и ясен день, и ночь темна

По узким мощёным дорожкам, выложенным гладким камнем, жидким мёдом растекается мягкий свет тёплых солнечных лучей. Низкие крыши домиков на окраине города не способны заботливо накрыть прохожих прохладой тени. Слышится смех резвящихся детей, что, несмотря на сильную жару и пропитавшую воздух влагу, отчего одежды неприятно липнут к спине, бегают друг за дружкой, мелькая между домами. Привыкший к более суровому климату северных земель Пэй Мин с тяжёлым вздохом провожает детей взглядом, в котором явно читается зависть: призраки способны ощущать жару и холод, однако озноб и пот им не ведомы. Из-за домов показываются рисовые поля, что раскинулись на плодородных террасах, словно ступени, поднимающиеся по склонам холмов. Залитые водой, они, подобно сверкающим зеркалам, отражают синеву неба с полупрозрачными росчерками облаков. Яркая зелень молодых, только показывающихся из-под воды ростков риса не позволяет прекрасной иллюзии, соединяющей землю и небо в одно целое, вскружить голову восхищенным красотой видов сторонним наблюдателям. Лёгкий ветерок рябит поверхность воды, играя бликами света и тени, молодые ростки переливаются оттенками зелени под солнцем и их шелест скользит по воздуху успокаивающей мелодией. Фигуры трудолюбивых фермеров в соломенных шляпах, точно сампаны, осторожно скользят по зелёному морю, ухаживая за посадками. Зеркальный город что днём, что ночью совсем не отличить от любого другого обычного городка, если не знать, что каждый его житель мёртв. — Дух Оружейника обычно появляется на окраинах полей и пытается напасть на фермеров, — мрачно объясняет Шэнь Цзин, скользя взглядом по призракам, которые даже после смерти не могут бросить своё дело. — И у него это получается? — спрашивает Фэн Синь и коротко дует вверх в попытке убрать прилипшую к липкому лбу соринку. Прозрачная капля пота стекает вниз по пшеничной коже, очерчивает острую линию челюсти, скрывается и пропадает в тканях многослойных одежд, обернувшись тёмным пятнышком, что совсем скоро будет стёрто рукой Солнца: Его дети должны быть воплощением идеала. — Нет, — отзывается Фу Яо и указывает на юго-восток, где из-за вершин холмов выглядывает дозорная башня. — Они расставлены по всему периметру города, поэтому у Духа Оружейника нет шансов остаться незамеченным. Он поджимает губы и отворачивает голову в сторону такого далёкого отсюда дворца. Запах гари, чернь сажи на стенах, скользящие по воздуху хлопья пепла остались там, на другом конце города, но скорбь по потерянным жизням следует тенью, чувство вины тисками сдавливает шею в желании на осколки раздробить позвонки. Для Му Цина каждый житель — ответственность, с материнской заботой возложенная на его плечи мягкими руками Луны. Безмрачный лес окутывает звонким безмолвием, туманная дымка медленно плывёт по земле, стараясь скрыть ещё одну смерть. Каждая травинка, дерево, листик, цветок, крупица земли в этом лесу повидали множество искажённых страхом и отчаянием лиц, напитались слезами и кровью, стали последними, что увидели оборванные здесь жизни. Безмрачный лес — место, где был обустроен лагерь для попыток помочь, облегчить страдания заболевшим поветрием ликов. Густая тёмная кровь пропитывает одежды, остаётся на ткани уродливыми пятнами — свидетельствами скорой смерти. Она течёт сквозь бледные пальцы, что в слабой попытке прижались к ране — она и станет его концом. Кровь вязкой киноварью красит бледную кожу. Безжалостно хладит его тело, пока то не окоченеет. В голове удивительно пусто. Нет ни единой мысли. Жизнь не проносится яркими стёклышками узоров калейдоскопа перед глазами. Только липкое отчаяние поднимается из глубин живота, окутывает всё тело, и утягивает за собой на дно, подобно болотной тине, давящий страх скорой смерти. Луна тянет к нему свои