На все времена

Алиска смотрела дзюдо. Две тысячи двадцать третий год, первенство Москвы, и Кира уже знала, что именно сейчас покажут. Алиса слетит с финала, но выиграет долгую схватку за третье место, а потом, едва пригладившая волосы, немного поцарапанная, но очень счастливая будет стоять на пьедестале. Да, дочка действительно гордилась этой бронзой. Но Кире показалось, или Алиса действительно готова заплакать сейчас?! — Алиса? — негромко и осторожно, просто обозначить присутствие. Алиса оборачивается, и у Киры чуть не рвется сердце, когда она видит сжатые упрямо губы и блестящие от слез глаза. Хотя никакой неожиданности в этом не было. В двадцать втором веке Алиска была ещё чужой, а в двадцать первом у нее осталось чуть меньше, чем прямо все, но очень к этому близко. Кира не требовала от ребенка немедленной адаптации и искренней радости. Кира понимала, что о многом думает эгоистично, что Алиса — живой человек, со своими желаниями и потребностями! И, возможно… было бы всё-таки лучше… Алиску вернуть обратно, в двадцать первый век. Но Кира, хоть никогда и не была мамой-наседкой, боялась об этом даже думать. — Красиво? — вдруг спрашивает Алиса, и Кире ничего не остаётся, как кивнуть. — Сейчас будет схватка за третье место. Я с финала слетела по вазари, но выиграю сейчас также… А ее змейка суетится. Кира не знала, что Алиса хотела ей сказать на самом деле, но думала она точно не о татами и удушающих приемах. Кира снова все понимала, невозможно привыкнуть друг к другу вот так быстро. Особенно, когда нет даже общих воспоминаний, и Алиске, что Кира, что условная Мария — все та же непонятная женщина. Можно было бы, конечно, завалить девочку фотографиями, видео, всякой ерундой для сплачивания семейных отношений, но зачем? Кому нужна навязанная любовь? И Алиса теперь жива, здорова и рядом, что ещё нужно? Наверное, того, чтобы она перестала смотреть видео столетней почти данности с таким убитым видом. — Ты скучаешь, Алис? — Кира не про дзюдо, и они обе это понимают. Нельзя требовать, чтобы человек вот так вот просто выкинул из головы десять (а У очень старался их такими сделать) счастливых лет. Да, сама Кира это десятилетие забыла бы с удовольствием, навсегда! Удушающее чувство вины и перед Алисой, и перед Игорем, кошмары по ночам, стремление зарыться в работу, в спорт, куда угодно, лишь бы не думать и не вспоминать! Но ребенок в этом не виноват. И как бы ни хотелось, чтобы Алиса на нее так же смотрела, как на У, не надо к ней лезть, пока она сама не захочет. А Алиса пожимает плечами, начинает перебирать крашеные пряди. Кира уже запомнила, что змейка так делает, когда волнуется очень сильно. Неожиданно обнимает колени и утыкается в них подбородком, не отрывая взгляда от состязания на экране. — Я очень скучаю. Извини пожалуйста. — Алис, брось. — Нет, прости, правда. Я… Тут здорово, и мне здесь нравится, на самом деле, и мне обещали, что я смогу полететь в космос, а я мечтала об этом, сколько себя помню! Но мне… просто… Непривычно вот это все, и… Извини, я не хотела! — Алиска… — ребенок выглядит настолько несчастным, что Кира сама уже не рада, что вообще это спросила. Очень хочется обнять ее, но этого пока лучше не делать, и Кира ограничивается тем, что осторожно кладет ладонь дочери на плечо. — Это нормально, и ничего в твоих эмоциях плохого нет. Алиса, я не могу тебе гарантировать ничего, но если бы у меня была возможность вернуть тебя обратно. Вернее, вернуть тебе то, что у тебя там было, то я бы это сделала. С оговорками, конечно, но я нашла бы способ. И папа… Папа Игорь, — Господи, ну и словосочетание! — Он тоже так думает, веришь? И если я могу что-то сделать, Алис, то я сделаю. Есть клубы по дзюдо, например. Про