Жених из трущоб

Середина мая не задалась у Эвтиды с самого первого теплого дня. Казалось бы - живи да радуйся, наконец прошли морозные, пробирающие до костей дни и можно с улыбкой смотреть в яркое светло-голубое небо. А впереди - свобода, вот-вот будет сдан последний экзамен и можно наконец запихнуть все учебники и пособия в толстенный книжный шкаф, выспаться и откинуть даже малейшую мысль о дальнейшей зубрежке. А впереди - лето. Время, когда наконец можно вдохнуть спертый теплый воздух, чувствуя, как едва ощутимый ветер ерошит волосы и пробирается под легкие ткани одежды. Хорошо и спокойно... Было бы. Да только лето, так долгожданное ею, сейчас ненавистно ровно настолько, насколько и всё вокруг. Что уж сказать - она не знала, когда приехала к единственному другу вся в соплях, слезах, с сумкой в одной руке и с бутылкой откуда-то взявшегося коньяка в другой. Кто бы знал, как распирало все внутренности, пока она отчаянно выливала душу уже спешащему накачаться до её состояния Ливу - единственному человеку, который поддержит её во всем. Тот трепетно гладил по голове, правда, заставляя её возмущаться, что в таком положении её точно стошнит, но пронесло - видимо, всё вышло через сопли и слёзы. А поплакать было над чем - ещё никогда Эва не снимала любовницу со своего парня. Она заливала всеми жидкостями дорогущую одежду друга, одновременно пытаясь сдержать его от желания побежать и врезать ублюдку, а разошлись они, прийдя к единой мысли - все мужики-козлы. (И кто бы знал, почему Лив, тоже, в общем-то, мужик, был с ней абсолютно согласен) Родители над дочкой порхали тише воды, ниже травы, стараясь поддержать, но особо не вмешивались. А Эва приходила к мысли, что родители у неё все же умные и правы были, говоря, что он ей не пара. Влюбилась же на свою голову... Но что поделать? Эва была именно такой - ранимой, влюбчивой, открытой миру и забывающей, что поговорка "все люди - братья" давно себя изжила. Мама с папой посмотрели, посмотрели на мучающуюся дочь, у которой как раз и экзамены кончились, и работать она нигде не работала да решили делать что-то, спасать - в таком ведь состоянии, да не отвлекаясь ни на что кроме разбитого сердца недолго и саму себя довести. А поэтому было решено звонить бабе с дедом да совета у старших спрашивать - мол, как сердце молодое, разбитое, спешно залечить чтоб не страдала да не мучилась. А те возьми и говорят: "Отправляй к нам! И её вылечим!" Эва, как узнала о столь "шикарной" новости, аж взбодрилась - поди только куда боль подевалась да грусть, как бойко она упрашивала родителей оставить её в городе. Всё же Эва - истинно городская, и по ней это невооруженным взглядом видно. Выкрашенные (и обоженные из-за краски) в пепельный волосы, по несколько проколов на ушах, длинные ресницы, которые у неё и так были, но она всё равно ходила на наращивание, всегда на марафете, накрашенная-наряженная, с аккуратным маникюром длинных нарощенных ногтей - и со всей этой трудно наводимой красотой её хотят впихнуть в деревню. Нет, ба с дедом она любила - и приезжать в их небольшой, но красивый и ухоженный домишко, где всегда были хвостатые, кукарекающие и пушистые, которых она без зазрения совести могла хватать и наглаживать сколько приспичит, да только одно дело приехать на денёк-другой, а другое - до конца лета. Но родители её тоже не пальцем деланы, сразу ультиматум - либо едешь, либо (угрожать поспешил папа, которому мама активно поддакивала) мы быстро прихлопнем карту, и оставайся в городе, но зарабатывать будешь сама. Не то, чтобы Эва была необразованной лентяйкой, желающей лишь сидеть на родительских шеях, вовсе нет - она хотела лишь отдохнуть от учебы и выбрать, куда поступать, да только её эта проблема с разбитым сердцем вылилась в часовые лежания в кровати и нежелании даже дышать, а о поиске университета она и вовсе забыла. Но угроза родителя была действенной - хотя, если подумать, Эва и не сильно-то стремилась воспротивиться, зная что коль родителям приспичило - и глазом не моргнут на её хочу-не хочу, отправят как миленькую. Так что лучше уж по своему желанию. И собралась модница-огородница в пригород, познавать прелести