нежные руки, невесомо гладит по щеке, спутанным волосам. Тихо шепчет слова благодарности за то, что избавил её обезумевших детей от ужасной участи бессознательных вечных скитаний, что защитил бедных, натерпевшихся в череде бед людей. Обнимает, вытирает с щеки одинокую слезу, в которой бушуют воды целого океана, ловит последние рваные вздохи, наблюдает, как в глазах потухает когда-то пылко горевший жизненный свет. Она была рядом, ни на секунду не оставила ни в бою, ни в последние минуты. Луна сопроводила Му Цина к чистой бумаге в свитке его судьбы, возложила на него надежды, которые были с честью приняты. Скоро начнёт светать, но как известно, самый тёмный час — перед рассветом. И в этот миг во мраке зажёгся свет призрачного огня. Му Цин привык к смертям, большим потерям. В его душе мрачно отзывается смутное воспоминание, когда он после скрытых в памяти плотным туманом скитаний обрёл форму призрака. Первое, что Му Цин увидел — семейный алтарь с собственным именем на одной из поминальных табличек, а перед ним десятки догоревших палочек благовоний и деревянную тарелку с уже сморщившимися фруктами. Тогда посреди руин родного переулка Му Цин был совершенно один и он хорошо знал, что уготованный путь ему также предстоит преодолеть в одиночестве. — Дева Яо, вас что-то беспокоит? — в своей привычной манере, которую использует при общении с прекрасными дамами, интересуется Пэй Мин, обратив внимание на беспокойную Яо Юйлань. — Нет, благодарю, со мной всё в порядке, — она учтиво кивает и делает несколько шагов назад, чтобы стать ближе к Шэнь Цзину, отчего со стороны Пэй Мина слышится понимающее хмыканье. — И всё же, разве вход в город не один? Как тогда вышло, что Дух Оружейника смог добраться до восточной части? — хмурит брови Фэн Синь, смотря на другую смотровую башню ближе к северо-востоку, которую сложно разглядеть за холмами. — Проникает через трещины в барьере, — объясняет Яо Юйлань после того, как Фу Яо незаметно ей кивнул, разрешая раскрыть информацию небожителям. — У всего есть свои слабые места, и Дух Оружейника умело этим пользуется. — Вы знаете их расположение? — вклинивается Пэй Мин. — Благодаря круглосуточным патрулям — да. Мы можем предугадать где он появится в следующий раз, однако это не решение проблемы, — кивает Шэнь Цзин и косится в сторону, где скрестив руки на груди стоит Фу Яо. Поймав в направленном на него взгляде вопрос, Фу Яо коротко выдыхает и морщится, кончиками пальцев массируя переносицу. Произошедшая в павильоне Призрачных огней трагедия — только их собственная проблема. Нет нужды рассказывать о ночном происшествии, пока Му Цин не уверен, где тот самый край, который небожители готовы переступить ради достижения поставленной перед ними Небесным императором цели. — Что ж, если господа небожители желают осмотреться, то пожалуйста, — ведёт рукой в сторону полей Фу Яо. — Однако всё же попрошу вас не беспокоить фермеров вопросами. После каждого появления Духа Оружейника служащие дворца опрашивают свидетелей, поэтому с любыми вопросами можете обращаться к нам. После нескольких часов поисков под палящим солнцем хотя бы крох от следов энергии духа, что прошли впустую, Фэн Синь останавливает меч над полями, отчего фермеры поднимают на него неприветливые взгляды. Он пальцами зачёсывает мокрые пряди волос назад и поворачивает голову к Пэй Мину. — Нашёл что-нибудь? — устало спрашивает. — Ничего, — с сожалением качает головой Пэй Мин, направляя меч к Наньяну, чтобы стать с ним вровень, и измотанно улыбается. — Зато вид красивый. Зеркальный город обширными территориями раскидывается в объятиях изумрудной листвы леса, служащим для него защитной стеной. В конце главной улицы на фоне безбрежного неба, возвышаясь над всеми постройками в городе, утопая в лучах дневного солнца стоит дворец. Его