магазины прошлых лет ты сама уже знаешь. Кира улыбнулась, вспомнив, как едва освоившаяся в Москве двадцать второго века Алиса принесла домой непонятные красные баночки. Утверждала, что кола. На колу, к которой привыкли Кира и Игорь, это похоже было мало, но Алиска была хотя бы довольна. Как она сказала? Вкус детства. Пора привыкнуть, что у ее змейки действительно было другое детство. — Я не знаю, — Алиска кажется уже совсем растерянной и неловко пододвигается к ней. — Мне интересно здесь, но там были и друзья, и учеба, нет, тут же все есть, но какое-то другое… И этот Центр! Я думала, что в будущем он не будет нужен! — Алиса, ты что, будущим разочарована? — Кире на секунду за двадцать второй век даже обидно становится. Да, есть проблемы, но в каком обществе их нет, а девочка всю сознательную жизнь провела в Чертаново образца двадцать первого века, о котором до сих пор шутки ходили! И сравнивает, пожалуйста! В некоторых вещах Алиса могла быть потрясающе наивной, хотя не в наивности, судя по всему дело. — Да, наверное. — коротко и глухо. Окончательно расстроенный ребенок кладет ей голову на плечо, и Кира рассеянно проводит пальцами по мягким, розовым прядям. — Просто я ждала. Я так хотела дожить до двадцать второго века. Я тут, на видео, радуюсь, надеюсь на что-то, а получается не будет? Алиска напоминает ей себя. Молодого, восторженного лейтенанта Киру Исаеву. Позади кадетский корпус, позади военное училище, позади служба на планете Рукава Ориона и переход в общегалактический десант, и белый кант, мечта с четырнадцати лет, наконец у нее на шевроне. Кира тоже думала, что впереди блестящая карьера. И как-то не задумывалась, для чего учила политические системы и технологическое развитие планет. Для чего им объясняли систему защиты и ведения боя на различных типах планет. Для чего посылали на обязательные практики в этот Центр. Для чего, черт возьми, десанту обязательные схемы жилых застроек и отдельный взвод военных топографистов. Кира вот так не думала и потеряла У. А потом думать уже стало страшно. Пираты — это понятно и просто, защита мирных жителей — почётно и гордо, а другие аспекты… Кира понимает неожиданно настроение ребенка. Надежды у нее в жизни было очень много. Первые контакты, первый техникум и вузы космического профиля. Первые подписанные документы, ощущение чего-то большего, наверное, необъяснимого чувства, что ты не один в огромной Вселенной, и дальше будет только лучше. А лучше-то не было. И в двадцать втором веке ее змейка увидела не тот блестящий мир, в который верила. Фактически осталось все то же: преступность, политические тяжбы, только помноженные на галактические масштабы. А Алиска надеялась, что будут только научные и торговые контакты, без войн, без восстаний и без пиратства. — Я тоже была разочарована, когда начинала служить. Думала, что это будет несколько… по-другому. По моему желанию не получилось. Но я утешала себя тем, что все не просто так. Что когда-нибудь это действительно будет не нужно, и мой ребенок будет жить в лучшей версии этого мира. И в этом будет и моя заслуга. И если хочешь лучший мир, Алиса, построй его. — Как-будто в этом есть смысл… — Алиса, это что за настроения?! — чуть строже, чем планировалось, но ребенку полезна небольшая встряска. — Смысл всегда есть. Кто хочет, тот делает! Я думаю, что добилась многого. И у тебя есть все шансы, чтобы сделать не меньше, а то и больше. Алиска рассеянно улыбается и предлагает посмотреть что-нибудь более интересное. Однако, когда Вертер вдруг включает песню о прекрасном далёке с щемящими аккордами, непонятная горечь и тоска по чему-то такому же непонятному становится… Да, на чуть-чуть, на долю секунды, но практически невыносимой.