Белый эдельвейс родового некрополя станет молчаливым свидетелем моей мести

Эдельвейсом, как хищник, оскалился белым фамильный склеп, Подавился взахлёбе чертогами Цинхэ Не тихий шаг. Одиночеством дымки у входа в покои фонарь ослеп. Только я до сих пор остаюсь, продолжая тебя здесь ждать. Заплетающий шёлковым кружевом сети своих интриг, Не трепещущей крыльями мёртвой бабочкой над огнём, Оставляя заслугами, пеплом и славы, коль не достиг. Братец Яо, запомни, поверь, он был лучше тебя во всём. И надломленным трепетным росчерком кисти стекает тушь, Канарейка наивная поймана в клетке своей давно. Как язык ты раздвоенный, ядом сочащийся, обнаружь, За глаза человека змеёй на груди окрестить одно, Каблуками бесстыже давить и на горло, и лживых фраз Не выпрашивать, встряхивать, верить и дурно щадить — зачем? Я сыграю стакатто триумфа торжественно сотню раз, Как на флейте напевы души тоскующей брат Сичэнь. Всем воздастся затем однажды, свершится благая месть, Возвращаясь по чёткам, убийца участи явной ждёт. Неприметным за веером прячась взглядом, скажу, как есть: Братец Яо, готовься, настанет однажды и твой черёд.