Издержки шампанского и близости ненавистных баронов

Дебрецен был небольшим городом, но он точно мог похвастаться насыщенной светской жизнью. Почти каждый день случались чаепития, вечера поэзии и музыки, домашние театральные постановки или просто званые ужины. С изобилием такого рода досуг многих аристократов сводился к бесконечной череде культурных событий. Каталина Эстерхази не относилась к числу тех, кто постоянно наведывался на подобные мероприятия, но и затворницей она не была. Будучи девушкой молодой, Каталина любила время от времени выходить в свет, чтобы посмотреть, чем жил город. Но всё-таки её сердце больше тяготело к уединению: она предпочитала провести вечер за любимым занятием, нежели потратить время на просмотр ужасно поставленной пьесы или прослушивания нескладных и до одури банальных стихов. Как можно было догадаться, стремление к избирательности подкреплялось горьким жизненным опытом. Каталина подходила к выбору мероприятий с умом, некоторое время прикидывая его ценность для неё самой, но какие-то исключения иногда да случались. Ежегодный приём, устраиваемый губернатором, нельзя было проигнорировать — особенно, когда родной отец являлся помощником этого самого губернатора. Когда сообщили дату предстоящего раута, все модницы Дебрецена стремглав отправились к швеям за новыми нарядами. Только Каталина как будто сохранила спокойствие, не поддерживая ажиотаж в ателье: она и так прекрасно знала, в чём именно пойдет на вечер. В шкафу уже давно висело новое, ещё не видавшее свет платье. Это был не просто очередной элегантный наряд, скроенный по последней моде для леди из высшего света: его сшила модистка из самого Парижа! Бархат роскошного насыщенного бордового цвета, словно свежая кровь, выгодно оттенял лицо Каталины, делая глаза ярче, а кожу — свежее. Силуэт платья подчеркивал все прелести юной девушки — разумеется, к недовольству Петера, которому совершенно не нравилась современная мода. Однако уговор есть уговор: на день рождения Каталина попросила отца оплатить дорогую, качественную ткань и услуги парижской швеи, и Петеру осталось только выполнить обещанное. Платье было сшито словно для принцессы, и Каталина ждала подходящий момент, чтобы облачиться в него. Традиционный губернаторский приём пришелся как раз к месту, поэтому девушке не пришлось долго ждать особенный повод. Радуясь подвернувшейся возможности, Каталина решила примерить наряд, чтобы снова удостовериться в правильности своего выбора. И в то утро случилось самое настоящее горе: платье оказалось тесно. Каталина была всегда стройной и грациозной, словно фарфоровая статуэтка. Любая одежда вне зависимости от фасона смотрелась на девушке великолепно, и ей никогда не приходилось затягивать корсет сильнее обычного. Но вот в последние недели Каталина пристрастилась к сладкому. Вся империя, как и мисс Эстерхази, оказалась сражена миндально-шоколадным тортом, покрытым белой глазурью и украшенным причудливой сеточкой из шоколада. Новинка кулинарного искусства мгновенно стала популярным угощением во многих домах Австро-Венгрии, и ни одно чаепитие не обходилось без этого десерта. Каталина не осталась в стороне и съедала по кусочку торта — а иногда и два! — почти каждый день. Обычно сладкое на её тарелке появлялось от силы раз в неделю, если не реже, однако этот десерт привязал к себе юную мисс Эстерхази самыми настоящими сахарными путами. Каково было ошеломление девушки, когда она поняла, что поправилась. Выйдя из отрочества и уверенно вступив в юность, Каталина практически не изменилась в объемах: даже старые наряды до сих пор подходили ей идеально, нисколько не поджимая. А абсолютно новое платье, сшитое буквально недавно, давило в области талии. Катастрофа, только и подумала Каталина, стоя перед зеркалом и ощупывая предательски мягкие бока. Перешить платье не представлялось возможным. Ношение корсета не предполагалось в этой модели, иначе ткань некрасиво топорщилась, делая ненужные складки. Шок сменился отчаянием: Каталина едва не зарыдала от досады, но вовремя себя остановила. Я не буду плакать из-за