***
На обратном пути в отель Торп смотрел в окно: серая дымка и влажный ночной воздух призрачным образом смешивались, делая авенидас зловещими для воображения. Беннетт Питтнер был всем, чем должен быть офицер разведки. Вежливый, неинтересный и в обществе практически невидимый. Даже его манера поведения, которую Торп вовсе не приписывал исключительно американскому бурбону, выдавала человека, привыкшего тщательно оценивать всё, что к нему приходило. Он не счёл необходимым действовать так быстро, как думал. Знание, а не действие, было его сильной стороной. Тейлор Гейдж, похоже, достаточно хорошо усвоил это от своего бывшего начальника. Джанет Питтнер была эмоциональной противоположностью своего бывшего мужа, и Торп догадывался, что из-за этого её часто недооценивали. Он также понял, что они были той парой, которая не могла жить друг с другом и друг без друга. Прибытие Торпа, казалось, прервало и без того горячую дискуссию какие действия следует предпринять в связи с исчезновением Эрики, и судя по тому, что Джанет только что сказала Торпу у ворот, Питтнер не добился особого прогресса в споре с ней. Это была показательная история их отношений. Такси подъехало к подъезду к жилому комплексу «Residencial Reforma’s» и тут же остановилось. Администрация, как и обещала, заперла ворота. Торп расплатился с таксистом, который сразу уехал, а затем повернулся к кнопке на стойке. Он нажал её, представился, дал номер своей комнаты ночному портье и толкнул ворота, когда услышал электронный щелчок. Когда он закрыл за собой ворота и пошёл по подъездной дороге, падающий в обморок смертный и ангел-служитель бледно светились в фонтане пурпурной лириопы. В старом доме было темно. Ксавье взял ключ у ночного портье, молодого человека, читавшего какой-то учебник, и спустился в небольшую гостиную. Несколько американцев сидели в креслах перед телевизором, словно вернулись домой, в Дейтон, яркие вспышки апокалиптических взрывов в фильме Арнольда Шварценеггера освещали их скучающие бледные лица, словно посмертные маски. По другую сторону низкой стены в обеденном атриуме было почти темно, пастельный зеленоватый свет падал в длинную комнату из окна в крыше над мезонином. Торп медленно поднялся по лестнице, понимая, насколько он устал, звуки приглушенных взрывов и выстрелы автоматического оружия стихли позади него, когда он обогнул изогнутую лестницу на второй этаж. Наверху он на мгновение остановился, чтобы снова взглянуть вниз, в столовую: длинные побеги плюща свисали с мраморных перил, а сама комната была ограничена светлыми колоннами, которые поддерживали мезонин, где он остановился, и разделяли комнату от окружающего коридора. Эль Реформатор знал, как построить элегантный дом. Ксавье пошёл в свою комнату, разделся, повесил одежду в большой шкаф и умылся. Надев пижамные штаны, он взял папку с гватемальскими контактами, лег в постель и начал просматривать бумаги. Первым человеком, которому он должен будет тут позвонить, был Эфрон Боррайо, агент подразделения сил безопасности, известного как Департамент технических расследований (DIT), подразделения Национальной полиции, имеющую репутацию причастных к отрядам смерти. Торп знал о репутации подразделения, но Боррайо сыграл ключевую роль, помогая ему и колумбийскому детективу по расследованию убийств зафиксировать человека, за которым они дважды следили по всей Центральной Америке. Боррайо действовал эффективно и ответственно. Если бы он был рядом, Торпу снова могла бы пригодиться его помощь. Он обвёл имя Боррайо, положил папку на письменный стол рядом с кроватью и выключил свет. Ксавье лежал в постели, измученный, и единственный свет в комнате — тусклый сапфировый отблеск, павший над его головой из двух маленьких розовых окон, выходивших во двор перед домом и на Авенида Ла Реформа. Он отдернул длинные шторы и накинул их на металлические