изогнутые к верху, подобно крыльям дракона, покрытые ярко-красной черепицей крыши сверкают золотыми бликами. Дворец — не место для поклонений, не обитель правителя. Он — гарант спокойного сна жителей, возможность спокойной жизни, что дана им после смерти вторым шансом. — Вы закончили осмотр? — интересуется Фу Яо, подлетевший на мече к двум небожителям после разговора с обеспокоенными фермерами. — Да, благодарим за предоставленную возможность, —кивает Пэй Мин без всякого энтузиазма, коротко утерев лоб от капель пота. — Если господа небожители желают, мы могли бы провести вас по главной улице до чайной, дабы отведать прохладных напитков, — любезно предлагает Юйлань, с нотками жалости во взгляде осматривая покрытую румянцем и блестящую от выступившей влаги кожу богов войны. Широкая многолюдная улица извивается между рядами деревянных домов с покатыми крышами, покрытыми серой черепицей. Свет жидким золотом стекает по ней, капает вниз, заполняя щели в каменной кладке дороги, жаром оставаясь на коже и одеждах прохожих; блеск украшений, что ровными рядами выложены на прилавках уличных торговцев, попадает в глаза. Слабые дуновения ветра доносят аромат свежих баоцзы и обжаривающегося в пряных специях мяса. У прилавка с приторно сладкими сахарными конфетами на палочке в форме животных галдят дети, не зная, какую бы зверушку выбрать. Мелодичные звуки игры на пипе из ближайшей чайной сливаются с криками продавцов, что с разных углов улицы предлагают прохожим свой товар. Чайная встречает их свежей, такой желанной в столь жаркий день прохладой. Она живительной влагой попадает в пересохшее, точно покрывшаяся трещинами почва из-за долгого отсутствия дождя, горло путника из далёких земель. — Могу я задать вопрос? — интересуется Фэн Синь, стоит им занять столик в прохладном уголке заведения и сделать заказ юркой официантке, умело скользящей по оживлённой чайной. — Можете, — отзывается Фу Яо и, не поворачивая головы, скашивает взгляд в сторону генерала Наньяна. — Однако, каковым будет ответ, зависит от вопроса. — Понимаю, — выдыхает тот и на мгновение прикрывает глаза. — Как давно, эм… Лунный Генерал носит титул Сюаньчжэнь? Не выдержав, Фу Яо всё же поворачивается к нему и смиряет долгим взглядом. И Фэн Синь уверен, что полыхающие искры раздражения во взгляде — подойди ближе и вспыхнешь, точно сухая трава под палящим солнцем — ему вовсе не показались. Фу Яо смотрит так, словно был бы и рад прямо сейчас вытолкать Фэн Синя из города и с громким хлопком навсегда запереть ворота за его спиной. — В первые несколько лет, как впервые вошёл в ворота Зеркального города, — отвечает Фу Яо сквозь сжатые зубы, переведя взгляд на медленно покачивающиеся на слабом сквозняке занавески. — Тогда?.. — То, что вам известно — лишь прозвище, которое было дано в народе; олицетворение образа, созданного желающими услышать красивую сказку. И в нём, и в самих легендах много лжи. Официантка тихо ставит поднос с чайником, пиалами и небольшими чашами, полными фиников и орехов, в середину стола, после чего удаляется с пожеланиями хорошо провести время и насладиться едой. — Разве тебе можно рассказывать нам подобное? — подключается к беседе Пэй Мин, наполняя свою пиалу. Освежающий аромат свежезаваренного зелёного чая успокаивающе обволакивает лёгкие изнутри, впитывается в ткани, распространяясь по телу. Фу Яо старается дышать ровно. «Держи разум в чистоте», — совсем не вовремя вспоминается строка из далёкого прошлого, когда он постигал дао, совершенствовал тело и дух. Травяной вкус чая приятным холодком оседает на языке, плавно скользит по стенкам горла. Он способен утолить жажду, даровать свежесть и лёгкость телу, однако разуму — нет. Воспоминания продолжают изо дня в день головной болью давить на виски до тихого треска костей, словно