платья, надо быть выше этого, успокаивала сама себя девушка. Ещё есть время. А время до приёма действительно было — аж целая неделя! Сняв платье, Каталина со слепой яростью убрала его подальше в шкаф, словно в её руках находился не кусок материи, а злостный предатель, которого нетерпеливо ожидала тюремная камера. От расстройства осталось ни следа, теперь девушку захватила злоба — на всю одежду мира, торты и, конечно, саму себя. В такие моменты эмоционального подъема Каталина была способна решать проблемы невероятно быстро, но чрезмерно радикально. Как итог, выбор пути из сложившейся ситуации оказался прост: диета. Однако ограничить себя в сладостях выглядело недостаточно эффективно в столь короткие сроки, и Каталина надумала не есть вовсе. Вариант голодания не особо прельщал девушку — вот что, а покушать она любила — да и был сопряжен с некоторыми трудностями. Каталина могла легко обвести отца вокруг пальца: Петер Эстерхази много работал, и за последнее время им практически не удавалось провести совместный завтрак или ужин. Главной проблемой являлась Тереза. Горничная исправно следила за состоянием юной мисс Эстерхази и сразу бы заметила изменения в её поведении. Оставалось ничего, кроме как признаться в задуманном. Каталина умоляла Терезу пойти ей навстречу и не рассказывать о её задумке отцу. Сначала горничная была настроена решительно против, однако после долгих уговоров сменила гнев на милость. Она договорилась с Каталиной на лёгкие завтраки и обеды, а также голый чай в качестве перекуса. Неделя пролетела быстро, и Каталина с замиранием сердца натягивала на себя то самое коварное платье. Как только пуговицы были застегнуты, девушка облегченно вздохнула: диета сработала, в талии всё сидело идеально. Правда, в животе урчало, ведь за день Каталина съела только одно вареное яйцо да яблоко, запив парой чашек чая. Тереза была недовольна поведением юной госпожи, но та клялась, что после приёма столь строгое ограничение в еде закончится раз и навсегда. И спустя несколько часов Каталина стояла в зале и чувствовала жгучее разочарование: вечер оказался до ужаса скучным. Событие, которое ждала аристократическая часть Дебрецена весь год, навевало ничего, кроме меланхолии и тоски. То ли ожидания были слишком завышенными, то ли где-то ошиблись в организации, но Каталина знала только одно. Это не стоило ни платья, ни голодания, внутренний голос поставил жирную точку в оценке вечера так резко, словно вколотил гвоздь в гроб. Отца увлекли какие-то господа для обсуждения дел, и Каталина осталась предоставлена сама себе. Официант предложил ей бокал шампанского, и она с радостью его приняла. Петер обычно не был против, чтобы Каталина употребляла вино на подобных вечерах или по другому особому поводу, поэтому девушка ничуть не опасалась гнева со стороны отца. Однако Каталина просчиталась в совершенно крохотном, но важном моменте: пить на голодный желудок оказалось чудовищной, катастрофичной ошибкой. Одного бокала шампанского хватило, чтобы сильно охмелить голову. Комплекция только усугубляла положение дел: будучи девушкой хрупкой и изящной, Каталина пьянела легко. Если, конечно, потягивала вино беспрерывно, как сейчас. Приём, несмотря на витающую вокруг скуку, был пышным, но закуски выглядели настолько несъедобно, что все тарелки по-прежнему ломились угощениями. Хотя бы не поскупились на шампанское, кисло отметила Каталина, взяв второй бокал. Пузырьки приятно щекотали язык и немного били в нос. Сам вкус — освежающе-кислый, цитрусовый, отдававший затем легкой горчинкой — говорил о стоимости выбранного напитка и повышал статус губернатора в глазах гостей. Сделав очередной глоток, Каталина скучающе обвела взглядом зал. Очередная дебютантка музицировала, временами не попадая в ноты, из-за чего фортепиано то и дело надрывно стонало. Однако фальшь игры удачно скрывала какофония из голосов, смеха и звона бокалов. Гости, распределившись по группкам, беседовали друг с другом и не замечали происходящего вокруг. Отцы семейств обсуждали дела и политику, временами пропуская совершенно не джентльменские