Love has a name

      Она ассоциируется у меня с молнией. Такая же быстрая в своих движениях, какой она становится когда рядом много посторонних или же неизвестных нам людей. В моменты моих особенно любимых «вспышек», какие я могу лицезреть на самых прекрасных щечках этой вселенной. Я обязательно клюну ее, прежде чем, второпях, все-таки покину моего личного ангела, чтобы вновь и вновь мысленно возвращаться к ней в своей голове, пока буду сидеть в тесном вагоне метро, представляя, будто мы остались в одной комнате, на той самой кровати, где еще прошлым вечером ― окончательно обрели лиловый закат, что сулил перемены к лучшему. Возможно, к стабильности?         Ее голос поражал меня в самые закрома моего сознания. При этом от каждого ее полу-стона или полу-вскрика мне хочется самой взвывать так, что я просто уверена, ее соседи не заставят себя долго ждать. Не то, чтобы меня это останавливало, когда Стотч была в моих руках, чуть подрагивающая в пост-оргазменных конвульсиях. К тому же, они могут достаточно долгое время стучать, больше не предпринимая попыток остановить нас. Хватит и на второй заход. Не то, чтобы мы специально проверяли.        Она хрупкая. Каждый раз, сжимая ее в чуть ли не звериной хватке, мне приходится тщательно подавлять в себе это дурацкое собственническое желание, которое появляется постепенно, всякий раз расплавляя меня в адском пламени желания, словно вновь и вновь призывающее меня овладевать ею каждый раз так, будто впервые. Я чувствую эту нечеловечески горячую жидкость, что струится по моим венам в такие моменты, и все, что я в состоянии предпринять ― поддаться Марджорин, совершенно по-блядски отставляя собственную шею, лишь бы она коснулась меня, прижалась к жилке чуть обветренными губами, которые моя девушка просто обожает облизывать, будто дразня меня.         У любви есть имя ― Марджорин Стотч. Оно перекатывается нежной атласной лентой, обвивая мое запястье, в моменты сильнейшей нежности, что сопровождает меня практически с нашей первой встречи, произошедшей в студенческой библиотеке после закрытия. Она плавно перетекает на мою испещренную всяческими следами любви шею, над которой старательно поработала моя любимая, пока я подготавливала ее для больших проявлений чувств. Ленточка тихонько проходиться по моим губам, когда она лижет мои сомкнутые уста по утрам, когда мы еще даже не почистили зубы, совершенно не обращая внимание на мои просьбы уделить внимание личной гигиене. Каким-то понятным только ей порывом, хотя чего уж скрывать, страсть-то накрывает нас примерно одинаково, ленточка скользит по моей груди, тщательно обводя в миг затвердевшие горошины, вместе с этим, будто проникая в самую, что ни наесть глубь моей левой стороны груди, прямо туда, где находится мое сердце, душа и любовь к этому неповторимому порыву молнии.          Лента исследует все мое тело, прям как и душу, и каждый раз все равно находит для себя какую-то новую крупинку информации обо мне. Молниеносная лента, или лента тянущейся молнии, разве не поэтично? Марджорин ― моя личная молния, открытая мной и известная только мне, разве не круто? Она пробуждает во мне не только будоражащие фантазии, но и прелестные образы небесной поэзии. Моя личная муза, в лице быстротечной Марджорин Стотч.