деревенской жизни да сердце разбитое залечивать. Провожали всей гурьбой - то бишь мама, папа и Ливуша, который, сажая на поезд, крепко обнял и пообещал "верно ждать и любить". Хоть кто-то будет по ней скучать в этом треклятом городе, и то приятно. **** Стоило ей, наконец найдя нужную тропку, направится к знакомому забору, выкрашенному в привычный светло-коричневый, как ей навстречу выбежала бабуля с псом - встречать всей маленькой семьей. Деда пока видно не было - не дай бог, передергивает её, он исполнит свою "угрозу" найти ей нормального "жениха". Помылись, покрутились да пока бабуля на стол накрывала в летней кухне, дед появился и повел внучку (перед этим обняв так, что чуть ребра не треснули) показывать хозяйство. Все-таки Эва давно не была у них, надо ж напомнить, что да как. Эва приходила в восторг и едва ли не умильно попискивала, поглаживая белоснежную шёрстку кролика, выуженного дедом из клетки, осматривала, что за время отсутствия её в деревне изменилось, едва ли не слопотала себе нервный срыв, когда что-то прохладное коснулось спины и раздалось страшное, оглушительное "кря-кря", заставившее её подпрыгнуть так, словно нормативы на физре решила резко сдать, да на отлично. А потом дед, успокоив внучку и показав гусю хорошего люля, повел её к неприметной на первый взгляд коробке, в которой, пока мама-кошка ушла набивать живот, тычась в друг друга в попытках согреться ютились шестеро котят. Как сказал дед, ба попросила оставить их для неё, чтоб не так скучно было - ну да, особенно весело будет, когда эти котята через непродолжительное время вымахают в крупных котов, но "мадам приказала", а дед слову своей мадам не перечит. Пока к столу вернулись, всё уже стыло да ждало - и пирог с дыней, её любимый, и пирожки, и кувшин молока (которое Эва не пила, ибо воняет) и ещё один кувшинчик - с холодным чаем, да пара тарелок с салатиками, печеньем и прочей вкусностью. Ба спешила положить внучке "ну ещё кусочек" (который был пятым и уже не лез, но будь Эва проклята, если не съест - нельзя такому добру пропадать) и всё причитала, что худющая до жути. Эва и могла только, что по доброму глаза закатывать да приговаривать "ну ба, нормальная я". Правда, кто ж там Эву слушал? Ну и завелись беседы веселые да задушевные за семейным столом. Деда с ба много шутили, заставляя Эву то заливаться слезами от смеха, то грустить неосторожным словом, вспоминали свою молодость, пока Эва ностальгически улыбалась на очередное "а вот в наше время...", да только тема все равно скакнула на неё. - Ну что, жениха ещё не нашла? - с улыбкой, поглаживая круглое пузо, спрашивает дед. Впрочем, тут же расширив глаза и собравшись, когда бабуля пихает его ногой под столом и смотрит так, по типу "ну вот шо ты мелишь?" - Да не хочу я никого искать. - вмиг утратив всю веселость, опускает погрустневший взгляд на свою тарелку Эва, отламывая вилкой очередной кусочек, но чувствует, что не запхнет его при всем желании - слишком резко аппетит пропал. - Мне и одной хорошо. - пожимает плечами, отодвинув слегка тарелку с почти целым кусочком пирога, на что бабуля смотрит пораженно, да берет чашку с чаем, с наслаждением запивая словно ставшее поперек глотки тесто. - Не хорошо, да? - спрашивает ба у деда, пихая того локтем. - Не хорошо! - сразу же подхватывает дедуля, опуская руки на стол так, что вся посуда едва слышно дрожит и звякает. - Ну ничего, ничего, не стоил тот прошмандяй ничего, я тебе нормального быка найду! - Ой, быка она найдет, вы посмотрите! - Эва тихо смеётся, наблюдая, как ба встает из-за стола, хлопнув полотенцем по голове деда, - Смотри, на рога не вскочи! - Кстати, о рогах. Нас Риддсы приглашают на ужин, в баньке попарится. Поехали со мной? Развеешься, растормошишься. - дед улыбнулся внучке, которая уже хотела отказаться - что ей делать среди скопления мужчин? - и добавил: - Там вся семья их будет - и маменька Ридсс, и сестры их родные и двоюродные, и женушки мужчин, и детки. Поехали, не пожалеешь! Ну а Эва, вздохнув, решила - почему бы и нет? *** Собрались да покатились - иначе поездку на мотоблоке Эва не могла назвать. Деду приспичило поупрямится, так что их додж он так