шутки. Матери стервятниками кружили вокруг дочерей, стараясь привлечь к ним внимание потенциальных женихов. Те самые женихи увиливали от наиболее бойких, наглых мамаш, к недовольству последних, а девицы на выданье приторно вздыхали и томно смотрели на юношей. Безрадостная картина, подытожила Каталина. Хорошо, что я не в их числе. Мысленно поблагодарив судьбу, что Петер Эстерхази не особо желал выдать свою единственную дочь замуж, девушка продолжила свои наблюдения. Глаза скользили от одного человека к другому, как вдруг споткнулись об очертания знакомой фигуры. Сердце ёкнуло и упало вниз, по коже пробежал легкий холодок. Чувство неприязни царапнуло изнутри, вызывая привычное раздражение, и Каталина нервно сглотнула. Напротив неё, в другом конце зала стоял барон Эрих фон Рифхогель. Он находился в тени одной из колонн, обрамляющих зал, но его высокую фигуру Каталина ни с кем бы не перепутала. Вместо привычного серого костюма-тройки на Рифхогеле был элегантный чёрный фрак, подчеркивающий широту плеч и аристократичную бледность лица. Выбранный наряд ещё больше погружал мужчину в полумрак, скрывая его от случайных взглядов гостей. И как я только высмотрела, с досадой подумала Каталина. Столько человек в зале, а барона, кажется, заметила лишь я. Мисс Эстерхази не успела завершить свою мысль, как внезапно Рифхогель повернул голову в сторону девушки. Их взгляды встретились — по позвоночнику Каталины пробежал холод, и она вздрогнула. Девушка поспешила отвести глаза, отчетливо ощущая взор барона на своем лице. У неё возникло чувство, что чьи-то ледяные пальцы скользили по её щекам, заставляя их гореть от незримых прикосновений. Каталина опять пригубила шампанское, показывая всем своим видом, что была заинтересована в разглядывании цветочной композиции неподалеку. Тяжелый, невыносимый взгляд по-прежнему оставался прикован к девушке и зажигал в ней что-то между страхом и трепетом. Сердце билось мучительно быстро, и казалось, что вся кровь устремилась к её лицу. Я наверняка сливаюсь с платьем. Отлично, просто отлично, саркастически отметила про себя Каталина, находясь на грани паники. И внезапно тревожащее внимание к ней отхлынуло прочь. Каталина с опаской скосила взгляд в сторону Рифхогеля — его увлекли в беседу незнакомые ей джентельмены. Это вызвало очевидное недовольство у нелюдимого и молчаливого барона, если так можно было рассудить по нервному поглаживанию бокала, что находился в его руках. Облегчение налетело освежающим бризом, и девушка заметно расслабилась. Теперь можно было дальше смаковать шампанское — хоть какое-то наслаждение в этом унылом вечере — и искать маленькие развлечения, насколько это представлялось возможным. К сожалению, раут продолжил течь неизменно томно, и Каталина вновь пожалела, что отправилась сюда с отцом, а не осталась дома, сославшись на головную боль. Однако отсутствие чего-либо любопытного или привлекающего внимания было из меньших зол. В зале стало душно, но никто не осмеливался открыть окно: вечер принес с собой коварную прохладу, и кое-кто из гостей боялся ненароком простыть на сквозняке. Щеки пылали рьяно и наверняка покрылись красными, размытыми пятнами. Каталина хотела покинуть зал, но отец строго-настрого приказал ей быть рядом. Сделав очередной глоток прохладного игристого, девушка наблюдала, как Петер Эстерхази беседовал неподалеку с очередными важными людьми из Вены. Это были банкиры, но Каталине они виднелись обычными напыщенными индюками, у которых вместо хвоста росли пачки банкнот. Один из них — самый низкий, полноватый, с редкими черными усиками и испариной на залысине — что-то произнес. Все мужчины рядом рассмеялись, и громче всех был Петер. Каталине стало тошно: она ненавидела, когда отец заискивал перед другими людьми, стараясь расположить их к себе. Ей казалось, что любой человек должен в первую очередь быть горд и независим. Следование протоколу не возбранялось в её глазах — напротив, обычная холодная вежливость никогда не могла стать лишней. Однако низкопоклонство выглядело для Каталины уничижительным, и ей было горько видеть подобное