пытаясь вдавить их внутрь черепа. Столько лет упорной работы, несмотря на злые слова и косые взгляды, ведь слуга должен знать своё место, давно осыпались прахом. «Кто знает меру, тот не столкнётся с неудачей. Кто знает предел, тот не повидает опасности. Только так можно сохранить долговечный покой». Вырванное из контекста цитирование священного трактата было излюбленным развлечением учеников в монастыре Хуанцзи. Стоило им завидеть подметающего дорожки Му Цина, как они тут же принимали вид, достойный учёных мужей, и напыщенно зачитывали эти строки, дабы любезно напомнить слуге, что его дело — покрепче держать метлу в руках и следить, не пропустил ли где соринки на светлом камне, а не подслушивать под дверью уроки. Птице, с рождения не умеющей летать, и перед смертным одром не суждено воспарить в небеса. Вознесись он, и было бы всё иначе. Конечно, Му Цин никогда не теплил надежд, что высокое положение на Небесах заставит всех забыть о его происхождении. Но он бы знал сам, что достоин такой чести. Знал бы, что надежды и вера матери не были напрасны, что весь его долгий путь не порастёт непроходимыми бурьянами. Небеса не идеальны. Яркий свет Солнца слепит глаза, не даёт разглядеть давно гниющую изнутри столицу. Она скрывает тёмные пятна разложений за золотом, маскирует омерзительный с примесью тошнотворной сладости запах гнили за дымом благовоний. Но вглубь тени солнечные лучи добраться не в силах. Му Цин знает о том, что Небеса скрывают множество ужасных секретов, хоть суть всех их ему и неизвестна. Знает, что предоставленная ему Луной возможность найти смысл существования, занять в этом мире место неоценима. И Му Цин благодарен за это, но не может не сожалеть, не думать о том, что было бы, сложись всё иначе. Возможно, будь он небожителем, ему бы так же даровали титул Сюаньчжэнь, а может, какой-нибудь другой. Одно бы поменялось точно — в ту лунную ночь под деревом не сидело бы его окровавленное хладное тело, а его история не обросла бы тайнами, домыслами и сомнениями. — Думаете, генерал Сюаньчжэнь настолько тщеславен, что тщательно скрывает лежащую на поверхности истину? — с усмешкой на губах отзывается Фу Яо, когда Пэй Мин уже успевает подумать, что ответа не получит. — Каждый, кто в состоянии здраво мыслить, понимает, что легенды скрывают некрасивую правду за громкими речами о героической смерти посреди поля боя. Уж если Небеса узнают о подобном после вашего доклада, то это только подтвердит, насколько гордость и самолюбие застилают взор богов. — Что же тогда является правдой? — не обратив внимания на прямое оскорбление Небес, поспешно спрашивает Фэн Синь. — Раз так интересно узнать подробности его смерти, то можете спросить лично. Если осмелитесь, разумеется, — хмыкает Фу Яо и, осушив пиалу одним глотком, ставит её с громким стуком на стол. Сидеть и слушать, как тебя же обсуждают — больше, чем он может вынести за один день. Фэн Синь… Не получил ответов лично, и пошёл задавать глупые вопросы за спиной. Злость распаляется в груди, стремительно, точно огонь на ветру в иссохшем лесу, расползается по всему телу. Так долго у Му Цина получалось подавлять все чувства, воспоминания, но стоило Фэн Синю снова без приглашения ворваться в его жизнь, как столетиями возводимая стена контроля начала покрываться безобразными трещинами. Фэн Синь — кинжал, что вновь и вновь вонзается острым лезвием в одно и то же место, безжалостно рассекает только начавшую заживать плоть, рвёт кровеносные сосуды, пачкая уродливыми пятнами дорогие ткани одежд. Он первый, кто подарил ему столько тепла и надежды, но и в то же время первый, кто принёс ему столько боли. Му Цин не хотел видеть его снова. Никогда. Они и раньше были разными — возможно, даже слишком, — однако теперь же находятся в совершенно разных мирах. Один дитя