и не выгнал из гаража, ба повозмущалась - мол, на чем ты внучку-то возить собрался, но рукой махнула да они так и "отчалили". Пока ехали, Эва рассматривала облагороженную пристань с небольшим бульваром, ряд стоящих в "тупике" автобусов, на которых юных сельских школьников отвозили в город - в школу, как-никак нормальное образование, а дед по пути рассказывал о том, куда они направлялись, а быть точнее - про "королевскую" семью. Ещё бы не быть королевской - участок на тридцать восемь соток, владение фермой неподалеку, где коровы, овцы, телята, конюшня, птицефабрика новая строилась, тоже их. В хозяйстве и куры, и гуси, и поросята, и кролики - кого только нет, а семья - ещё одна огромная ферма по "производству" родственников, как мысленно окрестила их Эва, с все больше распахнутыми глазами слушая, сколько там "братьев, сестер, мужей, невесток, мам, пап, бабушек и дедушек, внучат маленьких да взрослых внуков". **** Приехали, погостевали, наотдыхались-нагулялись, Эва успела подружиться со многими - особенно мамуля Риддсов с первой секунды, кажется, души в ней не чаяла. Наевшись-напившись до отвала, Эва с удовольствием уделила внимание детям, которых тут было аж семеро - двое были детьми двоюродных племянниц семьи, ещё двое - старших сыновей-погодок, ещё двое - от внуков (уже правнуки) и один малыш - Кетар, а вот чей он, Эва не знала. Родственников здесь конечно - подряд и валом, и ей только диву даваться оставалось, как они сами не запутались кто есть кто, вот только если с остальными она более или менее нашла общий язык - с одним не могла, да и не пыталась. Младший сын семьи Риддсов был... Непонятным. Нет, он не был нелюдимым - общался со всеми наравне, пил тоже, смотрел тоже... Вот только взгляд обжигал ледяными иглами, в отличии от всех понимающе-добродушных, он простым присутствием давал такое давление, что инстинкт самосохранения включался и орал "беги дальше, это пиздец". А уж почему его взгляд почти постоянно был прикован к Эве - этого она вообще понять не могла, поэтому, когда Кетар захотел спать и попросил почитать ему сказку "если ей нетрудно", она с удовольствием подхватила мальчика на руки и ушла на второй этаж коттеджа - в спальню, на которую пальчиком указал малыш. Так они и уснули - желудки полные, чего ещё переживать, верно? - Эва, устроившаяся на половине детской кровати и приютившийся к её боку Кетар, сладко посапывающий ей в плечо. По крайней мере, это последнее, что Эва помнила. А вот почему она оказалась на большой двуспальной кровати в этой же комнате - вспомнить не могла, стоило ей глаза спозаранку разлепить. В спальне было почти темно, не считая непонятного света с тумбочки у кровати с другой стороны от Эвы. Но, быстро сориентировавшись, она поняла что это горит ароматическая свеча, наполняя комнату приятным запахом граната и каких-то цветов. А в следующую секунду поняла, что именно заставило её проснуться - где-то под боком вибрировал телефон. Она в тиху-в шумку взяла трубку, пытаясь одновременно проснуться окончательно, и чуть не подпрыгнула, когда с той стороны динамика раздались оглушающие басы и крик Ливуши: - Нет, ну ты не поверишь! Шок-контент, блять, это просто пиздец, Эва! - орал друг в трубку, кажется, желая ей поскорей оглохнуть. Твою матушку любимую, Ливуша, знал бы ты, что в деревне ложатся спать в девять вечера... В девять, карл! - Да что случилось? - шипит на него она, стараясь говорить потише - понятия не имеет, кто ещё, кроме Катара, спит. - Этот пиздозвон, этот кобель ебливый, этот мудак тут с другой бабой! - Эва слышит проскальзывающие нотки злости в голосе друга и усиленно трет глаза, пытаясь понять, о чем Ливий вообще доносит. Какой пиздозвон, какой кобель, какой мудак, какая баба...? - С кем? - почему-то вырывается этот вопрос среди прочих, хотя лучше бы она молчала. - С Агнией! Ты представляешь?! - сердце в пятки, дрожь по коже. Секунды не прошло, как она поняла, что за кобель и что за баба... Слезы навернулись на глаза. - Я... Ливуш, я потом перезвоню... - шепчет едва слышно, словно сил даже на это не хватает, бросает трубку не дождавшись ответа друга и ложится обратно, уже даже не стремясь подавить