поведение со стороны Петера. Пространство вокруг ощущалось как раскаленная сковорода. Каталине до одури хотелось расстегнуть пару пуговиц на лифе платья, но подобный жест уж точно расценили бы неподходящим для леди из приличного общества. Поэтому ей оставалось только сильнее сжимать бокал, чтобы не дать рукам возможность осуществить желаемое. Со стороны диванов раздался чей-то приглушенный вздох: какая-то почтенная дама откинулась на подушки, активно размахивая перед собой веером. Не одна я страдаю от жары, не без мрачного удовольствия отметила Каталина. Несмотря на очевидный дискомфорт присутствующих, губернатор по-прежнему боялся проветрить помещение. Из-за нескольких ипохондриков страдала добрая часть Дебрецена: всё шло к тому, что приём закончился бы общим тепловым ударом. В затылке неприятно запульсировало, виски сдавило как будто клещами, а с каждым новым вдохом желание сбросить тяжелое бархатное платье всё росло и росло. Каталина пригубила ещё шампанского, и в её опьяненной голове появилась смелая идея. Находиться в зале было невыносимо, и это грозило ей скорым обмороком, если она не сумела бы выбраться на свежий воздух. С другой стороны, ослушаться наказа отца привело бы в лучшем случае к его недовольству, в худшем — к наказанию. Каталина перебирала в голове варианты, в чём бы ограничил её Петер. Лишить карманных денег? Вполне вероятно, но, к счастью, накоплений хватало, чтобы не отказывать себе в покупках месяц, а то и два. Запретить ходить в гости к Лили? Уже обиднее, однако подруга в последнее время была столь занята, что встречи стали реже обычного. Закрыть в комнате на неделю? Да Каталина только обрадовалась бы этому, наконец-то получив время для своих любимых занятий. Девушка прекрасно знала отца — он был временами суров, но слишком быстро отходил и менял гнев на милость — и понимала, что любое наказание оказалось бы не таким уж обременительным для неё. Поэтому Каталина одним глотком допила шампанское и плавно отошла от Петера, якобы желая отдать пустой бокал официанту. Удостоверившись, что отец был слишком увлечен беседой, она быстрым, но элегантным шагом двинулась на выход из душного помещения. Конечно, не забыв захватить очередную порцию прохладного игристого. Коридор встретил долгожданной свежестью, стало намного легче дышать. Никого здесь не было, кроме самой Каталины. Однако из зала доносились звуки вечера вместе с чьим-то отвратительным исполнением романса, и любой из гостей сумел бы с легкостью заметить мисс Эстерхази. А это нисколько не нужно, ведь приличные девушки не бродят в одиночестве, Каталина вспомнила извечные нотации отца. Думаю, что стоит найти более укромное место для отдыха, скрытое от чужих глаз. Слишком долго бродить не пришлось, ноги сами вывели Каталину в укромный коридорчик. Ни ламп, ни свеч здесь не было, только луна сияла из окон. Стояла долгожданная тишина — даже пение некой девицы, больше похожее на завывания, не долетало сюда. В таком месте Каталина чувствовала себя безопаснее и свободнее: вряд ли какой-то посетитель вечера случайно бы набрел на этот проход и нашел девушку в компании игристого вина. Каталина села на подоконник и с удовольствием сделала глоток шампанского. Свежесть воздуха и прохлада напитка медленно отгоняли дурноту прочь, и девушка почувствовала себя легче. Конечно, в голове чуть ли не крутилась карусель, но Каталина приняла опьянение как данность. Болтая ногами, она гадала, заметил ли отец её отсутствие или нет. Каталина беспечно витала в собственных мыслях, то и дело отхлебывая шампанское из бокала, и не заметила тихий звук приближающихся шагов. — Каталина, что вы здесь делаете? — знакомый до ужаса голос заставил девушку поперхнуться и едва не выплюнуть содержимое из рта. Закашлявшись, Каталина почти уронила бокал, но изящные пальцы рефлекторно сжали хрустальную ножку. Спазм прошел быстро, и взгляд смог сфокусироваться на высокой темной фигуре в нескольких шагах от окна. — Барон, вы меня напугали, — Каталина приняла оскорбленный вид, но внутри неё сердце забилось пойманной птичкой. — Прошу прощения, у меня