То что искренне, всегда доходит до нутра

Дикий рев единственной тачки на ночной трассе. Она летит через все проспекты, сопровождая дрифтом на поворотах. На асфальте остаются черные длинные следы шин, водителю видно плевать, на все те штрафы, что придут на его номера. Ночной город обнимает светящимися высотками, а где-то потертыми семиэтажками. Желтые фонари бьют яркими лучами в глаза. Этот свет быстрыми зайчиками меняется на белый, такой же ослепительный. Фонк гремит в колонках, кажется, барабанные перепонки скоро разлетятся в кровь. И как же ахуенно было лететь через все эти перекрестки под ночным небом. Плевать, разобьются или нет, только бы не заканчивать эту гонку с самими собой. Олег вдавливал педаль газа в пол настолько сильно, что чудилось, она должна пробить металическое дно машины. Обеими руками ухватившись за руль он уже ни о чем не думал. Богдан высунул руку из только что открытого окна. Ветер намеревался оторвать ее. Так же поступил и сам водитель, опустив уже все окна тачки. Теплые и безумно быстрые июльские потоки пробирались между локонов темных волос парней, между тканью футболок, просачиваясь в каждый кусочек кожи. Треки все громче, а эмоции все ярче. Богдан, не пристегнутый, улыбается во все 32, смотря на Олега. А последний же качает головой в такт музыки, неся их по трассами и обгоняя немногочисленные машины, естественно не включая поворотники. И как же невъебенно смотрелся Богданчик, растрепанный ветром, с несползающей лыбой и горящими глазами. И как же ахуительно было курить на двоих, держа в руках дешевый алкоголь, оперевшись на тонированное авто. Разговаривая о какой-то неважной хуйне, переглядываясь и смеясь. Звезд почти не было видно, хоть они и отъехали от города, припарковавшись на каком то пустыре. — Эх, Богданчек, как же космически-невъебически с тобой, — прикрыв глаза, ставит алкашку на землю. А сам Гавер протяжно выдыхает дым, протягивая почти докуренную сигарету Луганскому. Сижку берут, последний раз затягиваясь и выбрасывая ее куда-то к кустам. Богдан беззвучно пододвигается ближе к приятелю, переставляя ноги поудобнее. Приглушенный рэп доносился из открытой двери тачки, он чудесно дополнял этот видок: поле, дальше лес, а сзади город. Олег, нервно выдыхая подержанный дым, кладет руку на талию старшего. А последний же, без сомнений, опускает голову на плечо, сопровождая это действие простенькой улыбкой. Молчание под дворовые строки идеально шло в сочетание с ночной природой. Около часа до рассвета, но так хочется остаться в теплых объятиях июльской темноты. — Олег, я хочу поцеловаться, — сказал, как отрезал. Сам же Луганский, казалось, перестал дышать от такого изъявленного желания приятеля. — Ну. давай попробуем. — проморгавшись, ответил младший, поворачивая голову, тем самым, чуть скидывая со своего плеча другую голову. Такой уверенный в себе и ни в чем не стыдящийся стример с многомиллионной аудиторией, сейчас выглядел как школьник, собиравшейся целоваться в первый раз. Длинный нервный выдох прервали резким, смазанным и очень горьким, скорее всего от алкоголя, поцелуем. Целовались ребята безумно: то проходя языком по зубам, то переплетаясь в слащавом и мокром танце, то размыкаясь на доли секунд. Где-то на уровне живота было совсем пусто. Внутренности сжимало, а потом разжимало и по кругу. Уже обе руки полезли на талию, обнимая черную футболку с какой-то незатейливой надписью. Прижимая ближе, оставляет все меньше расстояния между их телами. А Гавер, не стесняясь, закидывает руки на плечи брюнета. Обсасывая губы приятеля, Луганский не стесняется опустить ладони на ягодицы, обтянутые обыкновенными и потертыми черными джинсами. Что-то мыча в чужой рот, обвивает шею сильнее. Птицы начинают громче щебетать, заглушая юру авангарда тихонечко читающего из колонок машины. Рассвет близко. Он близок так же как и конец всей этой уединенной и интимной атмосферы двух парней: — Эй, мужики, вы шо? — орет какой то хуесос, высунувшийся из приоткрытой двери своей фуры. — Катись нахуй, еблан недоношенный, — раздраженно отвечает Олег этому дальнобойщику. — Пидорасы, — громко захлопывая дверь огромной махины с какой-то коммерческой эмблемой на боку, уебывает дальше. Парни переглядываются, а через секунду уже оба заливаются безудержным смехом. Складываясь пополам, чуть ли не до слез ржет Богданчик. — Блять, двое целующихся чувака на каком-то пустыре в пол четвертого утра. Бож, Олеж, я просто не представляю его еблище при виде этого, — проговаривает через смех, разгибаясь и оперевшись на машину, достает сигарету. — Да пиздец, пидорасиксы емать. — чуть под успокоившись, младший поднимает голову наверх. Немногочисленные звезды начинают исчезать, а персиковые облака захватывать все небо. С каждой минутой набирая в себя краски, также, как и парни, вбиравшие горький дым в свои подзаебанные легкие. — Богдан. — М-м. — Люблю тебя, пидора ебучего. — До чего же мы докатились, братишка, — легко выдыхает, — и я тебя. *** А потом оба долго-долго отсыпались в нихуя не дружеских объятиях.