welcome home

У Квакити тряслись руки. Его запястья были охвачены постоянным тремором, который не давал его пальцам нормально функционировать. Не давал им слушаться его. С некоторых пор с ним творилось что-то странное. Он много чего не мог вспомнить. Не мог вспомнить некоторых людей. Он не мог вспомнить одного конкретного человека, но, увидев его лицо, понял, что встретил его не впервые. Квакити были знакомы эти кудри, эти глаза, эта улыбка. Но, увидев его, он смог лишь пролепетать «приятно познакомиться». Он совершенно точно не покраснел. С того дня они не обмолвились ни словом. Человек был занят – и это было объяснимо – поисками своей пропавшей дочери. Квакити смотрел на него издалека, ловил на себе его нерешительный взгляд и заметил, что одно лишь присутствие этого человека притягивало его день ото дня. Когда он нашёл Таллулу, Квакити впервые увидел его слёзы. Он обнимал её так крепко, словно она могла исчезнуть в любую секунду. Он начал тихо напевать какую-то мелодию, и Квакити тут же отпрянул, побоявшись помешать. Так вот о ком все ему рассказывали. Вот с кем он ощущал такую сильную связь. И, может быть, все вокруг были совершенно правы. *** – Уилбур. Поставив гитару на пол, Уилбур поднял глаза и увидел стоявшего в дверях Квакити. Он тут же широко улыбнулся. – Квакити! – он ощутил острое желание подбежать к Квакити и заключить его в объятия, но Квакити вёл себя сдержанно и выглядел нерешительно. Уилбур не стал этого делать, – Давно не виделись, да? – он заговорил тихо, стараясь не хмуриться и не выдавать своей озабоченности. – Да…эм, наверное, – Квакити замолчал, раздумывая, – Я хотел с тобой поговорить, Уилбур, – казалось, он пытался привыкнуть к имени. – Хорошо. Такой серьёзный, Кью, – Уилбур хмыкнул и засунул руки в карманы, – О чём? Квакити вздохнул и подумал, прежде чем подойти ближе. – Много о чём, поэтому я просто выскажу всё сразу, ладно? Уилбур медленно кивнул, чувствуя всё нараставшее беспокойство. – Я не…твой Квакити, – начал Квакити, – Ну, как бы он, но я не…я ничего не помню, ясно? Я знаю, что знаю тебя, потому что все вокруг постоянно говорят мне об этом. После…, – он взял себя в руки и расправил плечи, – Все пытаются рассказать мне о моём прошлом. И всё твердят мне о тебе. Я тебя не знаю. Больше не знаю. Я просто знаю, что знал. И я знаю, что нас с тобой связывало…что-то ещё, – его щёки порозовели, и Уилбур притворился, что не заметил этого (сделать это оказалось легко, потому что внутри у него медленно но верно нарастал ужас). – Ты…ничего не помнишь, – медленно повторил Уилбур, стараясь не показывать разочарования. Он тяжело сглотнул, теребя край своего свитера, а затем снова сложил руки в карманы, – Я…Квакити…Что случилось? Что могло... – Это неважно, – оборвал его Квакити, и Уилбур мысленно сделал себе заметку не пытаться снова поднять эту тему, – Просто…неважно. Уилбуру не удавалось побороть навалившееся на него оцепенение. Поверить в то, что Квакити, его Квакити, забыл всё о нём – об их отношениях – было непросто. Что ещё он забыл? Таллулу? Или даже собственного ребёнка? Все дни, что они провели вместе, теперь исчезли без следа. Уилбур постарался не хмуриться, отгоняя назойливые мысли. Он улыбнулся. – Прости, это нелегко осознать. Но всё в порядке, Кью. Мы можем…начать всё с начала. Что от меня требуется? Квакити посмотрел на него с сомнением, но всё же подошёл ближе. – На самом деле я просто хочу получить представление о том, как всё было. Можно посидеть с тобой? Хотя бы чуть-чуть. Надежда в груди Уилбура взмыла ввысь, словно птица, которая клевала его сердце. На этот раз ему не пришлось выдавливать улыбку. – Конечно. *** – А какие ты ещё песни знаешь? – спросил Квакити. Он наклонился к Уилбуру и толкнул его плечом. Уилбур игриво толкнул его в ответ и перестал перебирать пальцами струны. – Много всяких, – фыркнул он и постучал костяшками