Просто кетчуп

Знал же, что нельзя подходить к зеркалам. Даже если речь шла о зеркалах над раковинами в общественном туалете, да. Из хорошего – она не ел уже несколько дней, поэтому рвет его исключительно желчью и кровью (и чем-то черным неясного происхождения), что несложно отмыть, но, несмотря на то, что желудок уже вывернут наизнанку, Сансу кажется, что его вот-вот опять вырвет. Не смотри, дурак, в зеркало. Оттуда всегда посмотрят в ответ. [ЗДРАВСТВУЙ] Знакомое лицо в отражении улыбается, по-доброму, непохоже на самое себя. Ты уже совершил ошибку, твердит парень сам себе почти вслух, так прекрати вести себя, как дурак, и хотя бы не отвечай. [КАК ГРУБО] [Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ МЕНЯ] — ландыши, ландыши... – старая человеческая песня, которую он однажды услышал на радио (или от Ториэль?), никак не хотела вспоминаться, за исключением первых нескольких строчек. Нужно придумать что-нибудь другое. [ГЛУПЫШ] [ДУМАЕШЬ, ЕСЛИ МЕНЯ ИГНОРИРОВАТЬ, Я РАСТВОРЮСЬ В ВОЗДУХЕ?] Санс позволил себе фыркнуть в ответ на это очевидно правильное предположение. Это же всего лишь галлюцинация, плод его больного воображения, поэтому, разумеется, он не просто растворится в воздухе – его там и и изначально-то не было – он вовсе исчезнет. Забытый, стертый, мертвый. Он мертв. Все в порядке, он мертв. Одного лёгкого прикосновения к щеке оказалось достаточно, чтобы вся стройная логическая схема, объясняющая абсолютно все, попросту рухнула под собственным весом. [У ТЕБЯ ЗДЕСЬ КРОВЬ] Существо в зеркале ласково улыбается, уже наполовину покинув Зазеркалье. На его белых, твердых пальцах, как и у всех мертвецов, действительно темнеет красное пятнышко. [Гастер] даже повертел ладонью в разные стороны, удостоверяясь, что мальчишка напротив него точно всё увидел. Санс понял, что не помнит, как дышать. К горлу подкатил комок, и нет, черт возьми, если его сейчас опять вырвет, Господи, да он же здесь застрянет ещё минут на двадцать, и– Мужчина пожал плечами, мол, что поделать, и сунул палец себе в рот. Слизнул с него чужую кровь. Материальный. Настоящий. Живой. [СЛАДКО] Прокомментировал он, и его голос с каждой секундой становился все более... реальным, что ли? Переставал звучать, как из глубокого колодца, как сломанное радио, как плохая старая запись, как все это вместе. Гастер будто действительно находился здесь, с ним, в мужском туалете на заправке где-то посреди поля, рядом с шоссе. — Ну, язык проглотил, мой юный друг? – необычайно нежно и ласково спросил Гастер, перевесившись через зеркало почти наполовину, и аккуратным движением настоящих, материальных пальцев потрепал Санса по щеке. Простой жест, как учитель ученика, как отец сына, как... Не думай об этом. Забудь. Вырежь из памяти эту грязь и мерзость. Смешок. У него всегда был низкий, бархатистый голос, и смех звучал приятно, как у пожилого джентльмена, вежливого и благородного. Вот ирония-то. До старости Гастер не дожил, а всего остального из перечисленного в нем не было. И нет, раз уж на то пошло. — Прекратил притворяться, будто не видишь меня? Не замечаешь? Молодец, давно пора, – Гастер улыбнулся ещё шире, и, как и всегда, в его оскале блеснуло что-то хищное. В прошлый раз он так улыбался, когда запускал машину времени, машину, приведшую его к провалу. Но раз он здесь, то... В позапрошлый – когда делал ему инъекции чего-то заведомо токсичного, просто чтобы посмотреть, вернётся ли подопытный 01С во времени, чтобы предотвратить свою смерть? Сможет ли? И – после стольких мучений – захочет ли? До этого – тогда... Не помни это, черт тебя дери. Жарко. Больно. Нечем дышать. Забудь это, дурья башка! Санс зажмурился, пытаясь выбросить ненужные воспоминания из головы. Это... глупо, в конце концов. Сосредоточься и придумай что-нибудь, ты должен выкрутиться из этой ситуации. — О нет, ты не должен, дитя, – голос Гастера, вкрадчивый, сухой и теплый, звучит отовсюду. С закрытыми глазами невозможно определить, где он находится, – Я не враг, ты же знаешь это. Ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя, – прошептал Гастер прямо над ухом, и Санс, не сумев сдержать испуганный писк, наугад попытался отпихнуть его от себя, но попал только в воздух. Смех. Его приятный, низкий смех. — Как грубо, – Гастер улыбался, словно только что увидел что-то невероятно смешное, – Зачем ты попытался меня ударить? Тебя так задели мои слова? Черт возьми, да. Но попробуй ему так ответить. — Но несмотря на твою невежливость, – Гастер внезапно посерьёзнел, – Я все ещё люблю тебя, и это правда, – он протянул из зеркала обе руки и положил их Сансу на плечи. Такие же крепкие, большие, тяжёлые. Такие же, как при жизни. — н-не трог... – голос пропал, превратившись в неясный хрип. — Такие