it's all about him

Будни сливаются в один сплошной серый поток. Дежурство — тревожный сон в комнате отдыха или в свободной палате — дежурство — сон — дежурство. Минги уходит из своей квартиры после ссоры с Юнхо и не возвращается туда несколько дней, пока не получает от него сообщение на телефон. jjj_yyy_ho: 19:34 [я уехал. спасибо за помощь] Короткая фраза, обозначающая, что теперь Минги сможет нормально поспать в родных стенах. Он на самом деле плохо помнит события первого дня после ссоры и сейчас, когда прошло уже около недели — Минги не уверен, — всё вспоминает ещё более размыто. Он помнит, как плохо спал, помнит, как оставил записку для Юнхо на зеркале в ванной комнате, помнит, что в то, первое дежурство он выезжал на констатацию смерти от ножевого ранения в домашней драке. Потом, после первой ночёвки в больнице, он не помнит практически ничего. Сейчас, лёжа на кушетке в кабинете главного врача хирургического отделения, Минги запускает руку в карман халата и комкает ворох бумажек. «Я не хочу тебя видеть, когда вернусь домой». «Уходи». «Будет лучше, если ты уйдёшь». Это только малая часть того, что Минги писал на стикерах в поиске правильного комментария для получившейся ситуации. Ни один вариант ему не нравился, потому что каждый звучал грубо и бездушно, и Минги не мог простить себе такое отношение к Юнхо, даже если в какой-то степени тот заслужил. Плюс сам он всё-таки не сдержался и сказал лишнего, отчего груз вины не становился меньше. Минги не мог выгнать Юнхо, зная, что именно того волнует. Минги не мог подвергнуть его опасности и отказать в помощи только потому, что Юнхо сказал ему полуправду. Горькую, обидную и злую, но всё ещё правду. Возможно, Минги действительно стоило больше времени уделять самому себе, но слышать подобное от Юнхо было невероятно болезненно, и альфа вообще от беспокойства мечется до сих пор. Тем не менее Минги делает выбор. «Не уходи. Оставайся до тех пор, пока не станет безопасно. Я буду в больнице». Снова не в пользу себя, а в пользу Юнхо, но при этом ему становится спокойно. Жутко неудобно ночевать на работе, но возвращаться домой и видеть Юнхо — домашнего, расстроенного и виноватого — он не хочет вовсе. Даже выдерживать беспокойные взгляды Сонхва и Хонджуна становится не так уж сложно. Они всё ещё не разговаривают, Минги игнорирует их намеренно, но тот факт, что прямо сейчас он лежит в кабинете Сонхва и пытается дремать, а его никто не выгоняет, делает день Минги капельку лучше. Поэтому когда Минги получает сообщение от Юнхо, он на самом деле даже немного рад. Ему хочется принять нормальный душ и хорошенько выспаться, и, быть может, совсем немного почувствовать запах Юнхо дома. Но вопреки ожиданиям, оказываясь дома, Минги всё-таки ощущает вместо облегчения беспокойство. Он не понимает, в чём дело. Обе его сущности — и человеческая, и животная находятся в смятении. Он опускает тот факт, что дома всё напоминает о том, что дома жил кто-то другой — не Минги. На кофейном столике коробочка с берушами и книга по основам генетики с разноцветными закладками, которые Минги никогда в жизни, даже во времена учебы, не делал. Подушки на диване свалены в одну кучу, плед, хоть и свёрнут, но перекинут через спинку дивана, на кухонном столе крошки. В ванной — пустая полка со следами разводов от тюбиков, которые стояли там несколько дней, и сложенное неаккуратной стопкой постельное бельё на стиральной машинке. Но самое главное — запах. Альфа внутри начинает нервно рычать, едва Минги заходит в спальню Юнхо, потому что вместо привычного хлопкового аромата в нос просачивается что-то странное. Чужеродное. Оно оседает совсем-совсем лёгкой горчинкой, перебивая кисловатый привкус мелиссы, и разделяет с ним свежесть. Это не похоже ни на один эмоциональный запах Юнхо, который Минги мог чувствовать раньше, но оно и не воспринимается, как эмоция. Нечто… тёплое. Осязаемое. Чем дольше Минги находится здесь, в этой временной обители Юнхо, тем больше он ощущает, что что-то не так. Он возвращается в ванную и делает то, за что в обычной ситуации мог бы себя укорить. Вжимается носом в постельное бельё, оставшееся от Юнхо, и втягивает воздух так глубоко, как только может. Внутренний волк, получая новую дозу запаха омеги, успокаивается всего на мгновение, прежде