пальцев по деревянному корпусу гитары, – Тебя какая-то конкретная интересует? – Ну, я не слышал почти ничего из твоих песен. – А. Ну, просто я редко играю их, когда не работаю, – Уилбур на мгновение задумался, – Ладно. Он аккуратно и уверенно расположил пальцы на струнах и начал играть. Он не стал петь слова, но напевал мелодию, не открывая рта. Квакити наклонился ближе. Он наблюдал за тем, как кончики пальцев Уилбура перескакивали со струны на струну, искусно скользя по каждой из них и создавая прекрасную мелодию. Уилбур начал наигрывать тихие и спокойные аккорды, но вскоре темп ускорился. Звуки гитары выражали грусть, гнев и горькую радость. Погрузившись в игру, Уилбур закрыл глаза. Его пальцы били по струнам всё сильнее и быстрее. Он начал тихо бормотать слова, которые Квакити не мог уловить. Когда затих последний аккорд, Уилбур наконец открыл глаза и нерешительно взглянул на Квакити. – Что такое секстант? – с улыбкой спросил тот. Уилбур усмехнулся и опустил гитару, придерживая её за гриф. – Тебе понравилось? – Да. Не знаю почему, но я ожидал, что твои песни будут более…рок-н-ролльными. Уилбур засмеялся и отложил инструмент. – У меня есть песни поживее, но я подумал, что сейчас они будут не к месту. А вообще, сколько рок-н-ролла можно придумать с акустической гитарой? Квакити фыркнул, откинулся на подушку и расправил крылья. – Логично. Но всё равно было…здорово. Теперь я понимаю, почему Таллула просит тебя играть каждый вечер. Краем глаза Квакити заметил, что Уилбур тоже прилёг и повернулся на бок, подперев голову рукой. – А у тебя есть любимое занятие, Биг Кью? – У меня? – Квакити неловко засмеялся, – Ну, не то чтобы. Чем мне заниматься? Уилбур пожал плечами. – Много чем можно. Что тебе нравится? Квакити нахмурился и надолго задумался. Он поднёс руки к лицу и посмотрел на то, как сильно они тряслись. Этими руками нельзя было играть на гитаре, как Уилбур, или держать меч, или ухаживать за садом. Он понял, что не знал ответа. Не было ничего удивительного в том, что такой потерянный и сломленный человек не знал, чем ему нравилось заниматься, но от этого осознания Квакити всё равно стало очень стыдно. – Я не знаю. Они замолчали. Затем Уилбур встал. Он подошёл к прикроватной тумбочке, взял старый альбом и карандаш и протянул их Квакити. – Я этим не пользуюсь. Таллула в последнее время больше интересуется музыкой, чем рисованием. Почему бы тебе не научиться рисовать? Квакити поднял бровь и с сомнением взял альбом. – Рисовать? Уилбур кивнул. – У нас где-то ещё краски были. Рисование может помочь расслабиться, успокоиться, повеселиться. Люди рисуют по разным причинам. Не стоит относиться к этому слишком серьёзно. – Но…, – голос Квакити дрогнул. Он не знал, что сказать. – Просто попробуй, хорошо? – Уилбур ободряюще улыбнулся, и Квакити внезапно понял, что не мог отказаться. *** Оказалось, что тяжесть кисти в руке его успокаивала. Правда, поначалу это пугало. Он одолжил у Уилбура всё необходимое: кисть, пару холстов и набор наполовину использованных красок. Уилбур сказал, что Квакити мог оставить это всё себе, потому что в их с Таллулой доме эти материалы просто собирали пыль, но Квакити не думал, что станет пользоваться ими постоянно. Но он стал. Каждый день. Сначала он не знал, что рисовать. Ему в голову не шло ничего, стоящего того, чтобы быть нарисованным, и Квакити пожаловался на это Селлбиту. В конце концов Селлбит спросил, обязательно ли было этому «чему-то» быть стоящим. Почему нельзя было просто нарисовать то, что хочется? Квакити так и сделал. И делал так каждый день. Он рисовал деревья, животных, людей. Своих друзей. Своих…старых друзей. Он пробовал рисовать свои кошмары, но, когда он смотрел на них, ему становилось ещё хуже. Сначала линии получались неровными, рисунки выходили странными. Он никогда не был художником, он начинал с нуля. Но он рисовал