хрупкие, – неожиданно серьезно выдохнул Гастер, резко сжав чужие плечи. Он – большой, сильный, упивается этим. Как и всегда. Санс прекрасно понимал, что, если захочет, Гастер может без особых усилий сломать ему руки, просто посильнее сжав свои пальцы. Улыбнувшись, мужчина поднял глаза на собеседника, – Моя Галатея. Нет. Боги, нет. — не называй меня так, – удалось только прошептать. Он звучал тихо, надломленно, откровенно жалко. Это не угроза и не требование, это мольба. То, что доктор Гастер так любит. — И что же ты планируешь делать, дитя мое? Бросить работу над машиной? – проигнорировав просьбу, спросил Гастер. Он звучал так, будто действительно... заботился. Он всегда прекрасно врал. Боги, каким лжецом он был! Он выворачивал факты так, как было выгодно ему самому, только для того, чтобы раз за разом, независимо от обстоятельств, приходить к одному и тому же выводу: «Ты сам в этом виноват» — Ты и вправду решил бросить меня, неблагодарный мальчишка?! – неожиданно сменив тон, взревел Гастер и, обеими руками схватив Санса за волосы, резко впечатал его лицом в зеркало. Больно! В глазах сначала потемнело, потом внезапно зажёгся неестественно яркий свет, и, почувствовав, что Гастер ослабил хватку, Санс осторожно отстранился от зеркала. Но Гастер, похоже, не торопился его отпускать. С необычайно силой он снова впился в плечи и поднял в воздух, третья рука – сколько их у него всего? шесть? девять? семнадцать? – сомкнулась на шее. Такая большая. Такая сильная. — Как тростинка, – совершенно спокойно, без тени гнева прокомментировал Гастер, сжав руку, – Так легко сломать. «я не могу дышать» — Мы же не хотим этого, Галатея? «да ломай, мне плевать» — Ох? Ты не понял, дитя мое, – Гастер усмехнулся. Санс захрипел, пытаясь пальцами разжать хватку на своей шее. Скорее всего, рефлекс. Он все равно не очень-то хочет жить, – Я говорю отнюдь не о твоём теле, хотя его, безусловно, очень легко сломать. Ещё раз. Я говорю о чём-то другом, – пропел он. Господи, слишком много рук. И каждая готова сломать – доломать – просто закончить начатое. Убей меня, пожалуйста. Пусть это закончится. — Я говорю об их спокойной жизни, Галатея, – на секунду перед взглядом мелькнула их общая фотография. Ториэль... мелочь... Папирус... – Ты же не хочешь, чтобы совершенно случайно раскрылось несколько старых тайн? Нет, Боги, нет, он не хочет. — н-не... – голоса почти не слышно. В глазах уже давно темно, тело кажется легким-легким, и Санс явно уже на грани потери сознания. Плохо. Если он тут отрубится, то это точно заметят, и тогда... — Если не хочешь этого, тогда вернёшься к работе. Спаси меня, Галатея. Спаси своего Пигмалиона. Будь благодарным ребенком, в конце концов! – припечатал Гастер и внезапно разжал руки. Санс бессильно рухнул на пол, закашлявшись при попытки начать дышать. Кашель. Снова. На кафельной плитке расплывались пятна крови. Черт. — Соглашайся! – голос звучал отовсюду, такой громкий, в ушах звенит, хватит, хватит, хватит! – Просто скажи «да», дитя! Слов не было. С трудом оторвав голову от ледяного пола, Санс дерганно закивал. Похоже, доктору хватило и этого. — Молодец, – неожиданно сменив тон на ласковый и теплый, Гастер погладил его по голове, – Галатея, не зли меня так больше. Ты же знаешь, что можешь быть грубым. Я могу тебя неправильно понять. «Ты сам виноват» Повисла тишина, нарушаемая только звоном в ушах. Спустя пару минут Санс кое-как поднялся, проигнорировав кровавую лужу на полу (все равно не было сил убирать), и вышел из помещения прочь. Ничего не было. Ему просто показалось – он просто снова потерял сознание и увидел странный... сон. Улыбающуюся фигуру в зеркале – просто игнорировать. Просто. Просто. Элементарно, Ватсон. — эй, народ, – Санс, дежурно улыбаясь, залез в автомобиль. На заднее сидение, с детьми. Он же маленький. Аж унизительно. — Где тебя черти носят, а? – рявкнула Андайн с переднего пассажирского. Ториэль только покачала головой, тихо попросив не выражаться. — сорян, выбирал между чипсами, – парень вытащил из рюкзака несколько пачек. Настроение семьи сразу поднялось, началась мелкая потасовка, потому что все хотели «с сыром» и никто не хотел со вкусом малосольных огурцов, так что, когда машина тронулась, уже никому не было дела до того, где Санс так долго пропадал. Фриск подергали его за рукав, и парень повернулся к ребенку. «Ты в порядке?» – жестами спросили Фриск. Они выглядели... обеспокоенными. «да, с чего вопрос?» – жестами ответил Санс, искренне надеясь, что малыш просто снова волнуются по пустякам. «У тебя кровь вот тут» – Фриск указали себе на правую щеку, и Санс моментально отер ее. На рукаве толстовки появилось ещё одно темное пятнышко, ещё одно среди многих. «просто кетчуп» Это всегда просто кетчуп.