чем Минги может как наяву почувствовать боль, сковывающую животное сердце. Он, несмотря на горечь запаха там, в спальне, чувствует сладость. Не привычную, ненавязчивую грушевую, а совсем другую. Как и казалось раньше — обволакивающую, плотную и мутную, теперь, спустя время, ещё более различимую. Она и правда оседает на языке плёнкой. Мерзкой, приторной, вяжущей. Минги ненавидит молоко. И теперь, когда в чистом и искристом запахе Юнхо оно появилось, он ненавидит его ещё больше. Впервые в жизни Минги готов отрицать то, о чём буквально вопят его инстинкты. Впервые в жизни Минги не рад быть тем, кто способен улавливать малейшие изменения в настроении или организме Юнхо. Впервые в жизни Минги не хочет быть тем, кто может с такой лёгкостью понять, что у Юнхо, кажется, огромные проблемы. От воя альфы в ушах начинается звон. Минги на ватных ногах уходит на кухню и выпивает сразу четыре таблетки блокаторов, зная, что сейчас ему нужно сохранять трезвый рассудок. Этого не может быть. Минги делал всё для того, чтобы подобного не произошло, по крайней мере в ближайшее время. Заставлял сдавать все анализы, следил за графиками течек, подбирал контрацептивы… которые, судя по всему, ни хрена не сработали. Усталость после рабочих дней проходит, едва в голову Минги закрадывается мысль о возможной, случившейся каким-то невероятным образом, беременности. Минги бросает в дрожь, когда он наконец это понимает, и чувствует, как разваливается на куски изнутри. Этого не может быть. Как он скажет это Юнхо? Как донесёт до него необходимость сдачи анализов для подтверждения? Или, быть может, он уже знает? Минги сразу отметает этот вариант, осознавая, что ещё слишком рано. Он сам — возможно — ощутил это лишь потому, что его альфа слишком привязан к омеге Юнхо, и этот факт не добавляет каких-то положительных пунктов в общий список его достижений. Ведь это, опять же, означает лишь то, что альфа действительно считает омегу своим. Минги растерян, но понимает, что пока нельзя делать никаких выводов. Инстинкты — абсолютный ноль перед медициной в таком вопросе. Нужно… сказать Юнхо. Нужно отвезти его в больницу, сдать анализы и… Он прикусывает язык. Из этой ситуации есть только один правильный выход, и это совсем не потому, что альфа внутри Минги чувствует себя не просто преданным, а совершенно растоптанным. Не потому, что Минги оказался сейчас ещё дальше от Юнхо, чем был даже ещё полчаса назад. А потому что Юнхо не справится. Минги не чувствует злости за то, что произошло между ним и Юнхо при последнем разговоре. Теперь он чувствует лишь боль и тоску — ту, которыми его альфа переполняется всё больше и больше. — Минки? — голос Юнхо уставший и немного удивлённый, но Минги рад, что друг хотя бы вообще взял трубку. — Я что-то забыл? Или испортил? Да, — хочется сказать Минги. — Кажется, ты испортил то немногое, что у тебя было. — Мне нужно тебя увидеть. Он сам не узнаёт свой голос. Низкий, мощный, идущий из самой груди, как будто бы сам альфа пытается вырваться и сказать то, что его гложет. — Что-то случилось? — уже более обеспокоенно. Минги готов возненавидеть себя за новости, которые он несёт Юнхо. Он может лишь догадываться, но почему-то более чем уверен в реакции друга на это… недоразумение. — Да. Я могу приехать? Это очень срочно, — тон, не терпящий возражений. Он никогда не говорил им с Юнхо и, признаться, не очень хотел начинать. — Конечно, если это действительно так важно. — Буду через двадцать минут. Минги наверняка напугал Юнхо, и он обязательно извинится, но сейчас у него нет времени быть нежным и тактичным. Прямо сейчас, когда подавители ещё не подействовали до конца, Минги в таких смятении и тревоге, в каких, кажется, никогда ранее не был. Он злится на себя сильно, искусывает все губы до крови, потому что клыки длиннее и острее обычного, и даже подавители пока с ними не справляются. На языке привкус сажи, что прекрасно обличает вонь вокруг из-за феромонов, в голове — белый шум и пустота. Как Юнхо отреагирует? Будет обвинять, что действующие раньше контрацептивы вдруг перестали работать? Расстроится и начнёт плакать? Или, быть может, вообще обрадуется? Минги кривит лицо. Нет, последнее точно нет. Юнхо наверняка будет в таком же шоке, в каком сейчас находится сам Минги, и он