Экстраполяция

Трость нужна по старой памяти. Виктору уже и незачем пользоваться ей, но именно она делает силуэт узнаваемым, именно с ней его привыкли видеть работники Академии и Джейс. Джейс…. Талис говорил, что рад Виктору в любое время. Ложь. Талис бил себя в грудь, заявляя, что происхождение Виктора не имеет для него значения. Ложь. Талис язык стёр, повторяя, что у него нет политических амбиций. Ложь. Джейса засасывает в водоворот грязных политических интриг, он день за днём становится более радикальным в своих воззрениях. Он начинает казаться менее прозрачным человеком, чем на момент их первой встречи, всё дальше отходя от образа невинно осужденного. Осознанно ли? Благодаря одному человеку. Хотя и наивным со стороны Виктора было полагать, что дело в одной лишь Мэл.  Без приглашения заваливаться в Совет не хочется. Джейс ведь не обязан уведомлять его о своих перемещениях. Он может быть где угодно. Виктор решает постучать в кабинет. На связке имеется и ключ от личного кабинета Талиса, но настолько наглое вторжение в личное пространство было бы недопустимым даже для беспокоящегося Виктора.   Тело изменилось под воздействием Ядра. Ядро уже перестало быть хекскором, лишь объектом для изучения. Виктор видит в нём феноменальный потенциал. Возможность помогать массам, но в первую очередь самому себе. Всё вновь упирается в него. Это новое слово в технологии, её удивительная смесь с магией. Нельзя останавливаться. Виктор несётся на встречу самопровозглашенной инновации, прогрессу, который изменит общественное сознание. Помнится, Талис практически прогорел в этой своей борьбе с закостенелыми взглядами Пилтовера. Это заставляет остепениться. Что стало с трезвостью мыслей и холодностью ума? Можно ли пренебречь ими, когда речь идёт о сиюминутных успехах? Джейс как-то упомянул, что у него есть личная кузня, недалеко от Академии.  *** — Мэл, это ты? — раздаётся тихий, раздавленный голос из-за двери. Джейс пьян. Это слышно по заплетающемуся языку. Интонация сбивчива.  Дверь недвижимая, тяжелая. Металлические вставки с гербом семейства смотрятся вычурно и неуместно.  — Не совсем.  — Виктор! Ты-ты… должен уйти. Пожалуйста. Уходи.  — Я не собираюсь уходить, пока ты не объяснишься. Впусти меня. Я хочу помочь.  Джейс открывает. Лицо его покрыто чем-то черным, возможно, сажей. В кузнице жарко, душно. Талис без футболки. По голой коже ручьями стекает пот. Он не пошатывается, ничего во внешнем состоянии не намекает на нетрезвость, кроме, разве что, стеклянных, блестящих глаз. Будто неживых.  — Ты не сможешь мне помочь, — произносит Джейс на грани слышимости, тихо-тихо, надсадно. — Ты бросишь меня после этого.  Талис хватает ртом раскалённый воздух, морщится, моргает, пытается сфокусировать взгляд. Падает на пол. Хрипит, будто подстреленное животное, утробно и протяжно. Виктор присаживается рядом; раньше он бы не смог сделать это настолько же непринужденно и спокойно. Там чуть прохладнее. Пытается погладить по спине; движения выходят автоматическими и неживыми. Спина влажная, рука бегло проскальзывает. От Джейса крепко пахнет потом, но этот запах не вызывает абсолютно никаких эмоций.  — Успокойся, — запястье плавно поднимается к плечу, ложась на него. Охлаждает. Во всяком случае, Виктор надеется, что способствует этому. Трезвость и холодность рассудка должны всегда оставаться приоритетом. — Почему я должен? — Я… я… у-убийца. У меня руки, все руки, Виктор, в детской крови по локоть, — Джейс бредит. Просто допился до чёртиков. — Ты слышал про взрыв на заводе Силко?  Погиб сын химбаронессы. Во время диверсии, устроенной миротворцами. Этот слух дошёл даже до Виктора, не живущего там уже более 10 лет. А безымянному мальчику едва исполнилось 12.  — Я… да. Слышал, — Виктор напуганно хлопает глазами, номинально отодвигаясь от Джейса. Номинально лишь потому, что правая рука до сих пор покоится на его плече. Он шутит. Это не может быть правдой. — Это правда был ты?  — Да, — они молчат. Виктор, не отстраняясь, гладит влажные волосы. Пытается осмыслить. Пытается представить. Хотя воссоздавать эту картину в своей голове пугающе тягостно.  Джейс — человек, которого он знал уже 7 лет. Виктор доверял ему, Виктор позволял целовать себя, делил с ним постель. Одна рука даёт прогресс, другая забирает и приносит смерть на улицы родного города. Мерзко. Отвратительно. Талис не мог пойти в Заун с намерением убить, он ведь никогда не отличался кровожадностью. Слёзы льются по щекам советника, он даже не стремится вытереть их. Джейс укладывается к нему на колени, целует руку; в оранжево-красных всполохах пламени Талис выглядит ещё смуглее.  Джейс не учёный. Он не достоин отныне, в глазах Виктора, называться таковым. Он решает проблемы не как учёный, бросается в омут с головой, не оставляя обходного пути или в второго плана. Грубая сила стала главным орудием. Всегда ли так было?  — Прости меня, Вик. Я столько раз облажался перед тобой. Прости.  Что-то изменилось. В Джейсе и их отношениях. У Виктора пропало желание оправдывать его, утешать. Джейс в одночасье стал чужим человеком.  — Да что с тобой стало? Когда всё свернуло не туда? Я не узнаю тебя, Талис. — Ты тоже изменился, — Виктор закусывает губу. Да. Теперь это сказал и Джейс. Глупым было попрекать в этом Талиса, это ведь лишь проекция.  — Что ты будешь делать теперь?  — Я должен предстать перед Советом. А после меня ждёт «Тихий омут», — ответ является располагающим для Виктора. Рука, что всё это время гладила волосы, на секунду замирает. — Если они посадят меня, должны будут забрать и Вай.  Вай? Сообщница? Судя по имени, заунитка. Зачем ей это? Зачем громить собственный город? Джейс говорит о ней с ненавистью, твердостью, которой так не хватало ранним изречениям.  Джейс растекается по Виктору, трогает бёдра, лицо, шею. Вертится, крутится на чужих коленях. Пьяные прикосновения не доставляют дискомфорта, от них лишь слегка потряхивает. Быть может, Талис и не вспомнит этого на утро. Нужда в тепле и нежности от другого человека размывает границы дозволенного.  — Тебя не посадят, — выдавливает Виктор, чуть слышно. Вздрагивает нервно. Руку, наконец, убирает. — Совету нет дела до того, что происходит в Зауне на самом деле. Люди оттуда для них просто расходный материал. Да и ты занимаешь слишком высокую должность.  —  И что ты предлагаешь мне сделать? Просто продолжать жить дальше, как будто ничего и не было? — Джейс переходит на крик, срываясь в надрывные всхлипы сразу же после. Пытается загладить вину, привставая на локтях, трогает губами Викторову шею и подбородок. Бездна, он действительно не понимает. Ни-че-го. — Я убийца, Виктор. Этого не исправить и не изменить.  Джейса догнали последствия его действий. Последствия податливости, отсутствия собственного мнения и воли. Виктор уверен, что Вай просто подобрала правильные слова, толкнула нужный рычаг. Прикажи делать что-то, хорошенько надавив, — и у твоих ног уже покорный пёс, готовый исполнять все приказы. Виктора раздирают садизм и сострадание. Желание сделать ещё больнее, жажда бóльшего раскаяния со стороны Талиса. Этим порывам хотелось поддаться, но перед ним всё ещё находится Джейс. Ошибившийся, слабовольный человек. Он жалок.   — Ты всё ещё считаешь Силко монстром? — Виктор делает ударение на последнее слово, добивает этим Джейса. Он вновь всхлипывает, вновь делает попытку привстать на локтях, но быстро сдаётся, опадая обратно.  — Что ты хочешь от меня услышать? Нет, теперь я считаю монстром себя? Силко не стал от этого лучше, — Джейс перестает прервисто вдыхать, заглатывать воздух. Это происходит также резко, как и началось. Он собирается. Но все еще не встаёт с Виктора. — Я хочу заключить мирное соглашение. Я буду готов к любым его условиям, лишь бы этого не повторилось.  Джейс говорит быстро. Слишком быстро. Слова сливаются в единое бормотание. Он на взводе. Перед Виктором всё ещё сидит любовник, друг, старый друг. Заклятый. Его хочется обнять, сделать что-то, дабы унять слёзы. Одновременно с этим Виктора пронизывает острым желанием укорить его ещё раз. Виктор позволяет Талису больно впиться в губы. Потворствует. Вкус крепкого алкоголя на горячем языке дурманит голову, даря ощущение спокойствия и тепла. Виктор мычит, чувствуя привкус железа, крови. Но лишь мазнув на щеку, Джейс резко останавливается, глядя на Виктора удивительно осмысленными глазами. Неужели протрезвел?  — Прости, — язык по-прежнему безропотно заплетается. Джейс до сих пор не в ладах с собой. — Я сделал тебе больно.  Виктор действительно не понимает, о чём речь. Он не чувствует физической боли, разве что неприязнь к поступку Джейса, к каждой из его последних выходок. — Не важно, — голос Виктора ломается. — Ты принял правильное решение, но мне жаль, действительно жаль, Джейс, что подвела тебя к нему именно гибель мальчика.  «Я разочарован в тебе».  — Вик, ну глянь на меня, — Джейс смелеет настолько, что поднимается, пытаясь заглянуть в глаза склонившегося, осунувшегося Виктора. — Посмотри, пожалуйста. Ты обижен, — Джейс сейчас просто ребёнок, низводящий конкретные, сложные понятия до абстрактных и простых. Алкоголь в столь бешеной дозировке действительно делает из людей других себя. — Я же это вижу.  — Хватит. Я не обижен, — скрипит Виктор сквозь стиснутые зубы. — Мне нет дела до того мальчика. Я разочарован в тебе, Джейс. В тебе и в твоих методах. Они долго сидят. Неуместно молчат, хотя надо говорить, говорить, говорить. Джейсу просто нечего сказать. Он не в состоянии возразить. Слова не идут. Хочется раздавить ту хрупкую надежду, что всё может измениться, стать как раньше. Раньше было проще. Со студенческой легкостью и наивностью. Виктор скучает по тем временам, скучает по тому Джейсу, любившему только его.