не было подобных намерений. Лунный свет освещал благородное лицо Рифхогеля, на котором расцвела кривая усмешка. Барон не выглядел так, что сожалел о своем внезапном вмешательстве в уединение девушки, — напротив, его это забавляло. Каталина давно отметила про себя, что Рифхогель любил выводить её на эмоции, словно он питался девичьим страхом. Даже сейчас с ухмылкой на губах его льдисто-голубые глаза впились в Каталину когтями. Долго выдерживать взгляд мужчины было выше её сил, и она поспешно отвернулась к окну. — Ваши извинения приняты, — короткий кивок в знак подтверждения собственным словам дался с трудом. Каталина напряженно смотрела на темнеющий сад за стеклом. Она всем видом старалась показать, что их короткий разговор исчерпал себя, и ждала, когда вновь останется одна. К сожалению, барон Рифхогель имел абсолютно иное мнение на этот счет. — Вы не ответили на мой вопрос. Каталина невольно обернулась к Эриху. Не поняв мужчину сразу, она пару раз недоуменно моргнула. — О чём вы, барон? — Я спросил, что вы здесь делаете, — тон его голоса стал строже. На Каталину накатила волна негодования. Её неприязнь к барону только обострялась, когда он начинал разговаривать с ней высокомерно, будто поучая. В такие моменты Каталина ощущала себя маленькой, незрелой девочкой, что приводило её в настоящее бешенство. Она давно была взрослой, а этот надменный, противный барон относился к ней как к ребёнку! — Вас это не касается, — резко ответила Каталина, поджимая губы. По каменному лицу Рифхогеля пробежала тень раздражения. — Как друг семьи Эстерхази, я не имею права проигнорировать ваше пребывание здесь без какого-либо сопровождения. — Вы друг моего отца, а не моей семьи. Поэтому можете не беспокоиться, что я здесь нахожусь. На скулах Эриха заходили желваки. Он шумно выдохнул и отвел глаза в сторону, будто желая успокоиться, но внезапно его взгляд зацепился за бокал в руках девушки. — Это, что, шампанское? Вопрос барона прозвучал очередным упреком, и Каталине почудилось, что она находилась на допросе, а не в гостях. — А вы, что, не видите? Огрызнувшись, Каталина мгновенно испугалась собственной злобы. Откуда взялся этот гнев? — Каталина, сколько бокалов вы выпили за вечер? — Эрих буравил девушку взглядом, вызывая знакомое чувство холода на коже. — Я не считала, какая разница, — как можно беззаботнее ответила она, несмотря на разрывающее изнутри чувство страха. — Мне кажется, вам на сегодня достаточно. Среагировать на действия барона Каталина никак не успела: эффект от выпитого шампанского никуда не делся. Эрих молниеносно выхватил из девичьих рук бокал и вылил его содержимое в ближайший вазон с растением, напоминающим пальму. Каталина даже не сумела возмутиться, как сухая земля быстро впитала дорогое игристое вино. — Что вы себе позволяете, барон? Девушка соскочила с подоконника на пол и заметно качнулась. Ноги будто стали набиты ватой, голова немного кружилась, и Каталине пришлось опереться о подоконник, чтобы не упасть. — Спасаю вас от пьянства, — Эрих небрежно бросил пустой бокал в вазон, очевидно гневаясь на девушку. — В вашем возрасте непозволителен алкоголь. — А в вашем и подавно, — Каталина сложила руки на груди. — Но это не мешало вам пить наравне с остальными гостями. — Какое поразительное наблюдение… Неужели следили за мной? — глаза мужчины сузились в хитром прищуре, а колючий взгляд на миг смягчился. Каталина ощутила лёгкое пощипывание на своих щеках. Желая отвлечься от духоты, она действительно поглядывала в сторону Эриха и отмечала каждый раз, когда ему подносили новый бокал крепкого алкоголя. Ответ застрял где-то в горле, и барону досталось красноречивое молчание. — Мне лестно ваше внимание к моей скромной персоне, — Эрих криво ухмыльнулся. — Но боюсь, я вынужден закончить этот разговор и сопроводить вас обратно в зал. Девушка сразу вышла из оцепенения. Возвращение в душное царство музыкальной фальши — да ещё в компании барона Рифхогеля — никак не входило в планы Каталины. — Никуда я не пойду, — упрямо ответила она. — И отправлюсь обратно к остальным гостям, когда захочу. На