дрожь или вытереть дорожки слёз, пересекающие нос. Как же больно... Теперь предательство двойное - Агния была её давней подругой. Она ведь знала... Эва старается плакать как можно тише, чтоб не дай бог не помешать спящим, да только сопли надо куда-то швыркать. - К подушке прижалась. - как черт из табакерки, она аж подпрыгивает, передергивая плечами и расширившимися зрачками смотрит на повернувшего голову дьявола во ночи. Растрепанный и сонный, голос ещё ниже чем когда он за столом говорил, оттого и пробирает до дрожи. Хоть и сама-то выглядит не лучше. - А м-меня парень брос-сил... - язык заплетается - то ли ото сна, то ли от страха, и она вообще будет потом ещё вопросом задаваться, почему это первое, что вообще пришло в голову озвучить, но слова не воробей, вылетят - хрен поймаешь. - А мне с утра вставать на работу, тоже поплакать или как? - она тихо шмыгает носом, отводя взгляд и натурально обидевшись. Хотя обижаться она, конечно, не умеет совсем... Просто зачем так грубо? - Либо легла и спишь до рассвета, либо дожди призывай в другом месте. Ну и ладно, ну и пожалуйста, ну и пойдет! Она тихо, быстро, пытаясь все сделать аккуратно при свете лишь одной свечи, собирает свои пожитки и уходит прочь, лишь на пороге останавливаясь и смотря на... ой, он, оказывается, глаза-то открыл, рассматривает её недовольно. - Грубиян. - фыркает она на него слегка обиженно, но тому хоть бы хны. - Гостиная занята, в предбанник иди. - ну и пойдет, ну и пожалуйста! Она едва сдерживается от желания громко хлопнуть дверью, потому что во первых там ребенок спит, который вообще не при чем что его (кто он там ему? дядя, брат?) родственничек такое хамло, наплевательски отсносящееся с женским слезам, во вторых ей уж больно страшно - такой ещё за её хлопанье и догонит, и... да мало ли что этот дьявол во плоти может с ней сделать? Ну и она решает, пройдя через гостиную, где храпел в обе дырки дед, до бани пробежаться. Ну а почему нет? Дождь льёт как из ведра, превращая удобную тропку в болотную, затягивающую ноги грязь. Почему бы не побегать, да не упасть? Она едва ли не взвывает, когда падает, благо, успев выставить ладони, так что грязная она теперь лишь до колен, но все равно обидно. Слезы по щекам катятся градом, пока она в предбаннике отстирывает вещи от грязи и ищет, чем бы прикрыться - в бане полотенца есть, но они в остывшем и уже ледяном помещении, куда оголенная девушка наотрез не захотела заходить. Так что хватает с крючка чью-то фуфайку, благо, длинную, прикрывая все "самое ценное" да садится на скамеечку, набирая друга. - Алло? Ливу-у-уша.... **** А утром Эве предстояло пережить, кажется, шок за шоком. Во-первых, дед, как оказалось, бросил её на "растерзание волкам", дороворившись с матушкой, что кто-то из четы Риддсов подвезет её попозже, во-вторых ей едва ли не влетело дверью предбанника, откуда она уже собралась выходить, а дьявол во плоти решил зайти, ведя за руку сонного Кетара. Она, отшатнувшись, едва ли не подпрыгнула, встретившись с взглядом светлых глаз, которые вновь прожигали льдом хрупкую фигурку в фуфайке и едва видном из-под неё полотенце, которое девушка все же натянула, собравшись выйти. А уж мягкое Кетарово "Папочка, у нас Сейлор осталась!" (почему-то дети решили прозвать её темнокожей "СейлорМун") вообще выбило дух. Папочка? Этот дьявол "папочка" такого чудесного, воспитанного малыша, как Кетар? Да не, она походу спит ещё... - Лешего не видела? - нарочито спокойно спрашивает дьявол, осматривая её безразлично. Вся дрожит, губы искусаны, макияж ещё вчера успел смыться, являя миру горе-очи с синяками под глазами и опухшими веками. - Л... л... Кого..? - он едва сдерживает смешок, стараясь казаться невозмутимо спокойным - то, что у него получается лучше всего. Стоит тут перед ним, ни жива, ни мертва, дышит загнанно, словно бежала от их быков километров десять, хотя он сомневался, что она и два то пробежала бы. - Лешего. Ходит тут ночами, забирает в мир иной всяких наводящих мокроту девиц. - тихо хмыкает, не обращая на неё никакого внимания - помогает Кетару переодеться в удобный (и безумно милый) махровый халатик с ушками на макушке. - Ой, да