Долгий сон

Двое мужчин стоят у края помоста и смотрят в необъятное небо и раскинувшийся под ним прекрасный город. — Хорошее ты выбрал место, — звучит прокуренный голос. — Отсюда не грех и несколько веков разглядывать виды. Ветер треплет отросшие белые волосы собеседника и качает кресло позади них. — За несколько веков наскучит даже самый сладкий сон, не говоря уж о простом любовании видами. — Так навестил бы ты нас, Михаил. Мир Грёз потонул в тошнотворно правильной Гармонии. Ему не помешала бы щепотка твоего азарта. Да и я скучал. — Невежливо, Галлахер, возвращаться в место, с которым давным давно попрощался. Впрочем, часть меня всё же не сдержалась и сбежала туда помимо моей воли. Тот ребенок… — Михаил задумывается, поднимая голову и обращая взор к далеким звездам. — Зачем же ты пожаловал сюда? Мог бы жить на Пенаконии мирной жизнью, найти жену, завести детей. — Я-то? — Галлахер хрипло смеется. — Плод фантазии? Михаил совершенно искренне пожимает плечами. — В мире грёз и фантазии могут жить как обычные люди. — Переоцениваешь ты меня. Какая такая жена? Максимум — скоротать вечер в баре, смешивая коктейли завсегдатаям-кошмарикам. — Всё лучше, чем вести разговоры со стариком. Галлахер оглядывает мужчину средних лет перед собой, может быть, на вид совсем немного старше его самого. — Старик? Пф, не смеши. В душе ты ребёнок, который мечтает о путешествиях и разговаривает с выдуманными мультяшными часами. — Миша! — будто в подтверждение его слов, Часик дёргает штанину Часовщика. — Долго ты ещё будешь здесь стоять? Давай во что-нибудь поиграем! — Сейчас подойду, — Михаил улыбается, склоняя голову. — Только договорю со старым другом. Покачайся пока на кресле. — Хорошо! Друзья это важно! Твой друг ждёт тебя, Миша! — прозвенев на ходу, Часик убегает, смешно передвигаясь на тонких ножках. Галлахер смотрит ему вслед с усмешкой. — Решил собрать всех своих друзей? — Только тех, которые смогли прийти. — Собираешься прощаться? Тишина повисает в воздухе. Впрочем, здесь всегда тихо. После шумных мест Пенаконии Галлахер не привык. — А ты хорошо всё понимаешь, — заговаривает Михаил, вздохнув. — Часику объяснить будет куда сложнее. Не зря ты самая совершенная фантазия Пенаконии. — Даже я не переношу долгих прощаний, — Галлахер фыркает и жалеет о том, что здесь нельзя закурить — Часовщик никогда не переносил табачного дыма. — Раз время пришло, значит так нужно. — Больше всего я жалею о том, что и тебе придется умереть со мной, едва рассеятся грёзы. — Без тебя, «старик», меня бы и не существовало, — кривая усмешка трогает губы. — Я рад, что ты существуешь. Отражение каждого из Безымянных, моих друзей, отражение целой Пенаконии. И всё-таки ты особенный. В тебе не было ничего своего, но ты стал самим собой. Если бы только остался шанс продолжить жить в мире Грёз тому, для кого нет места в реальности… — Говоришь прямо как знакомая мне пташка. Проверяешь меня? Нет, рано или поздно такой затянувшийся сон оборачивается кошмаром. Это не то, чего ты хотел для Пенаконии, Михаил. Ведь и ты не согласен вечно взирать на этот город. Часовщик, усмехаясь, садится на каменный пол. Галлахер опускается рядом, протягивая ноги. Теплая рука накрывает его, и Галлахер сжимает ее в ответ. Так сентиментально, словно они пара ребят; гончий почти уверен, что если повернет голову сейчас, увидит перед собой юного паренька. — Пожалуй, ты прав, — тихо говорит Михаил. Его пальцы мягко касаются небритой щеки, гладят, будто щенка. Часовщик поворачивает его голову, заставляя заглянуть себе в глаза. На удивление, все еще взрослый. Хотя прямо сейчас Галлахеру кажется, что он видит одновременно и юношу, и мужчину, и старика. Наверное, это свидетельствует о близком конце грёз. — Я рад, что ты здесь. Губы Михаила касаются щеки в мимолетном, целомудренном поцелуе. Так ребенок целует самую дорогую игрушку, оживленную воображением и ставшую верным другом. Галлахер не успевает даже осознать. — Пойду поговорю с Часиком. Не скучай! Шаги звучат за спиной. Гончий в последний раз смотрит на огни города далеко внизу. Он тихо произносит: — Я тоже рад. Галлахер никогда не рождался и не знает, каково умирать. Это просто один закончившийся сон.