Солнца, другой — Луны. — Яо-гэ, уже уходишь? — удивляется Яо Юйлань и коротко переглядывается с сидящим рядом Шэнь Цзином. — Прошу меня извинить, срочные дела. Оставляю всё на вас, — кивает Фу Яо и спешит в сторону выхода из чайной. — Ну и характер, — усмехается Пэй Мин и уже тянется рукой к чаше с орешками, как замечает Фэн Синя, что не отводит странного взгляда от удаляющейся спины служащего. — Что ты там увидел, Наньян? — Нет, ничего, — качает головой и пододвигает ближе к себе чайную пиалу. — Просто напоминает мне кое-кого. — Уж не того, о ком я думаю, — тянет Пэй Мин с улыбкой. — Может быть, — неопределённо пожимает плечами Фэн Синь. — Прошу прощения, что вмешиваюсь в разговор, но господа небожители ведь имеют в виду нашего генерала? — А вы весьма проницательны, дева Яо, — кивает Мингуан и тянется за ещё одним орешком. — Получается, вы знали друг друга ещё до того, как встретились здесь? — Уж не знаю, насколько ваш генерал будет рад, что вы тут допытываетесь о его прошлом. В любом случае, давайте договоримся, что ответственность за это лежит на вас двоих. — Мы не желаем генералу Сюаньчжэню зла, — серьёзно отвечает Шэнь Цзин, смотря прямо в глаза Пэй Мина. — Просим рассказать нам эту историю, дабы мы могли при случае помочь нашему генералу. — Не уверен насколько это хорошая идея, — отзывается Фэн Синь, качая головой. Совсем нет желания давать Му Цину ещё одну причину ненавидеть себя. — Можете не беспокоиться, что это дойдёт до него. Мы сохраним всё в тайне, — согласно кивает Яо Юйлань и сжимает ткань юбки. — Генерал столько столетий помогал нам, заботился. Мы хотим отплатить ему тем же. — Что ж, хорошо, — спустя какое-то время отвечает Пэй Мин, убедившись в искренности сидящих перед ним служащих. — Все, кто был на Небесах во времена первого вознесения Его Высочества наследного принца Сяньлэ так или иначе могут знать и вашего генерала. — Сяньлэ?.. — еле слышно повторяет Юйлань. — Дева Яо тоже родом оттуда? — спрашивает Фэн Синь, резко вскинув голову. — Да, я умерла немногим позже падения столицы, — она кивает и глубоко вздыхает, приводя смешанные чувства в порядок. — Простите, прошу продолжайте. Ужасы тенью пришедшего за кровопролитной войной поветрия ликов, словно тяжёлая цепь на ноге тюремного заключённого, повсюду тянется за каждым уроженцем Сяньлэ, пережившим момент, когда в одно мгновение на жителей обрушились небеса. Болезнь крепко пустила корни в королевской столице, не щадила ни богатых, ни бедных, ни мужчин, ни женщин, ни стариков, ни детей. День, когда Небесная пагода — символ духа самой столицы — пала, словно кто неаккуратным движением задел дворец из листов сусального золота, которым так любил играть наследный принц, стал концом. От некогда великой столицы остались лишь руины, смутно напоминающие о былой славе и роскоши. Некогда полные жизни улицы превратились в мрачные аллеи смерти. «Где-то среди них умер и Му Цин», — вспоминает Фэн Синь и до боли сжимает челюсти. — Ваш генерал и генерал Наньян были младшими служащими во дворце Его Высочества, да и знакомы все трое были ещё с обучения в, если не ошибаюсь, монастыре Хуанцзи, — Пэй Мин смотрит на Фэн Синя и, получив кивок в подтверждение, что название верное, продолжает. — Раз Дева Яо и сама родом из Сяньлэ, то хорошо осведомлена о том, что происходило в те года. За Его Высочеством наблюдали все Небеса. А раз небожитель был в центре внимания, то и единственные служащие его дворца не смогли избежать чужих внимательных взглядов. — Благодарим вас за то, что поделились с нами, — насколько это возможно сидя за столом, кланяется Шэнь Цзин. Пэй Мин коротко кивает в ответ и снова наполняет свою пиалу ароматным чаем, понимая, что после всего сказанного никто не будет настроен на поддержание отвлечённых бесед до самых дворцовых ворот.