только надеется, что друг примет правильно решение касательно этого… ребёнка. Минги стоит перед дверью чужой квартиры и не может заставить себя нажать на кнопку звонка. Альфа, придавленный лошадиной дозой блокаторов, молчит, но Минги, кажется, до сих пор слышит его фантомное рычание в своей голове. Однако вот феромоны ещё продолжают вырабатываться и, наверное, в примерном количестве, потому что дверь перед Минги открывается, и на пороге появляется Юнхо. Вероятно, он ощутил сильный запах Минги, потому что на его лице — полнейшее замешательство, но вот сам Минги… Он теряет весь свой запал, едва видит Юнхо. Теряет всю злость, обиду, горечь, — абсолютно всё. Он видит его влажные, потемневшие глаза, видит волнение на красивом лице, видит лёгкую дрожь в руках и не может поверить, что разгневался на него до такой степени, что хотел выгнать из дома. Даже сейчас, когда альфа спит, Минги чувствует, как его тянет к Юнхо. Он молча заходит в чужую квартиру, протискиваясь мимо напряжённого, как струна, Юнхо, и сгребает его в охапку, как только дверь закрывается. Он слышит его чуть землистый, травянистый запах, и теперь, когда Минги может уткнуться носом прямо в ароматическую железу под ухом, он отчётливо понимает, что больше не слышит мелиссу. Теперь это больше напоминает молочный улун, что в корне меняет общий аромат Юнхо. — Эм, Минки, — он мягко отталкивает его от себя, очевидно, не понимая, что происходит. — Что случилось такое, что ты не мог подождать до встречи? — Которой бы не произошло в ближайшее время? — спрашивает Минги, разуваясь и проходя на кухню. — Кое-что точно случилось. Садись. — Ты меня пугаешь, если честно, — тихо говорит Юнхо, но послушно выполняет просьбу. — Я сделал что-то не то? Минги поднимает на него взгляд. — Нам нужно съездить в больницу, сдать пару анализов, — он слышит, как его голос начинает дрожать против его воли. — Это… действительно важно, если я всё понял правильно. — Что? — Юнхо нервно усмехается и обхватывает себя руками, словно защищаясь. Минги неосознанно смотрит куда-то вниз, на его живот, и сглатывает вязкую слюну. Комната наполняется уже привычным запахом беспокойства — затхлым и душным. — Ты был дома в течку. Я слышал. Но есть ли вероятность того, что последние дни до и первые после ты провёл с одним и тем же альфой? Спрашивает в лоб, не желая юлить, и знает, что должен получить положительный ответ. Минги чувствовал этого альфу. Того, с горьким запахом полыни и табака. Кишки скручивает от того, какой серьёзный оборот принимает ситуация. Юнхо растерянно смотрит в ответ и кивает. — Ты пил противозачаточные? — Пил, — Юнхо — белый как мел — видимо, осознаёт, к чему ведёт разговор. — Как обычно, по инструкции. — Он вязал тебя? — Я плохо помню. Только то, как вытолкал его из дома, когда понял, что начинается течка, — почти шёпотом. — Ты говорил, что не водишь их домой, — Минги ощущает, что это всё больше и больше напоминает допрос, и приказывает себе успокоиться. Внутренний альфа продолжает проваливаться в дрёму и лишь изредка огрызается, словно пытаясь отогнать от себя надоедливых мух. — Я… знаю его давно. Это исключение. — Исключение, из-за которого противозачаточные не сработали. Юнхо испуганно выпрямляется на стуле и таращится на Минги полными слёз глазами. — Что? — на выдохе спрашивает он и встаёт с места. — В каком смысле? — Доедем до больницы, Юно, я чувствую… запах. Чужой. Не только твой. Он не знает, как сказать об этом. Он не хочет называть вещи своими именами, чтобы не шокировать Юнхо ещё больше, чем сейчас. — Возможно, я переутомился, возможно, мой альфа окончательно решил, что знает тебя, как облупленного, но, — Минги подходит к Юнхо и наводит трясущийся палец на его живот, — он чувствует его запах. Впервые за долгое время Минги хочет разрыдаться, глядя на Юнхо. Позорно и громко, как пятилетка, но Минги не может назвать это чувство как-то по-другому — когда в глаза словно раскалённый песок насыпали, и челюсти сводит, как перед кабинетом у зубного. — Собирайся, я жду в машине. Он не даёт времени опомниться и не даёт возможности подумать. Да и нужно ли? Сейчас, когда Минги уже посеял семя сомнения, в любом случае нужно сдать анализы, чтобы удостовериться. Даже если… ничего нет. Может, альфа Минги сходит с ума, а может, у