рычаги, которые удерживали стекло открытым, чтобы впустить как можно больше неподвижного ночного воздуха. Каждый крошечный звук разносился в воздухе: шум случайного такси на бульваре, фейерверки, разлетающиеся как выстрелы где-то — гватемальцы любили салюты и стреляли ими по малейшему поводу для празднования или просто потому, что им было хорошо — кто-то орал во всё горло из машины, проезжавшей по пустынному бульвару. И раздавался стойкий стрекот сверчков. Торп заснул, а потом проснулся, не понимая, наступило уже почти утро или прошло всего несколько мгновений, как он сомкнул веки. За окном снова мирно щелкали сверчки. Ксавье поборол искушение поднять запястье и попытаться рассмотреть циферблат часов в бледном свете. Он старался не думать ни об окровавленной комнате Фосслера, ни об Эрике Миллер, ни даже о Тейлоре Гейдже. Тейлор Гейдж, вспотевший. Тейлор Гейдж, вспоминающий Эрику. Тейлор Гейдж, бледный, как водянистый свет. Торп резко сидел, выпрямившись, пытаясь отдышаться, хватая ртом воздух, как рыба на берегу, и его тело было холодным, мокрым от пота. Ксавье молча смотрел на Гейджа, зелёного, как американский Будда, стоящего в изножье его кровати. — Просто… расслабься, — сказал Гейдж низким и спокойным голосом. — Хорошо? Это всего лишь я, ясно? Торп сумел кивнуть. — Встань и оденься, — потребовал Гейдж, израсходовав всю свою нежность. — Нам пора идти. Торп откинул одеяло. — Который сейчас час? — он не знал, почему это имело значение. — Почти два часа ночи. Гейдж сел на кресло перед комодом напротив кровати Торпа, а Ксавье прошёл через большую комнату к своему шкафу и схватил брюки, мгновенно вспомнив о сорванной с вешалки рубашке в шкафу Фосслера. — Что происходит? Гейдж расслабился на кресле, наблюдая за Торпом без особого интереса. — Что ж, пришло время расплаты. Торп сел на стул и натянул носки. — Пока мы ели, ты спросил меня, чего я хочу от тебя за всю эту помощь, которую я тебе оказываю, — сказал Гейдж так, как будто он расточал информацию о Торпе, сделав за него свою работу. — Ну, это и всё. — А что такое «это»? — Не так уж и много, — усмехнулся Гейдж. — Отлично, — Торп не мог ожидать от него многого в гостиничном номере. Когда Ксавье оделся, они прошли в небольшой мезонин и спустились по винтовой лестнице в гостиную, где, наконец, телевизор был выключен. За конторкой молодой клерк удобно повернул голову, когда они вышли на крыльцо, где с работающим мотором их ждал небольшой фургон «Форд» с затемнёнными окнами. — Садись, — сказал Гейдж, подходя к водительской стороне. Когда Торп открыл дверь, он был удивлён, увидев молодую девушку, сидевшую на одном месте позади них. На мгновение он взглянул в её лицо, знакомое за сотни лет истории майя. Ей не могло быть больше восемнадцати. Она ничего не говорила, как и Торп, когда он забрался в машину и сел рядом с Гейджем, который как раз закрывал дверь и заводил фургон. Они быстро выехали на Реформу и направились на север, несясь по пустому бульвару под высокими кипарисами, их фары освещали дымку и туман. Незадолго до того, как они достигли памятника на площади Пласуэла Рейна Барриос, Гейдж свернул налево и направился на запад, мимо длинного парка «Центр Америки», и через две мили мимо него по железнодорожным путям в западные окрестности Зоны 8, сектора узких улиц и бедных зданий, в которых жизнь была впроголодь. Он продолжал двигаться по более темным и унылым улицам, пока фургон не замедлился из-за булыжников, а затем и выбоин, двигаясь почти на холостом ходу. Торп знал, что звук автомобильного мотора был зловещим для многих людей, живших за стенами этих пустынных улочек. Многие из них просыпались и слушали с открытыми глазами, затаив дыхание в темноте, пока фургон не проезжал. Гейдж свернул в переулок без фонарей и переключил передачу на пониженную, когда переулок начал подниматься вверх. Его фары ударились