слова девушки барон только закатил глаза — возможно, усталость от общения с высшим светом сказывалась и на нём. Затем его лицо приняло настолько серьезный вид, что стало ясно: Эрих был настроен решительно. — Это не обсуждается. Вам следует вернуться к отцу, — прочеканил барон. — Не смейте мне приказывать, что делать, а что нет, — шикнула Каталина. — Вы мне не указ. В ледяных глазах промелькнул злой огонек. — К счастью для вас, — процедил Эрих, делая шаг к девушке. — Если бы это было в моей власти, то я бы давно занялся вашим воспитанием. Тогда вы бы вели себя будто шёлковая, а не как капризное дитя. — Если бы это было в вашей власти, я бы повесилась! — О, в таком случае я бы с радостью предоставил вам верёвку и табурет! Каталина опешила. Да как он смел такое говорить ей? — И это слова джентельмена? — она задрожала от злобы. — Как же повезло свету, что вы сидите у себя в поместье, как монах-отшельник. Никому не приходится терпеть ваше отсутствие манер. — Кто бы говорил о манерах. Ваше поведение отвратно, едва язык поворачивается назвать вас леди. Слова Рифхогеля ударили девушку молотом. — Да вы… вы… — Каталина задыхалась от возмущения, её гневу не было предела. — Вы… вы… Я вас ненавижу! — Аккуратнее, мисс Эстерхази, ненависть коварное чувство: однажды так сильно возненавидев меня, вы не поймете, как влюбитесь. — Ах, да никогда! — в сердцах крикнула девушка и замахнулась, чтобы дать барону пощечину. Но мужская рука быстро перехватила тонкую девичью кисть. Каталина попыталась освободиться, но хватка Эриха была слишком крепкой. Второй рукой не удалось оттолкнуть барона от себя: он также играючи поймал её. Каталина билась мышкой в кошачьих лапах, стараясь вырваться из хватки Эриха, и не поняла, как оказалась вовсе прижата к стене. Нависая над девушкой, барон странно смотрел на неё. Обычного холода не было в его глазах, как и вечной отстраненности на бесстрастном лице. Сердце Каталины стучало так громко, что, казалось, Рифхогель прекрасно слышал его. Близость барона была пугающей, но вместе с тем притягательной. От Эриха пахло изысканным парфюмом и коньяком, и Каталина не без удовольствия отметила, что это ощущалось до обидного приятно. Она никогда так близко не была к мужчине — кроме отца, разумеется, — и подобное необычайно волновало. Будучи схваченной и буквально загнанной в угол, Каталина чувствовала себя на удивление защищенной. Эрих фон Рифхогель обладал тёмной, гнетущей энергетикой, заставляющей всех трястись перед ним, но внутри него скрывалась огромная сила, которой вдоволь хватило, чтобы уберечь мисс Эстерхази от всяких невзгод. Такое осознание опьяняло сильнее шампанского, и колени девушки предательски задрожали. Находясь столь близко, она впервые в жизни разглядела Эриха. Его глаза, всегда казавшиеся льдинками, больше напоминали голубые топазы — настолько приятен был их цвет. На лбу виднелись морщины, следы его вечной нахмуренности. Если бы руки были свободны, Каталина провела бы по этим линиям пальцами, стараясь их разгладить и убрать мрачное выражение с лица мужчины. Пухлые губы, обычно поджатые, выглядели столь маняще, что в девушке зародилось жгучее желание прикоснуться к ним и проверить их мягкость. Разглядывая Эриха, Каталина неожиданно осознала, что чувствовала тягу к мужчине, которого ненавидела всем сердцем, который страшил её и пугал одним только взглядом. Это притяжение ощущалось таким невыносимым, что она не нашла сил ему сопротивляться. Обычно барон вскрывал в ней страх, но, видимо, выпитого шампанского хватило, чтобы заглушить фобию храбростью хотя бы на самую малость. Каталина и не поняла, в какой момент потянулась к Эриху, привстав на носочки из-за его высокого роста. Замешательство в голубых глазах было последним, что она успела заметить до того, как поцеловала мужчину. Внешне Эрих выглядел как статуя, выбитая из льда, но его дыхание и кожа излучали приятное тепло. Привычное чувство страха забилось куда-то в угол, и внутри разливалось спокойствие. Каталина ощущала себя словно дома, в своей комнате, где любила укрываться от внешнего мира. Прежние