Юнхо в организме какие-то сбои — в любом из этих вариантов больница стоит первым пунктом. Если с Юнхо всё в порядке, значит, врач необходим уже Минги. Он всё ещё в потрясении. И надеется — пожалуйста — пусть это его альфа будет не в порядке. Напряжённое молчание в процедурном кабинете прерывается металлическим звоном посудин для инструментов и звуком разрыва бумажной упаковки от шприца. Минги подготавливает рабочее место по привычке — выставляет подносы, берёт несколько пробирок, проверяет спирт и одноразовые салфетки. Юнхо сидит на одиноком стуле около специальной подставки под руку и смотрит в пол. — Ты будешь сам это делать? — тихо спрашивает он и вздрагивает от звона, когда Минги неаккуратно задевает металлическим кончиком жгута о поддон. — Я только возьму кровь. Узистов свободных сейчас нет, да и я тебе ни к чему там, попрошу, чтобы Сонхва выписал направление. — Не надо, — Юнхо резко вскидывает голову. — Давай пока только… кровь. — Если подтвердится, УЗИ в любом случае делать придётся, — Минги подходит к Юнхо и поднимает рукав свитшота выше локтя. Обматывает жгутом руку. — Сожми и разожми кулак несколько раз. Надо будет удостовериться, что беременность маточная, — затягивает крепко, проверяя натяжение. — Сожми кулак. Юнхо, глядя Минги в лицо, послушно выполняет рекомендации, пока тот продувает и натягивает перчатки. Он жмурится, когда игла протыкает кожу. — Медленно расслабь руку, — Минги распускает жгут и наполняет несколько пробирок тёмной, густой кровью. — Зачем? Мысленно Минги хвалит себя, что его руки не дрожат, когда в голове такой кавардак. — Чтобы обезопасить тебя в первую очередь, — нейтральный ответ на сложный вопрос. Минги так и не придумал, как правильно завести с Юнхо разговор о том, что он намерен делать со всем этим. — Простая манипуляция, знаешь ведь. — Не люблю УЗИ, — Юнхо морщится. — Это неприятно и… унизительно. Минги замирает, закупоривая последнюю пробирку. Он несколько удивлён такому ответу, но всё же может частично понять Юнхо и его чувства. — Трансабдоминальным здесь не обойтись, срок очень маленький. Тут… недели три максимум? Юнхо хлопает тёмными, напуганными глазами, продолжая прижимать салфетку к месту прокола, а руку — к груди. — Только снаружи действительно нельзя, Юно, — мягким голосом объясняет Минги, поняв, что не так. — И вообще пока подождём результатов, завтра-послезавтра уже точно будут. — Минки, — Юнхо хватает его за руку, когда Минги уже намеревается отойти. В процедурной — относительная тишина. Больница хоть и принимает пациентов круглые сутки, всё же вечером здесь становится намного меньше людей, отчего в самом начале своего пути в работе врачом Минги ощущал себя неуютно. Спустя время, конечно, привык и даже как-то засыпал в морге пару раз. Он смотрит на то, как грудь Юнхо вздымается всё чаще, словно он сдерживает внутри себя либо крик, либо плач. Его нижняя губа дрожит, и глаза — влажные-влажные, беспокойные. — Прости меня, Минки, — шепчет он и обнимает Минги за талию, тут же пряча лицо у него в животе. Минги снова замирает. Растерянно озирается по сторонам, будто бы кто-то может подсказать ему, что делать с таким эмоциональным и тактильным Юнхо. Ему вдруг становится понятно, почему Юнхо казался ему странным на протяжении всего того времени, что прошло с течки. Оно может выглядеть нереалистичным и даже подозрительным — как можно что-то понять так скоро? Как вообще возможно заметить, что что-то не так, когда даже сам Юнхо не в курсе? В голове возникает фантомный голос Сонхва — ты слишком привязан к нему, Минки. В ушах начинает трещать звонкий голос Хонджуна — твоему альфе нужна омега, Минки. И почему-то Минги готов, кажется, с ними согласиться. Он кладёт ладони на голову Юнхо и осторожно гладит по мягким, пушистым, ещё пока пахнущим его — Минги — шампунем. В носу свербит от кислоты — сейчас, когда Юнхо взволнован больше обычного, в нём снова чётко чувствуется мелисса. Только не та, приятная и привычная, а сухая, горькая и одновременно кислая-кислая, как лимон. В горле першит. — Юно, — Минги зарывается пальцами в чужие волосы. Колени, кажется, готовы подкоситься от этой крошечной близости, запертой в тесных и душных стенах процедурного кабинета. — Что ты… — Прости меня, — надрывно повторяет Юнхо. — От меня