неделями. Многими неделями. Ему казалось, что у него получалось. Самое главное – рисование его успокаивало. Его руки не дрожали. Кисть легко скользила по холсту, и он мог сидеть часами, ни на что не отвлекаясь. Все холсты доставались ему от Уилбура. Тот наверняка покупал для него новые или делал их сам, потому что ни у одного нормального человека не могло быть столько холстов. Вот только Квакити не мог заставить себя показать Уилбуру свои рисунки. Они общались, узнавали друг друга, и это казалось естественным. Но однажды Уилбур спросил Квакити о его рисунках, и тот просто сказал, что всё шло хорошо. В тот вечер его холст увидел гитару, карие глаза и мягкие волосы. Квакити проснулся и понял, что щекой лежал в краске. Фу. *** – Ты хочешь нарисовать меня? – Уилбуру не удалось скрыть радостное возбуждение, бурлившее в его голосе. Он обернулся и посмотрел на Квакити, который неловко спрятал руки за спину. Он хмурился, глядя в пол. – Да. Ты согласен или нет? Уилбур даже не пытался спрятать своё красное лицо, разгорячённое трепетом птицы в его грудной клетке. – Конечно! Что мне сделать? Тебе нужна фотография? Я могу лечь на диван, достать красивое ожерелье… – Заткнись! Давай серьёзнее! – воскликнул Квакити, агрессивно размахивая руками, – Идиот. Я хочу рисовать с натуры. Можно? Уилбур засмеялся и поднялся на ноги. Он провёл рукой по волосам и поправил свои самые настоящие очки. – Да, Квакити. Ты главный, веди, – он уже приготовился идти, предположив, что у Квакити было что-то вроде студии, но Квакити остановил его. – Вообще-то, я думал, что мы сможем сделать это здесь, – прочистив горло, он потянулся за дверь и показал свою холщовую сумку, – Я всё взял с собой. Уилбур кивнул. – Где именно? Они поднялись на второй этаж в небольшую комнату Уилбура, в которой помещались только кресло с кофейным столиком, кровать и его немногочисленные вещи. Свет был тёплым. Квакити назвал комнату скромной. Уилбур пожал плечами. Ему не нужно было много. – Сядь в кресло, – попросил Квакити, и Уилбур сел. Он не знал, что делать, но, как оказалось, Квакити это не особо заботило, – Просто расслабься, сядь…так, как обычно сидишь. Представь, что меня здесь нет. – Это будет трудно, – лукаво прошептал Уилбур. Он усмехнулся себе под нос, когда Квакити покраснел, раскладывая свои вещи. Откинувшись на жёсткие подушки, Уилбур поразмышлял, какую позу принять. Он решил опереться локтем о подлокотник кресла и опустить подбородок на ладонь. Он нерешительно улыбнулся Квакити, который уже подготовил мольберт, краски и холст, – Сколько времени этой займёт? Квакити заколебался. – Если хочешь, мы можем заняться этим в другой раз… – Нет, нет! – Уилбур чуть не подпрыгнул с места, – Я просто поддерживаю разговор, Кью. У меня нет никаких дел. Таллула читает наверху. Если я ей понадоблюсь, мы можем прерваться, а потом продолжить снова. Квакити расслабился и взял в руки кисть. – Сегодня только час-два. Мы можем продолжить завтра. Уилбур кивнул. Он глубоко вдохнул и устроился поудобнее. – Ладно, давай начинать. *** Вниз по лестнице спустилась приятная мелодия. По перьям Квакити прошла дрожь. Мелодия смолкла, а затем зазвучала вновь. Уилбур любил слушать эту мелодию. В его груди расцветала гордость. Квакити обмакнул кисть в краску другого цвета, и кисть стала оранжевой. Уилбур сдерживал неловкую улыбку, которая изо вех сил старалась нарисоваться у него на лице. Несмотря на то, что ему очень хотелось улыбнуться, и на то, что он точно так же улыбался вчера, Уилбур чувствовал себя не в своей тарелке и боялся, что будет выглядеть глупо. Он следил за выражением своего лица и наблюдал за работой Квакити. Он наблюдал за его карими глазами и за тем, как они то и дело обращались к нему, чтобы уловить мельчайшую деталь и перенести её на холст. Потом его взгляд задержался на веснушках на щеках Квакити, которые начали приобретать розоватый