ну тебя. - шмыгает носом Эва, все же выходя с предбанника и спешит скрыться в коттедже, да побыстрее одеться и уехать. Но матушка Риддс зазывает её на завтрак, и кому-кому, а этой милой, так тепло принявшей её женщине она отказать не может. Она переодевается в той-самой-спальне (больше просто негде), как матушка кратко стучит и входит, быстро щебеча о том, что хочет ей немного одежонки подарить (ибо сама не носит, а выкинуть или на тряпки пустить жалко). Эва, ни колко, ни молко, соглашается - а что ещё делать? Да, у неё своих-то вещей вагон и маленькая тележка, но это дома, а сейчас одевать обратно не высохшие полностью джинсы и рубашку не очень хочется. Так что она с удовольствием и благодарностью принимает белоснежные брюки с высокой талией и шелковую футболку-безрукавку, которая с тоненьким черным пояском, поддерживающим брюки на её тонкой талии, когда она заправила её края в брюки, выглядит сногсшибательно. Матушка Риддс даже находит ей шикарные туфли на танкетке по размеру, тоже черные, а Эва дополняет образ привычными серьгами и легким макияжем, и остается довольной отражением в зеркале. И только спускаясь к столу, она понимает, что самого важного при ней-то и нет - её телефон остался лежать на скамеечке в предбаннике, где сейчас намывался маленький Кетар с отцом... Неловко, но телефон забрать надо. Так что Эва, накинув фуфайку (которая всю ночь и даже сейчас одуряюще вкусно чем-то пахла), аккуратно ступая на вымощенные доски, которые помогали жителям участка пройти куда надо, минуя грязь, добралась до знакомой двери и тихонько вошла, надеясь, что ребенок с мужчиной в самой бане. Но совсем забыла, что везение - не её конек. Стоило ей войти, как перед глазами встала картина снимающего футболку дьявола - и, убейте её семеро, дьявол был чертовски красив. Она едва не зажмурилась от внимательного взгляда, когда тот обернулся на шум двери и отчаянно старалась не смотреть на крепкие переплетения мышц под белоснежной кожей, рельефы рук и спины... А щеки безбожно пунцовели, и она ничего не могла сделать со своим бегающим взглядом. - Телефон... - откашлявшись, начала она, пытаясь не смотреть (и не изойтись слюной, честно говоря) на дьявола, которому, казалось, было все нипочем. Тот просто вытащил из заднего кармана (двинь рукой так ещё раз, у неё точно слюнки потекут) джинс её телефон и протянул ей. - Думал отдать, когда выйдем. - хриплый голос окончательно играет на её встревоженных внезапной картиной нервах, а тяжелый взгляд светлых глаз скользит по ней впервые будто заинтересованно, задумчиво так. Мда, если бы этого дьявола, которого она всю ночь другу описывала, увидел Ливуша, он бы заорал что-то вроде "Ептвоюмать, снимай трусы". Мужчина был безбожно привлекательным, и это глупо было отрицать. Как и то, что ему явно льстило её внимание и попытки не смотреть на него, оголенного по пояс темно-синих джинс. - Спасибо. - откашлявшись, кивает она, её щеки пылают, когда она дрожащей рукой забирает смартфон, всё ещё стараясь не поднимать взгляда выше его руки, вообще никуда блин не смотреть. Выходит из предбанника она... Скорее, пулей вылетает, стараясь уйти как можно дальше и поскорее избавиться от жара на щеках. Кто бы знал, что дьявол... Такой дьявол. Нет, в одном помещении с ним ей больше оставаться категорически нельзя. Кошмар... "А ведь это только половина..." - она отчаянно отмахивается от мысли, вновь пунцовея щеками. Хотя куда уж больше... Амен, ожидающий, пока сын наденет плавки и халат, и снявший футболку из-за удушающей жары и внезапного решения тоже быстро обмыться, смотрит вслед уходящей смущенной девушке, задумчиво осматривая красиво наряженную (чего уж отрицать) в знакомые вещи девушку, в накинутой сверху фуфайке и думает - зря родители это всё затеяли. И почему снова с городской? Ему надо её отвадить, причем как можно быстрее и жестче, но она ведет себя так, будто не понимает. Хотя, может, и вправду не понимает - кто знает этих родителей. Но отрицать вчерашнее мамино "ну какая красавица" не спешит. Да, красавица - темнокожая, голубоглазая, привлекательная, чего уж там. Пусть и в фуфайке на красивый наряд. Кстати, фуфайка его.