одни неприятности. Ты заслуживаешь того, кто не будет доставлять тебе столько проблем, Минки. Минги судорожно выдыхает. Сердце тоскливо колет от каждого произнесённого слова, и он прижимает голову Юнхо к себе, чувствуя, как трясутся его плечи. — Во-первых, — Минги расцепляет руки Юнхо у себя за спиной и за неимением стула присаживается перед ним на корточки — снова. От воспоминаний, к чему это привело в прошлый раз, во рту появляется привкус желчи. — Во-первых, ещё ничего не понятно. Может, мне просто показалось. А может, у твоего изменившегося запаха есть и другие причины, — не твой долбанный полынный альфа, конечно. — Во-вторых, прекрати решать за меня. Это мой выбор. Но, Юно, — Минги нервно облизывает губы, прежде чем продолжить, — если так получится, что мои опасения — верны, что ты… что ты намерен делать с этим? Неприятный запах плесени и земли бьёт по рецепторам, когда Юнхо, обнажая шею, поднимает голову вверх, вероятно, в попытке сдержать слёзы. Он всхлипывает, и Минги осторожно берёт его за руку — пальцы ледяные и влажные. — Я не знаю, Минки, — шепчет он. — Мне… и так тошно от самого себя. От того, какой я гнилой внутри. Какой я никчёмный. От этой… дряни, которая заставляет меня быть мной. Всю жизнь я только и делаю, что живу в теле, предназначенном лишь для пользования другими. Каждый день я ложусь под альф, потому что оно было создано для этого. Выполнять роль… подстилки. Пополнять базовые потребности. Моё тело — просто сосуд. Пустой, бесполезный. Всё, что я делаю — трахаюсь со всеми подряд, как ты и сказал, чтобы эта пустота пропала хотя бы ненадолго. Минги задыхается. Его альфа молчит по понятным причинам, но Минги и сам готов выть от боли, пробирающей его до самых костей. Смотреть на такого Юнхо — невыносимо. Глубина того, как сильно он застрял в себе, поражает всё сильнее, и на самом деле Минги совершенно не представляет, что ему следует сказать. Любые слова утешения сейчас будут казаться жалкими попытками успокоить или заполнить паузу. — Прости, что был таким грубым с тобой, — говорит он вместо чего-то по-настоящему необходимого. — Я слышу эти слова каждый день, — еле слышно отвечает Юнхо, опуская взгляд на Минги. — Какой я грязный. Так что ты просто лишний раз подтвердил их, и всё. Я не хочу говорить об этом, — по его щекам всё-таки текут слёзы, и Минги хочется порвать на куски каждого, кто причастен к этим слезам — даже самого себя. — Я — омега, и я должен… должен любить детей, так почему я не чувствую ничего? Почему сейчас, когда моё тело, наконец, готово выполнять свою природную функцию, я испытываю ещё большее отвращение, чем раньше? Это потому, что… — он всхлипывает, и губы кривятся в новом приступе плача, — потому что у меня нет альфы? Потому что нет человека, от которого я должен зависеть? — Эй-эй, тихо-тихо, — Минги чуть приподнимается и, вставая коленями прямо на пол, обнимает Юнхо, потому что того начинает трясти. — Ты ничего не должен. Ты просто… не хочешь. Откуда в твоей голове это вообще взялось… — ошарашенно бормочет он, прижимая к себе заходящегося в рыдании Юнхо. — Я не хочу быть тем, кто наполняет наше общество омегами. Я ужасен. Я несу в себе этот отвратительный доминантный ген, никто не захочет заводить семью с таким, как я. Хоть я и омега — я бесполезен для альф, потому что я не могу дать им наследника. — Юно, — Минги встряхивает Юнхо за плечи, когда начинает с трудом разбирать то, что он говорит. — Поехали домой. Поехали, я отвезу тебя туда, где безопасно. На секунду он жалеет, что альфа внутри него спит — он мог бы успокоить Юнхо быстрее, но сейчас его феромоны очень и очень слабые. Хотя было бы хуже, будь альфа активен, поэтому Минги, как может, пытается действовать сам. — Мы разберёмся с этим, ладно? Постарайся дышать глубже, — он поднимается на ноги и тянет Юнхо за собой. — Ты хочешь, чтобы я позвонил Уёну? Поедешь к нему? — заглядывает в мокрые глаза. Юнхо отрицательно качает головой, продолжая что-то бормотать себе под нос. — Хорошо. Минги вытирает слёзы с лица Юнхо, когда он встаёт, и крепко хватает его за руку. Берёт подписанные пробирки вместе с заполненной карточкой, чтобы уже через мгновение оказаться в пустом коридоре больницы. — Отнесём в лабораторию и поедем домой. Я отвезу тебя. Дома хорошо. — Нет, дома