэвин готов ему дать, — это значок в рожу и пистолет в печень. И дубинку, ну да. Что-то, наверное, происходит с его пульсом, потому что Коннор вдруг тянет его к себе и целомудренно чмокает в щеку. — Не ревнуй, зайка, — предупреждает он, а во взгляде: «не смей сейчас все запороть». Не так уж легко помнить, что ты на работе, когда на тебе, блядь, платье, рожа раскрашена, а какой-то кокаиновый хуй пялится на твои волосатые ноги. Счастье еще, что тут точно нет камер, Гэвин не пережил бы свои фотки в сети. — Снейки, — снова подает голос девушка, смеется, будто что-то вспомнив, но тут же перестает. И нос у нее в кокаине — должно быть, изображает даму полусвета, чтобы не изображать испуганную мышку. — Снейки… я подумываю сменить работу… Она так пытается быть игривой, что у Гэвина зубы сводит. — Надеюсь ты с такой мордочкой не в макдональдс собралась, детка? — спрашивает Коннор и трет нос. Он дико похож на кого-то, кто от души вмазал, и Гэвин дико беспокоится, не взорвется ли у него процессор. — Там тебе не хватит на веселье. Все ржут, будто он что-то смешное сказал, а девочка — так и вовсе закатывается, икая. Гэвину кажется, она и алкоголем залилась. — Я думала о чем-то поинтереснее, — признается она. В ее взгляде на Коннора надежда и немного наркотического безумия. Послав ей воздушный поцелуй, Коннор протягивает визитку — ту самую, в кокаине, и девчонка цепляется за мятую картонку, как за спасательный круг. — Не ревнуй, сладкая, — повторяет Коннор и хлопает Гэвина по голой коленке. Гэвину точно хочется тут всех собак арестовать. — Котик, я хочу покурить, — тянет он как может развязно — все же не его специализация, но гнев придает его голосу нужной хрипотцы, — пойдешь со мной или останешься с друзьями? И он с намеком дергает коленкой. Коннор вцепляется в его платье, поднимаясь на ноги. — Мы же только из Вегаса, — ухмыляется он, — как я могу? — Возвращайтесь, — предлагает Джон, явно надеясь увидеть в Конноре клиента, — дам твоим девочкам пробничков, они оценят. — Это уж точно, — и Коннор подхватывает Гэвина под локоть. План у них — присмотреться к покупателям, а вовсе не арестовывать Джона, но Гэвин все время отвлекается от этого классного — его собственного, между прочим, — плана. Особенно когда они вываливаются на крыльцо, в переулке никого, и Коннор достает откуда-то дешевую вонючую сигарету и раскуривает ее, и Гэвин повторяет про себя: план, план, мать твою, план!.. Выматерившись, он толкает Коннора к стене и наваливается на него всем весом, протискивает колено ему между ног, чтобы не вздумал бежать. Лицо у Коннора немного удивленное — со смуглой кожей он кажется непривычным, почти чужаком, и эта размазанная помада будит в Гэвине не только гнев, но и множество других чувств. — Ты ее собираешься «трудоустраивать»? — шипит он, нажимая коленом посильнее. — Эту девчонку? Серьезно, сейчас он готов Коннору в зубы дать. Какого бы козлину тот из себя не строил, сколько бы шуток про сутенера Гэвин не отпускал, есть вещи, через которые тот не переступил бы даже ради самого ядерного прикрытия. И Коннор — дохера сложный андроид с дохера сложным прошлым (Гэвин знает), но ему… — Ты охуел? — Коннор выдыхает дым ему в лицо. — У меня есть знакомые, я найду куда ее пристроить пожить и на нормальную работу. Гэвин медленно выдыхает. — Какую работу? И какие знакомые? — не потому что не верит, а потому что ему любопытно. Да, здравый смысл говорит ему, что некоторые вещи лучше о Конноре не знать — вот только сердце, как бы ванильно и глупо это не звучало, требует другого. — Кто-нибудь типа этого Джона? Или Билла? — покойника Билла, неравнодушного к туфлям, помнит Гэвин, и — господи боже — может, у Коннора слабость такая? Он надеется, что нет — туфли невыносимы и провоцируют Гэвина на насилие. Коннор ухмыляется. — Отвали, коп, много будешь знать — плохо будешь спать. И Гэвину вдруг становится смешно. Их тут прикончить могут, вообще-то, никто не знает, что Коннор — андроид и что они копы, и они выряжены как клоуны — хотя, Гэвин готов это признать, ладно, он готов: Снейки чертовски сексуальный клоун, и Гэвин ему бы вдул прямо здесь и прямо сейчас, они уже и прижаты друг к другу, как удачно… Да что ж такое, у Гэвина встает. И это наверняка чувствуется через платье. Это точно чувствуется через платье, потому что Коннор улыбается во весь рот, сигарета зажата в зубах — вид у него залихватский, весь воротник в помаде Гэвина, белобрысые волосы торчком, и без штанов прямо тут он будет смотреться еще лучше. Так что Гэвин выдергивает отвратную сигарету из его рта, отшвыривает подальше и тянется вперед, целуя. Они только из Вегаса, в конце концов. Минуту спустя надо будет вернуться и работать, а у Гэвина стояк в этом платье, и ноги буквально отваливаются, а еще ему постоянно хочется каждого встречного ублюдка то ли арестовать, то ли просто прибить… Но свой пятнадцатиминутный медовый месяц он заслужил.