оттенок. На этот раз Уилбур не смог сдержать широкой улыбки. – Как там дела, Кью? – спросил он. Ему невероятно хотелось встать и подвигаться, – Почти закончил запечатлевать мою красоту? Квакити фыркнул, скрывшись за холстом. – Почти запечатлел твой огромный лоб, – беззлобно ответил он. – А, хорошо. Я боялся, что ты оставишь эту деталь без внимания. Уилбур отдохнул и расслабился, пока служил натурой для чужого творчества. Квакити работал довольно быстро, а тишина, в которой они сидели почти всё время, была приятной. Вчера они закончили за два часа. Сегодня они встретились ещё на два. Прошло ещё десять минут, пока Квакити то отходил назад, чтобы посмотреть на Уилбура, то делал шаг вперёд, чтобы подправить детали. Потом он наконец объявил, что Уилбуру можно было двигаться. Тот тут же встал, разминая конечности и спину. – Уф, – простонал он, разминая руку, – Готов поклясться, даже у Фила не настолько больные кости. Мои разлагаются и дряхлеют. – Так и есть, старик, – засмеялся Квакити. В его голосе звучала привычная лёгкость, но его поза выражала смущение. Он осматривал свой холст. Уилбуру внезапно очень захотелось посмотреть самому. – Ну что? Готово? – он непринуждённо шагнул вперёд, несмотря на то что в груди у него всё клокотало от желания поторопиться. – Да, – проворчал Квакити, не взглянув на Уилбура даже когда тот подошёл к нему. Остроумное замечание, которое Уилбур заготовил, испарилось у него из головы, как только он увидел картину. Его улыбка растворилась в сильнейшем удивлении. Картина была прекрасна. Уилбур никогда не видел себя таким. Он был уверен, что выглядел хорошо, но то, как нарисовал его Квакити… Он был изображён почти в полный рост. Мягкий, тёплый свет ложился на левую сторону его лица резкими контрастными полосами сквозь жалюзи, закрывавшие окна. Уилбур ожидал увидеть портрет, анфас, ожидал встретиться взглядом с самим собой, но Квакити изобразил его с опущенным взглядом и ласковой полуулыбкой на губах. Он прорисовал все детали вплоть до ресниц и завитков кудрявых волос. Он был в своей стихии. – Квакити…, – выдохнул Уилбур. – Я ещё учусь, – Квакити запнулся. Он тут же принялся собирать свои краски, – Так что, если вышло не очень… – Что? – Уилбур легко рассмеялся, наконец отрывая взгляд от холста, – Нет, Квакити, получилось потрясающе. Ты уверен, что начал рисовать только после того, как я предложил? Квакити закатил глаза, убирая тюбики с краской в сумку. – Тебе необязательно подлизываться, Уилбур, – он беспокойно потянулся за оставшейся краской, но Уилбур осторожно взял его сначала за одно запястье, а потом за другое. Он притянул Квакити ближе, завладевая его вниманием. – Кью, – тихо начал он, большими пальцами поглаживая запястья Квакити. Квакити резко поднял глаза, встречаясь с ним взглядом. Птица с силой билась о грудную клетку Уилбура. У него перехватило дыхание. – Я люблю…, – он остановился, – В смысле, мне очень нравится этот портрет. Ты и правда нарисовал меня красивее, чем я есть на самом деле. Ты очень талантливый. Квакити улыбнулся, сперва застенчиво. – Ты так думаешь? – Я это знаю. – О, Уилбур, – Квакити опустил свои руки и вложил их в руки Уилбура. Его запястья, которые теперь сжимали большие, тёплые и надёжные ладони Уилбура, больше не дрожали. – Серьёзно, я получился слишком красивым, как будто ты в меня влюбился или что-то вроде того, – Уилбур дразнил Квакити, наклоняясь чуть ближе. Заметно взволнованный Квакити уставился на него в ответ. – Заткнись. Уилбур сжал его руки и снова засмеялся. Он наклонился ниже и столкнулся своим лбом со лбом Квакити. Квакити замер, а затем сжал руки Уилбура в ответ и закрыл глаза. *** Руки Квакити сильно тряслись. Он не мог писать и ему практически ничего не удавалось удержать. Чем бы он ни занимался, он не мог держать предметы ровно и неподвижно. Но кое-что ему помогало: кисточка и руки Уилбура.