плохо, — вдруг говорит Юнхо. — Дома тихо и пусто, дом… совсем как я. — Хорошо, я тебя понял, — Минги высматривает нужную дверь. — Подожди буквально десять секунд, я оставлю образцы. Он оставляет пробирки на столе, проверяя количество, и быстро возвращается к Юнхо. Тот, кажется, абсолютно потерян, потому что сначала даже не обращает внимания, когда Минги зовёт его по имени. В машине он включает спокойную музыку на самую минимальную громкость, чтобы не было тихо. Юнхо смотрит в окно и покачивается вперёд-назад, его спина и плечи всё ещё дрожат, и периодически он стирает слёзы, собирающиеся на подбородке, кончиками пальцев. В голове у Минги — полный хаос, но какие-то мысли всё-таки вырываются из общего шума. Юнхо нужна помощь. Желательно психологическая и терапевтическая, потому что то, что он говорит про себя — не нормально. Минги в ужасе от того, сколько он услышал лишь за сегодня, и в ужасе от представления того, сколько ещё всякой жести может происходить в голове у Юнхо. Минги на полном серьёзе задумывается о том, чтобы забрать его к себе домой окончательно и предложить денег вместо тех… услуг, которые он оказывает. Это не заполнит пустоту, но позволит хотя бы погрузиться в решение проблем со специалистом, верно? Возможно, если хотя бы попытаться проработать истоки, то ситуация улучшится? Может, у Юнхо получится отвлечься? Может, найдёт себя и позволит себе стать счастливым хотя бы на мгновение? Минги прикидывает в уме, к кому можно обратиться, чтобы найти хорошего психолога для Юнхо, и думает, что ему всё же стоит позвонить Уёну. Он наверняка может знать больше, чем Минги, и, возможно, как у омеги, у него получится лучше понять глубину проблем. — Минки, — почти беззвучно зовёт его Юнхо. — Насколько… ещё более мерзким я буду, если прерву беременность? — Ты никогда не был мерзким, но, Юно, — они пересекаются взглядами, — это будет правильным решением. — Это убийство? — Ты знаешь, что это не так, — Минги хмурится. — Да, у этого уже, скорее всего есть сердце. Но это всё ещё скопление клеток и не больше. — Тогда это потому что я отвратительный? Мне нельзя иметь детей, потому что они будут такими же бесполезными, — Юнхо отворачивается к окну. — Это не так, — снова повторяет Минги. — Я не хочу принимать это решение за тебя, но ты сам знаешь, что этот ребёнок будет несчастен, потому что ты не будешь любить его. И если ты сомневаешься, никто не в праве делать выбор за тебя. Может, твой альфа будет не против? — на языке опять копоть. — У меня нет альфы, — со злобой в голосе говорит Юнхо. — И я с таким добром даже самому себе не нужен, я не буду никому говорить об этом. Так что я подожду результатов и избавлюсь от… него, даже если это будет считаться убийством. Минги сглатывает. — Никто, кроме меня, не знает, Юно, — мягко произносит он. — Я никогда не буду считать это убийством, потому что с точки зрения юриспруденции этого возможного ребёнка даже не существует. Юнхо поворачивается к нему полубоком, чуть наклоняя голову. — Знаешь, ты удивительно спокоен, — он слегка щурится, отчего влага собирается в уголках глаз. — И альфа твой не пахнет практически. Ты настолько разочарован, что тебе стало всё равно? — Что? — Минги чуть ли на нажимает по тормозам посреди дороги и смотрит возмущённо в ответ. — О чём ты говоришь? Нет, конечно. Альфа под дозой подавителей, вот и молчит. — Ты пьёшь блокаторы? — ко всем имеющимся в тоне эмоциям добавляется раздражение. Минги чувствует его по горечи, которая начинает проступать над немного успокоившимся кисловатым амбре. — Ты говорил, что это вредно для здоровья. — Вредно, — Минги нехотя соглашается. — Но влияние подавителей на репродуктивную систему омег намного больше, чем на альф. У приёма препаратов блокировки феромонов могут быть побочные действия, это правда. — И почему ты решил, что тебе можно их пить, а мне — нет? Разве я не должен принимать это решение тоже? — Юнхо, кажется, начинает всерьёз злиться, а Минги не совсем понимает, что плохого в его действиях. Он молчит несколько секунд, а затем вдыхает побольше воздуха вместе с острыми, колкими феромонами гнева Юнхо. — Я бы не хотел говорить с тобой на эту тему. — Что? — бесцветным голосом спрашивает Юнхо и тоже хмурится. — Почему? Что, такой глупый я не сможет понять твоих