горести и сомнения мигом отошли на второй план, и единственным, что она чувствовала вокруг, стал мужчина, сжимающий кисти её рук. Его губы действительно оказались мягкими, к ним хотелось прикасаться всё больше и больше. Однако Каталина никогда не целовалась и не была уверена, что делала это верно. Её неумелый поцелуй сошел больше за обычное касание, но и его было достаточно, чтобы барон прерывисто задышал. Но девушка и не заметила перемены в поведении Эриха: она, зажмурившись, больше думала об ощущении мягких мужских губ на своих губах. Эрих стоял и не двигался, в глазах плескалось неверие. Окаменевший, он не целовал её в ответ. Каталина ощутила, как хватка пальцев на кистях заметно ослабла: одного рывка хватило бы, чтобы освободиться окончательно. И тогда под ребрами у девушки закопошилось противное чувство. Раздражение? Разочарование? Обида? Она не понимала. Что было ясно точно, так это то, что реакция Эриха одновременно оскорбила и застыдила Каталину. Неужели ему не понравилось? Она действительно оплошала? Самый ужасный первый поцелуй в истории теперь принадлежал ей — каков конфуз! Каталина резко отстранилась и чуть не ударилась затылком о стену. На лице барона застыло абсолютно нечитаемое выражение, что только сильнее загнало юную мисс в смущение. Пытаясь понять, о чём думал Эрих, она неожиданно осознала произошедшее. Каталина поцеловала того, кого ненавидела и не желала видеть до скончания веков. Каталина поцеловала Эриха фон Рифхогеля, и он, видимо, был готов вот-вот сорваться в бездну бешенства. Она испугалась. Паника ударила её по голове, как шампанское в начале вечера, и щеки Каталины вновь обдало жаром. Что она наделала? Пользуясь замешательством Эриха, Каталина выпуталась из мужских рук и убежала прочь. Весь путь до самого зала она боялась, что барон последовал за ней, и не оглядывалась, чтобы не увидеть его перекошенное от ненависти лицо за своей спиной. Вечер продолжался, и никто и не обратил внимание на девушку, которая осторожно проскользнула в помещение. Маневрируя мимо гостей, Каталина судорожно высматривала отца и попутно бросала беглые взгляды на приоткрытую дверь, ведущую в коридор. Ей всё казалось, что в любой момент в зал мог вернуться барон, и тогда… А что тогда? На виду у всех он бы меня не придушил, верно? Чересчур много свидетелей, Каталина старательно успокаивала саму себя. Но волнение бабочкой, попавшей в паутину, клокотало в груди. Находиться на приёме не представлялось возможным. Вечер закончился для Каталины в том укромном коридоре, освещённым только мягким светом луны. Не успев обойти и половины зала, девушка наконец-то увидела отца у одного из столиков с напитками. Петер и не заметил пропажу Каталины. Он вел беседу с губернатором, который то и дело промакивал платком блестящий от пота лоб. Убедить отца, что у неё сильно разболелась голова, не составило труда. Петер, обеспокоенный состоянием дочери, извинился перед хозяином вечера и поспешил покинуть с Каталиной приём. К счастью, на пути из особняка им не встретился барон. Садясь в автомобиль, Каталина ощутила странный холодок на затылке, и по её спине побежали мурашки. Девушка, следуя сиюминутному порыву, обернулась — в окнах было пусто. Однако ей показалось, что в одном из них слабо качнулись занавески, как будто от лёгкого порыва ветра. Вскоре Каталина и Петер добрались до дома. Пожелав отцу спокойной ночи, девушка поспешно отправилась к себе в комнату. Каталина быстро переоделась в ночное платье и незамедлительно легла в кровать, желая поскорее забыться во сне. Голова кружилась — наверное, от шампанского, — а губы горели. Ощущение длинных мужских пальцев на её кистях никак не хотело уходить прочь. В воздухе призрачно витал аромат парфюма барона — чудилось, что она до сих пор находилась в том коридоре, прижатая к стене мощным телом Эриха. Ворочаясь в постели, Каталина никак не могла отбросить лишние мысли. Но накопившаяся усталость и алкоголь в крови взяли верх: девушка начала засыпать. Последним, что Каталина видела перед тем, как упасть спасительную темноту сна, были льдисто-голубые