Может, те моменты и были любовью?

Ночное время медленно уходило из города, заменяя свою тьму серыми облаками и таким же серым небом. На улице лил дождь, что только портило настроение, но при этом добавляя своеобразной атмосферы. Сколько прошло времени? Чёрт знает. Лежа в кровати не хотелось даже двигаться. Одна лишь мысль о том, что придется подрубать стрим и сидеть смотря бесконечные тик токи, прожигая жизнь впустую, даже идти умываться не хотелось. Не хотелось бы, но нужно. Что хотелось бы уж точно, так это вернуть те веселые моменты с 89 сквадом. (Хотелось бы снова увидеть ЕГО улыбку, когда Братишкин злился после проигрыша.) Вова устало потёр глаза. Тяжело выдохнув он поправил свои запутавшиеся волосы. Помятая простынь под ним немного зашуршала, давая признак того, что парень по итогу уселся на край кровати. Взяв телефон с тумбы, который валялся нетронутым всю ночь, он проверил время. Есть ещё несколько часов до подруба. Замечательно. Встав с большими усилиями с кровати, Братишкин хрипло выдохнул. Поплевшись в ванну умываться, паралельно заходя в телеграмм, проверяя сообщения от тгк, на которые Вова был подписан, он чуть ли не споткнулся. Проматерившись и отложив телефон, Вован зашёл в ванную комнату. Умыв лицо холодной водой, что бы взбодриться, он начал чистить зубы, смотря на себя в зеркале. Уставший и потухший взгляд, говоривший о многом, в том числе и о том что он устал от неподвижной жизни, всё ещё запутавшиеся волосы, напоминавшие что он встал с постели не так давно, и помятая, местами с пятнами от воды (по скольку он не умел аккуратно умываться) майка. Переодевшись, отведя от самого себя в зеркале смутившийся взгляд, он взял потрёпанную временем расчёску, валявшуюся в коридоре, и причесался. Теперь Вова выглядел чуть лучше и симпатичнее, чем был до этих действий. Переодевшись и найдя остатки когда то богом забытой колбасы, сделав бутерброды, он начал их медленно есть, пережёвывая каждый кусок откусанного бутерброда, спустя 15 минут он закинул в посудомойку пустую тарелку. Сев за свой переживший, казалось бы, все войны мира стул, который в свою очередь тихо скрипнул, он запустил компьютер, а после и трансляцию. Улыбка сама затянулась на лице. Что не говори, но ему нравилось проводить стримы. Он чувствовал себя более уверенно, ведь он был, считай, легендой твича. Стрим маззелова подходил к концу. На конец, он расслабленно сидел на стуле, рассказывая чату об своих планах на будущее, и об новоиспеченной истории, произошедшей с ним на днях. На телефоне пришло тихое уведомление. Отвлекшись на пару минут, он посмотрел на телефон, повернув его экраном к лицу. Улыбнувшись, Илья увидел то что это уведомление от твича, которое сообщало о том, что Братишкин запустил стрим. Попрощавшись спустя минут 10 с чатом, он вырубил трансляцию. Устало потянувшись на стуле, он вновь вспомнил об уведомлении, и зашёл через компьютер на всё ещё идущий стрим. Илья немного нахмурился, смотря на экран. Братишкин сидел, смотря какое то видео из ютуб. Он выглядел так, будто дискутировал на серьезные темы, не произнося этого в слух. Сердце Ильи пропустило удар. Это не было больно, но было ощутимо. Взгляд Вовы. Он выглядел не таким уже и теплым, каким был раньше. Хотелось бы думать, что это вовсе не он. Возможно, другая его версия из параллельной вселенной, или подобная дребедень, как обычно бывало в сюжетах игр, в которые любил поигрывать он с Братишкиным когда то, но внутри что то постоянно напоминало о том, что в каком-то смылсе он был причастен к состоянию Вовы. Словно в трансе, Маззелов продолжил смотреть стрим. Местами смеявшись, когда Братишкин что то зло «обьяснял» автору видеоролика, местами хихикая когда он смеялся над некоторыми моментами, показавшимися почему то Братишкину смешными. Но какое-то едкое чувство настольгии и грусти отпечаталось внутри его. Хотелось пройти сквозь экран и обнять Вову. Погладить по голове, своеобразно успокаивая его. Хотелось просто оказаться рядом. Но к сожалению, сейчас такой возможности не было. Да и общение уже не было таким теплым. Их дороги разошлись, и они оба это понимали. К сожалению, Илье остаётся лишь помнить моменты, когда они веселились, а Братишкину, хранить в сердце тихую симпатию к нему. Может, эти моменты, не несущие в себе нагрузки, и были любовью?