о грубый камень и поймали свернутый хвост собаки как раз в тот момент, когда собака пересекла вершину улицы над ними. На вершине холма Гейдж свернул на обочину улицы, и девушка встала, открыла боковую дверь фургона и вышла. Здесь на улице вообще не было брусчатки, и Торп даже чувствовал запах пыли вместе со зловонием свалок. Девушка поднялась на тротуар, прошла через две или три двери от того места, где они сидели, и тихо постучала в дверь. Торп заметил, что она носила современную одежду, а не индейскую, и носила её хорошо. Оштукатуренные здания за его окном были обшарпанными и заброшенными, краска, которая когда-то покрывала стены, теперь выцвела и была лишь едва видна. Гейдж закурил сигарету, крошечное пламя из красного пластика «Бик» стало фосфористо-белым, а затем погасло. Торп услышал приятный голос девушки в темноте. Он вспомнил её лицо. Затем она вернулась, спустилась по ступенькам в фургон, дверь закрылась, и они снова двинулись в путь. Гейдж продолжал петлять по убогим улицам, но уже в другом направлении, причём каждая улица была удивительно похожа на все остальные, доказывая монотонность бедности. Они снова остановились, и второй раз девушка вышла, что-то шепнула в дверях, вернулась, и они снова исчезли. Теперь районы изменились, и Торп узнал некоторые достопримечательности, а затем понял, где они находятся: авенида, 4а. Зона 3, одна из старых и широких улиц города, проложенная во времена правления Эль-Реформатора, у которого были более грандиозные планы относительно столицы, чем в конечном итоге произошло. Здания по пути не были большими домами с отголосками неоклассической архитектуры, как мог себе представить Эль Реформатор, в отличие от величественных домов вокруг кладбищ Мехико. Мечты Руфино Барриоса оказались всего лишь мечтами. Вместо этого, на этом южном боковом подходе к Генеральному кладбищу, старейшему городскому колумбарию, стояли убогие низкоэтажные здания из цемента и штукатурки, с электрическими проводами, свисающими поперек дороги, как разорванная черная паутина, на фоне дымчатого ночного неба. Затем слева от них голубая оштукатуренная стена кладбища поднялась на шесть футов в высоту и тянулась почти на милю до дальнего конца фасада, а за ней — некрополь, настоящий город мертвых, с лесистыми аллеями, улицы и переулки, тропинки, скромные хойи, претенциозные склепы и помпезные мавзолеи. Город мертвых был более организован, чище, красивее и добрее к своим жителям, чем город живых. И все там милосердно избавились от постоянного страха стать тем, кем они уже стали. Торп не знал о полицейской машине, которую они подобрали, пока Гейдж не выругался и не начал тормозить, а на лобовом стекле и затылке Гейджа не появились вишневые брызги полицейской сирены. Гейдж свернул в первый переулок, перед мраморной аркой с закрытыми ставнями, вывеска которой имела форму надгробия. Полицейская машина тоже свернула, медленно проехала мимо них, затем развернулась и припарковалась на другой стороне улицы лицом в противоположную к ним сторону. Двери полицейской машины открылись, и из неё вышли трое мужчин. Тот, кто сидел со стороны пассажира на переднем сиденье, был одет в гражданскую одежду. — DIT, — выпалил Гейдж. Мужчина в штатском и один из офицеров остались у машины, опершись на крыло, а другой офицер пошёл к ним через улицу. — Лита, — рявкнул Гейдж. — Ven aqua…tu camisa! Торп, посади её к себе на колени, лицом сюда. Девушка забралась вместе с ними на переднее сиденье, заползла на колени Торпу, лихорадочно работая с пуговицами блузки, пока Гейдж наполовину опустил затемненное окно, открыл дверь фургона и вышел. Лита рывком расстегнула блузку; она не носила бюстгальтер. Гейдж встретил офицера посреди улицы, прежде чем тот успел подобраться слишком близко к фургону, как раз в тот момент, когда фонарь офицера поднялся на высоту плеч. Тело Гейджа на