Твоя грудь вздымается, еле дышит
Как к шторму готовятся буйные волны
Я на окне, моя очередь делать больно
Ты решил этот раз последний
Укротил меня, наивный, правда веришь
Что я ушла, преисподней закрылись двери?
***
Хруст раздробленных костей тонет в истошном крике. Смешивается с непрекращающейся руганью. Но Натаниэль ее не слышит. Не может разобрать ни слова, пока в ушах грохочет собственное сердцебиение, молящее его остановиться. Посмотреть, кем он становится. Пелена ярости застилает глаза. Будто пытается скрыть творящийся ужас от изуродованной души, еще сохранившей способность чувствовать. Это необычно. Странно. Ново. Несколько лет к ряду Натаниэль не чувствовал ничего, кроме боли. Неизвестно откуда взявшаяся жалость бесполезно бьется о нерушимые ставни желания. Желания воздать за собственные мучения. Насладиться отмщением. Вкусить сладость освобождения. Он не злодей. Совсем нет. В то же время он слишком далек от геройства. Всего лишь дитя света, заблудшее среди тьмы. Отныне совесть его запятнана чужой кровью, а человечность истерзана криками. Но ослепленный разум не остановить. Слабость ли, малодушие или мелочность — нет разницы. Смысла. Гуманности, окончательно его покинувшей с первым ударом ножа. Рико ведь этого добивался? Твердил, что он монстр, когда он им, очевидно, не являлся. Кровь расплескивается повсюду: затекает в напольные швы, нещадно впитывается в дерево, хранящее в себе воспоминания о мучениях Натаниэля. Воспоминания, о которые спотыкается жалость, распадаясь на неудержимый гнев и ненависть. Рико счел его поломанной игрушкой и разочарованно избавился от тела. Это был единственный раз за все его существование, когда возвращение к жизни затянулось. Только вот, к величайшему сожалению, Натаниэль вновь воскрес — как и всегда до этого. Поверил в свою чудовищность и закономерно явился за возмездием. «Моя очередь делать больно» — заявил он, ворвавшись через окно. У Рико нет оправдания. Лишь цель, поражающая своей наивностью. И путь к ней, ужасающий своей жестокостью. Рико завидовал. Он растратил жизнь на попытки забрать чужое бессмертие. Будто это то, что Натаниэль может отдать. Он бы возложил к его ногам, если бы только мог. Избавился при первой же возможности. В отличие от Рико, он не считал свою особенность таковой. Для него это было проклятием. Не более чем насмешкой судьбы, выворачивающей узоры смерти из его линии жизни. — Ты убивал меня сотню раз, — выплевывает он в лицо мучителя и задумывается об излишнем преуменьшении. Ведь он умирал куда больше. Долгожданно погибал и мучительно воскресал на руках Рико. Истощенный. Сломленный. Обреченный. Такова незавидная участь бессмертных — бесконечно молить о смерти, но так и не суметь ее достичь. Бессмертие. Само слово пестрит ложью, заключенной в каждой букве. Только глупцы могут посчитать это даром. И кто если не Рико бы стал мечтать обрести бессмертие. Будто существует способ. Будто у Натаниэля был выбор. Выбор. Фальшивая развилка, так или иначе соединяющаяся впоследствии. Лишь единожды за все его существование у Натаниэля промелькнул шанс избрать путь. Он мог сбежать, скрыться, дать поверить Рико, что даже у бессмертия имеются пределы. Но обида, ревущая в душе, вгрызлась в разум навязчивыми мыслями о мести. Месть. Начало порочного круга, если он не сумеет довести дело до конца. Конец. Существует ли он для бессмертного? Рико улыбается. Криво. Кисло. Кровожадно. Его лицо, перекошенное болью, совсем не выглядит побежденным. Он безвольно распластался на полу, но каким-то образом умудряется по-прежнему смотреть свысока. Натаниэль улыбается в ответ. Скалится извращенным отражением, пока слова, совсем ему не присущие, срываются с губ заученным текстом. Он отыгрывает роль, старательно скрывая страх, излишне заметный в дрожащих руках, в глазах, полных отвращения к самому себе. — Нас в аду ожидает вечность, — кряхтит Рико из последних сил. — Я туда не попаду, — звучит сладчайшей горечью ему в ответ. — Вместо этого я станцую на твоей могиле, — обещает он достаточно громко, чтобы дошла суть. Жалит ядовитым напоминанием, что Рико так и не сумел дойти до своей цели. Вопреки ожидаемой реакции, Рико смеется. Хрипло. Ржаво. Как человек, впервые использующий свой голос для чего-то подобного. В его смехе ни толики радости. Нет места и истерике. Он чудовищно пуст. Неестественный. Надрывный. Искаженный болью. И вскоре он замолкает. Эхо его искусственного смеха еще звенит в ушах Натаниэля, когда истерзанная грудь перестает вздыматься. Глупец, наивно мечтающий о бессмертии. Безумец, одержимый жизнью. Отныне мертвец. Дыхание Натаниэля кажется излишне громким в застывшей тишине. Он неверяще вглядывается в лицо, искривленное уродливой ухмылкой, и в ужасе пятится. Все случилось так, как и должно было — смертный пал, а бессмертному предрешено и дальше вышагивать вдоль вечности. Натаниэль, изгвазданный в чужой крови, продолжит жить. Даже если сегодня он погиб внутри.