рыцарских мотивов? — Я понимаю, что ты расстроен тем, что происходит. Я тоже волнуюсь за тебя, Юно, — Минги сжимает руль пальцами крепче, удерживая растущее недовольство внутри себя. — Но я не уверен, что сейчас моя точка зрения тебя не заденет. — То есть? Минги собирается с мыслями. Он знает, чем чреват этот разговор. Он знает, что Юнхо никогда не разделит с ним его мнение, поэтому практически всегда молчит, когда речь заходит о чём-то подобном. Переубеждать Юнхо в чём-то, что он так презирает, кажется Минги… не совсем правильным подходом. — Ты знаешь, на чём держится наше общество, Юно? На чём держится человечество? Не глобально, а буквально, — спрашивает он и ёрзает на сидении беспокойно. Юнхо пожимает плечами. — На омегах. Они — оплот материнства. Я, не только как альфа, но и как врач, не могу не осознавать того, что именно омеги являются наиболее ценной составляющей общества. Без омег — любых, и доминантных, и рецессивных, не было бы вообще никого. Беты занимают слишком маленький процент от общего количества, а альфы не способны иметь детей без омег. Я понимаю, что в обратную сторону это тоже работает, но омеги, как любые женские особи, зачастую более хрупкие, чем альфы, — Минги говорит практически на автомате то, что приходит ему на ум, пусть это и звучит, как пресная вырезка из реферата. — Тот крошечный процент женщин, который появляется на свет в нашем обществе, не способен поддерживать его жизнеспособность и функционирование без омег. Я — сын омеги. Мой брат — омега. Они всегда были и будут теми, за счёт чего наше общество продолжает развиваться. Альфы могут бесконечно занимать руководящие должности, быть важными и занятыми, но без своих семей, без своих детей, без других людей и они — жалкие песчинки по сравнению с природой. То, что альфы никак не могут прийти к тому, что без омег их существование даже не начало бы развиваться, лишь указывает на их скудоумие. На то, что они, несмотря на свою якобы значимость, забывают о самом важном. О своих отцах и матерях, которые вы́носили их под своими сердцами, — он чувствует, как его сердце начинает колотиться всё быстрее. Наверняка его внутреннее волнение становится очевидным даже с учётом того, что альфа спит. — Я уважаю омег и не считаю, что их предназначение лишь в том, чтобы ублажать альф, — усмехается зло, замечая, как Юнхо весь сжимается на этих словах. — Альфы должны бороться за тех, без кого их жизнь в будущем невозможна, а не пренебрегать ими. Поэтому я оберегаю тебя. Потому что ты важен мне и как человек, и как омега. Прости, если тебя это задевает, но различать эти два понятия — невозможно. Невозможно, родившись омегой, стать альфой в будущем, и наоборот, потому что это не только строение тела и набор клеток, но и твоя природная составляющая, которую ты ненавидишь. Поэтому я стараюсь обезопасить тебя теми способами, которые знаю, — Минги кажется, что после этого разговора Юнхо вполне себе сможет разозлиться ещё больше, потому что прямо сейчас Минги прямым текстом говорит, сколько решений он принимает за него в тайне. — Альф примерно на двадцать пять процентов больше, чем омег. Это очень большая разница. Найти другого альфу для создания семьи намного проще, чем омегу, — краем глаза замечает, что пропускает светофор и проезжает на красный. — И сохранить твое репродуктивное здоровье было моим решением, признаю, хотя я не имею на это никаких прав. Но каким другом я был бы, если бы позволял тебе делать это? Пить гормональные препараты годами, сажать надпочечники и подавлять функции яичников, и я уже не говорю о возможных проблемах с эмоциональным состоянием. Что, если многим-многим позже ты захочешь иметь детей, но не сможешь? — на скорости заезжает во двор, ощущая, как начинает задыхаться. — Я не сделал ничего плохого, чтобы ты злился на меня сейчас. Он тормозит резко около дома, и Юнхо испуганно хватается за ремень безопасности. Минги дышит грузно, чувствуя, как альфа, кажется, начинает медленно просыпаться. Прикрывает глаза, но тут же открывает обратно, потому что его начинает мутить от затхлого запаха земли и подгнившей травы. Смотрит на Юнхо пристыженно, будто только что вывалил на него свою самую страшную тайну, но на лице друга лишь испуг и тревога. — Но так ведь нельзя, Минки… — Юнхо щёлкает