мгновение заблокировало луч света. Офицер остановился. — Muevese , — сказал он, осторожно наклонив голову и лучом фонарика отвел Гейджа в сторону. — Qué pasa? Девушка обвила Торпа левой рукой за шею, и он почувствовал слабый мускусный аромат её не парфюмированной кожи и ощутил как она тяжело дышит от своих усилий. Когда Гейдж отошёл в сторону, луч фонарика офицера поймал профиль Торпа, смеющееся лицо и обнаженную грудь девушки, когда она скрестила свободную руку, чтобы спрятаться. Гейдж нервно рассмеялся, а офицер выругался и ухмыльнулся. Посреди улицы произошел короткий разговор. Голос Гейджа понизился, когда Торп услышал, как он объясняет офицеру на испанском, что «мой босс» давно хотел «эту девчонку». Итак, Гейдж устроил этот стриптиз, понимая, что каждый от этого что-то получит. Торп напрягся, чтобы расслышать; грудь девушки всё ещё находилась в нескольких дюймах от его лица, её тело дышало вместе с ним, дикая смесь страха и эротизма. — Двоих мужчин с машиной не пропустят, — прошептала она Торпу с сильным акцентом. Его лицо было настолько близко к её, что он чувствовал её дыхание на своих губах и смотрел в темный миндалевидный разрез её глаз, глаз майя, когда она сосредоточила свое внимание на шараде, разыгравшейся на улице позади него. — La mordida, — снова прошептала она, имея в виду неизбежную взятку, которую предлагал Гейдж и которую следовало ожидать и принять. Он был достаточно близко к её глазам, чтобы видеть влагу в них, Торп был поражен стальным хладнокровием, с которым она это разыгрывала. Хотя он чувствовал тяжелое дыхание в её груди, он мог сказать, что это было только от напряжения, а не от страха. Лицо девушки оставалось безмятежным, как у ангела на деревянном алтаре, хотя, когда на неё упал луч фонарика полицейского, она быстро рассмеялась так же страстно, как проститутка. Теперь её лицо снова было решительным, ожидая следующего сигнала. Она была одной из тех людей, поистине редких личностей, которые в кризисной ситуации сохраняли смертельное спокойствие. Голос Гейджа был заискивающим, и офицер снова зашипел и рассмеялся, как мужественно восхищенный тем, во что ввязался мужчина в фургоне. Дело подходило к концу. Девушка быстро прижала свободную руку Торпа к груди, и почти в тот же момент подкупленный офицер не удержался, чтобы ещё раз посветить лучом фонаря в фургон, поймав сторону улыбающегося лица девушки, когда она отвернулась от яркого луча и оттолкнула руку Торпа, словно выражая застенчивый протест и «случайно» позволив полицейскому рассмотреть её обнаженную грудь. Всё закончилось через минуту, и Гейдж пошел обратно к фургону, открыл дверь, забрался внутрь и закрыл затемненное окно, в то время как девушка слезла с колен Торпа на заднее сиденье. — Чёрт возьми, — сказал Гейдж. Из-за затемненного стекла они наблюдали за полицейской машиной, пока она не отъехала, не дошла до перекрестка, не свернула на авениду, 4а и не исчезла. — Мне это чертовски не нравится. Он был зол. Он зажёг сигарету и пару раз затянулся, размышляя. Девушка сидела позади них, застёгивая блузку, заправляя её за пояс юбки, опустив голову так, что грубые черные волосы закрывали лицо. — С тобой хочет поговорить директор, сказал этот сукин сын, — Гейдж сильно затянул сигарету. — Директор DIT. Дерьмо. Эти ищейки везде, чем больше у них цепных собак, тем больше они хотят, чтобы вы им заплатили, чтобы они не позволили им вас укусить. Мне это ни хрена не нравится. Я не помню, когда меня в последний раз останавливали. Всё это плохо пахнет. Я бы хотел взглянуть на агента. — Лита, — приподнял подбородок и посмотрел на девушку в зеркало заднего вида, — Ты разглядела этого парня? Девушка поправляла блузку, лицо её в этот момент всё ещё было отвернуто от них. Она только покачала головой. — Что ж, мне это не нравится, — снова выпалил Гейдж. Затем он включил передачу и развернулся.***