///

Нежным шелестом листьев, тихим плеском воды, стрекотанием сверчков из травы пропитана ночная прохлада. Лунные лучи серебряными нитями ласково устилают поверхность пруда, где розоватые лепестки распустившихся лотосов мерцают в белом свете, будто бы сами светятся изнутри. Ветерок осторожно касается их, заставляя слегка покачиваться, создавая ощущение, будто цветы дышат в такт с дыханием ночи. Фэн Синь медленно ступает по извилистой дорожке сада, разглядывая светлячков, что крохотными золотистыми вспышками рассекают тёмное полотно ночи. Лунный свет водопадом стекает по изогнутым краям крыши и резным деревянным балкам беседки, стоящей на другом берегу. Мысли Фэн Синя витают где-то далеко, подражая безмолвным причудливым теням, скользящим по спокойной водной глади. Так много сожалений живёт в его сердце, так много несказанных слов гложет изнутри. Он злился, так смело проклинал Му Цина, желал ему столкнуться со всей тяжестью последствий своих мерзких поступков. Но лишь потому, что знал: с Му Цином не может ничего случиться. Он же снова поднялся на Небеса, стал служить другому дворцу. Год-другой и сам столкнётся с Небесной карой. Теперь же, встретившись с Му Цином спустя долгих восемь сотен лет, Фэн Синь совсем не знает, с чего начать. Мысли одним большим клубком бесконечно копошатся в голове, ускользают, смазываются, не дают протянутой к ним руке ухватиться за одну определённую. Как ни старайся — не распутать. Они дешёвыми нитями сплелись в один большой тугой узел. Звук шагов по каменным ступеням беседки глухо отдаётся где-то в ушах. Он вышел прогуляться по саду, дабы заглушить свой внутренний голос, безликой серостью раствориться в ночном полумраке. Но шёпот собственных сожалений громче. — Не спится? — тихий голос вырывает его из глубокой задумчивости, заставляя вздрогнуть всем телом и резко обернуться. Одетый в свободные тёмные одежды, что легко колышутся при малейшем дуновении ветерка, Му Цин сливается с темнотой в углу беседки, словно является её неотъемлемой частью. Серебристые волосы, будто отражение самой Луны, спадают на плечи, приковывая взгляд. — Да, — кивает Фэн Синь и неловко проводит ладонью по волосам на затылке. — Прости, если потревожил. Я не видел, что ты тут. — Ну что ты, — кривит губы Му Цин и отталкивается спиной от балки, к которой прислонялся. — Что моё, то твоё. Так ведь у друзей заведено? — Му Цин, — зовёт тихо, осторожно, боясь снова оступиться. — М? — наигранный холод, мастерски скрываемые сомнения. — Можешь выслушать меня? — просит, почти молит. Что значит гордость? Совсем ненужная блажь, которую можно легко развеять по ветру, словно пыль. Лишь бы не потерять снова того, кто давным-давно поселился внутри, проник в каждую клетку тела и обосновался там насовсем. Фэн Синь всё решил для себя ещё там, у поминальной таблички Му Цина. Осознание настоящей потери, груз сожалений и вины, привкус горечи на языке, туго обмотанная цепями грудь без возможности сделать полный вдох. Да, он сейчас злится. Злился и тогда. На Му Цина за все моменты, когда тот промолчал, когда качал головой и махал рукой, мол, не важно, всё равно не поймёшь. За то, что всё-таки ушёл. На себя за все случаи, когда закрывал глаза на немые просьбы о помощи, о понимании и принятии, когда считал, что Му Цин просто пытается выдавать себя за того, кем не является. Фэн Синь до сих пор многого не понимает, но он хочет понять, хочет выслушать, хоть и с опозданием длиной в восемь сотен лет. — Ого, неужели успел придумал, что сказать? И дня не прошло. — Я… — в горле першит, точно к стенкам прилипли острые песчинки песка. Фэн Синь кашляет, пытается хрипло продолжить: — Я жалею, что сказал тебе тогда те слова. Я должен был выслушать тебя, а не просить уйти. — Просить уйти и прогонять — вещи, которые имеют малость разный окрас, ты так не считаешь? — недобро щурит глаза Му Цин. — Да, — соглашается Фэн Синь и сглатывает липкий ком, что становится посредине горла, заставляет песок сильнее царапать нежные стенки. — Да, ты прав. У тебя были свои причины так поступить. Может, я и сейчас не совсем понимаю, какие именно, но ты бы не стал намеренно вредить мне или Его Высочеству. Прости, что понял это так поздно. Му Цин замирает, долго-долго смотрит, и Фэн Синь не знает, что значит этот взгляд. Не