ремнём. Минги ждёт, что он начнёт возмущаться и обвинять, но Юнхо кладёт трясущуюся ладонь ему на колено и слабо сжимает. — Что, если ты захочешь иметь детей? Минги сглатывает и отводит взгляд. В горле стоит ком, и под челюстью болит от переполняющих чувств, потому что он не ожидал такого вопроса от Юнхо. — Моя репродуктивная система в норме, — Минги, не глядя на друга, тоже отстёгивается. — Альфа-блокаторы действуют иначе и не вызывают у меня столько вопросов. По крайней мере медицина не выявила явных побочных эффектов. Я не пью их постоянно. Только в твою течку или когда альфа начинает бушевать, например, как сегодня. Юнхо шумно вдыхает. — Каждую течку? — в его голосе — нескрываемое удивление. — А как бы я мог навещать тебя? Помогать? — Минги обессиленно усмехается. — Хотя даже несмотря на это мой альфа думает, что у него есть постоянный омега, чёртова собака, — смотрит на Юнхо и его алеющие уши. — Я же говорил, что не хочу обсуждать это с тобой. — Теперь мне понятно, о чём говорил Хонджун-ним. Минги ничего не отвечает. Выходит из машины и обходит её спереди, чтобы открыть дверь Юнхо. — Так и не расскажешь? — тихо спрашивает он, подавая Юнхо руку, на что тот только фыркает. Почему-то это маленькое проявление недовольства наоборот расслабляет, и Минги так и не выпускает чужих пальцев из ладони, даже когда Юнхо спрыгивает с подножки высокого автомобиля. — Ничего нового, Минки, — Юнхо качает головой и, вопреки ожиданиям Минги, лишь крепче сжимает руку в ответ. — Будет глупо, если я попрошу тебя больше не пить подавители? Минги поджимает губы. Он открывает перед ними дверь подъезда и пропускает Юнхо вперёд, не спеша отвечать на вопрос. — Это невозможно. — Почему? Минги не отвечает ни пока они поднимаются по лестнице, ни пока ждут лифт. Лишь когда они заходят внутрь, а запах Юнхо становится чище и чуть слаще, он смотрит ему в глаза, сразу же замечая там печаль. — Я не готов отказаться от общения с тобой, а мой альфа становится невыносимым. Уголки губ Юнхо дёргаются. — Было бы проще, если бы вторичного пола не существовало. Минги хмыкает и пожимает плечами. — Существовали бы и другие проблемы. Как бы общество реагировало на факт любви между двумя мужчинами? Женщинами? Если следовать природе, это немного отходит от нормы. В некоторых животных группах такое присутствует, но если брать общую модель… Почему-то Минги расслабляется ещё больше. Теперь уже тёплая ладонь Юнхо лежит приятной тяжестью в его руке, и аромат в лифте стоит очень приятный — тоже тёплый, наконец слегка грушевый и сладкий. Минги не может не думать о том, что сладость в запахе Юнхо появляется только рядом с ним и Уёном — альфа внутри него действительно чувствует себя особенным. — Иногда ты бываешь таким… душным. Вы, врачи, все немного такие, — ворчит Юнхо, словно бы тоже успокоившись. — Профдеформация, — Минги кивает. — Немного циничности и скептицизма. — Минки, — зовёт его Юнхо, и лифт останавливается. Минги опять пропускает Юнхо вперёд. — Не пей подавители. — Хочешь от меня избавиться? Квартира встречает их темнотой и абсолютной тишиной. Минги глубоко вдыхает запах, сохранившийся здесь от Юнхо раньше, и вдыхает ещё раз уже настоящий запах настоящего Юнхо. Они смешиваются в лёгких, и почему-то молочная плёнка на языке становится практически неощутимой. — Хочу, чтобы ты подумал о себе тоже. Юнхо смотрит на него из-под чёлки и, сжав руку чуть сильнее, наконец отпускает. Они всматриваются друг в друга ещё несколько секунд, прежде чем Юнхо разувается и уходит на кухню. Минги прижимается лбом к холодному зеркалу и выдыхает, отчего его изображение покрывается испариной. Это невозможно. Он хочет, чтобы прошедший день оказался сном. Самым страшным и самым нелепым, но сном. Завтра он вновь пойдёт на дежурство и оставит Юнхо одного в своей квартире, и сейчас это уже не кажется хорошим решением. Минги нужна помощь. Ему нужен кто-то, кто поможет ему справиться со всем этим, потому что именно сейчас он чувствует себя как никогда одиноким. Проснувшийся волк потягивается, но ощущает запах омеги рядом и сворачивается в клубок снова. Пусть аромат немного другой и непривычный — чужой для него, — но альфа всё равно доволен, что омега вернулся домой. И Минги с ним согласен, хотя это разрывает душу на части.