может предугадать его следующий шаг, не может мысленно подготовиться к нему. — Ничего себе, когда это ты перестал вести себя подобно лягушке в колодце? — спустя секунды, кажущиеся неумолимо долгими минутами, глухо усмехается Му Цин. — Я действительно сожалею, — поджимает губы Фэн Синь и делает осторожный шаг вперёд. — Я был юн и совершил много поступков, которыми не горжусь, — останавливается, смотрит, ищет в чужих ярких глазах запрет. — Прости меня, Му Цин, — не находит, тихо выдыхает с облегчением, делает ещё шаг. — Пожалуйста, дай мне ещё один шанс. В этот раз я буду на твоей стороне. — Не заблуждайся, Фэн Синь, — отрезает Му Цин и отступает назад. — За год люди меняются до неузнаваемости, мы же говорим о столетиях. Ты не знаешь меня, поэтому не можешь ничего утверждать. Как я могу тебе верить? — Я не прошу, чтобы всё было, как раньше, — подходит вплотную, осторожно, почти невесомо, кончиками пальцев касается холодной бледной кожи и коротко вздрагивает от прокатившейся по телу ледяной волны мурашек. Говорит на грани совсем не слышного шёпота: — Просто не отталкивай меня, дай мне шанс попытаться всё исправить. Янтарь чужих глаз обжигает сильнее пламени, вскрывает старые затянувшиеся раны. Так хочется снова поверить, почувствовать чужое — знакомое, родное — тепло. Хочется не думая ступить в самое пекло, надеясь, что не сгорит до обуглившихся костей, что в этот раз не будет так же больно. — Забавно, — слабо качает головой с невесёлой слабой улыбкой. — Всего-то понадобилось умереть, чтобы услышать это от тебя. — Я никогда не желал тебе смерти, — честно отвечает Фэн Синь и нежно проводит пальцами по тыльной стороне ладони Му Цина. Диктуемые здравым смыслом опасения предупреждающе хватают за шею, давят на кожу до уродливых фиолетово-синих пятен с нечёткими краями. Всё тело кричит о неправильности происходящего, об опасности. Му Цин знает — потом будет больно. Слишком больно, чтобы он мог, как раньше, стиснув зубы жить дальше, словно и не было ничего. Столько лет одиночества… Так долго он никого близко к себе не подпускал. Знает ведь, что обязательно поплатится за свою минутную слабость, за скребущееся в душе желание быть рядом с кем-то. — Думаю, нам не стоит спешить, — хрипло шепчет Му Цин и заводит обе руки за спину, отчего где-то в животе неприятно тянет. — Слишком много воды утекло. Он пятится спиной назад, останавливается на краю верхней ступени. Фэн Синь делает было шаг к нему, но застывает, сжав кулаки. Попробует поймать и спугнёт уже навсегда. Му Цин наверняка найдёт действенный способ окончательно разорвать тонкую нить, что хрупкой связью смогла сохраниться до этих самых пор под гнётом сильных ветров, ударами крупных капель дождя, взмахами острого меча, свистом рассекаемого стрелой воздуха. — Я тебя услышал, Фэн Синь, на сегодня достаточно. Поговорим в другой раз, — добавляет Му Цин, уже стоя внизу, и, отвернувшись, уходит вглубь темноты дворцового сада. Всё вокруг замирает. И даже неугомонный клубок мыслей в голове сжаливается, затихает. Вместо плеска воды и шелеста листвы — громкий стук сердца, что крупной дрожью отдаётся по всему телу. Фэн Синь смотрит на свои подрагивающие ладони, медленно с шумом выдыхает. Когда он последний раз так нервничал? Уже даже и не вспомнить. Копошащиеся внутри чувства, подобно высокой морской волне, накрывали его с головой — одно единственное прикосновение к мягкой коже с громким скрежетом металла сорвало все навешенные на сердце замки. Фэн Синь медлит, но не выдерживает, давит судорожный вздох и тянется к внутреннему карману одежд, к тому, что рядом с сердцем. Пропитанный его духовными силами тёмно-синий шёлк показывается в руке, почти сливаясь с ночной темнотой. Луна опускает свои нежные руки Фэн Синю на плечи, её успокаивающие поглаживания поблёскивают на позолоченных доспехах. Она дуновениями ветра шепчет, благодарит. Тянется к ленте, аккуратно вплетает в тёмный шёлк свои серебряные нити. Фэн Синь осторожно гладит нагретую теплом собственного тела ткань пальцами, медленно подносит к лицу, вдыхает сохранившийся на ней запах волос Му Цина и касается ленты губами. Луна с заботливой улыбкой наблюдает и понимающе отворачивается, даёт всему скрытому наконец выйти наружу, когда никто не может увидеть. Ведь что днём тень, в ночи мрак.