глаза, которые по-странному смотрели на неё и обжигали самое сердце. Утро встретило Каталину жуткой головной болью. Всё-таки пить на голодный желудок ей не стоило. Девушку мутило, но она нашла в себе силы подняться с постели. В голове всплывали отдельные части прошедшего вечера. И Каталина с ужасом поняла, что помнила только то, как прибыла на вечер с отцом и выпила несколько бокалов шампанского. Остаток приёма для неё остался загадкой. Она даже не помнила, как приготовилась ко сну и легла в постель. Возможно, это и к лучшему, подобные вечера надо забывать как страшный сон, решила Каталина и оставила попытки вспомнить хоть что-то о рауте. С трудом умывшись, Каталина привела волосы в порядок и надела самый дорогой дневной наряд из своего гардероба. Элегантное платье цвета фисташки выигрышно подчеркивало глаза девушки и обычно придавало её лицу здоровый вид. Да и отведет подозрение, что мне плохо, Каталина придирчиво осматривала себя в зеркале. Больные никогда не наряжаются со вкусом. Надеясь, что трюк сработает, Каталина спустилась в столовую. Там её встретили накрытый к завтраку стол и Тереза. — Доброе утро, мисс, — горничная убирала грязную посуду. — Господин Эстерзахи уже у себя в кабинете. Вам налить чай? — Спасибо, Тереза, я сама. Женщина, кивнув, догрузила поднос посудой и поспешила отнести всё на кухню. Каталина опустилась на стул и почувствовала лёгкое головокружение: недельное голодание отзывалось как рябь от брошенного камня в воду. По-прежнему подташнивало, но девушка приняла твёрдое решение поесть. В этом Каталина не ошиблась: завтрак помог ей почувствовать себя живее. Прожевав тост, девушка размышляла, как обычный хлеб с маслом был способен оживить человека за пару мгновений. Неожиданно дурнота сменилась зверским аппетитом, и запах поджаренной ветчины невольно вскружил Каталине голову. Нисколько не стесняясь, она набрала себе в тарелку больше еды и принялась её молниеносно поглощать, будто до этого не ела целую вечность. Приборы негромко звенели от соприкосновения друг с другом, но этого звука оказалось достаточно, чтобы скрыть тихий скрип половиц под чьими-то аккуратными шагами. — Доброе утро, Каталина. В дверях столовой стоял барон. Отступившее чувство тошноты тотчас решило вернуться, и Каталина могла поклясться, что стала зеленой в тон выбранного платья. С силой проглотив кусок ветчины, девушка постаралась сделать наиболее нейтральное выражение лица. — Здравствуйте, барон. — Просто Эрих, я просил вас, — уголок губ Рифхогеля дернулся под тенью улыбки. Каталина оставила его замечание без ответа. Она, как напряженная струна, сидела за столом и сжимала в руках столовые приборы. Взгляд Эриха скользнул к её рукам и заметно помрачнел. — Как вам прошедший приём? Видимо, барон пытался вовлечь Каталину в разговор, несмотря на то, что видел, как его присутствие выводило девушку из себя. — Чудесно, — как можно вежливее сказала Каталина. Если бы ещё помнить, что там было, невольно пронеслось в мыслях. Барон едва нахмурился. Каталина списала его реакцию на односложность её ответов ему. — В самом деле? Мне показалось, что вы немного заскучали вчера, — Рифхогель замолчал, а затем поспешно добавил. — По крайней мере, такое чувство у меня возникло во время нашей беседы. Каталина моментом оживилась. — А мы беседовали? О чём? — девушка прикусила язык и поспешно добавила. — Прошу прощения за подобные вопросы. Признаться, вчерашний вечер для меня… — Каталина замялась, застыдившись того, что напилась практически до беспамятства. — …прошел как в тумане. Очень… — она осторожно подбирала слова. — …болела голова от духоты. Эрих только кивнул. Он прекрасно видел, как Каталина лгала, да и помнил вкус шампанского на собственных губах. Ему не хотелось сильнее смущать и без того устыженную мисс Эстерхази, которая, как нашкодившее дитя, искала оправдание своему поведению на вечере. Однако Эрих понимал, что Каталина боялась его осуждения за лишний бокал шампанского, а не за короткий, невинный поцелуй. Как хорошо, что тот неосвещённый коридор оказался достаточно отдалён от зала! Если бы кто-то увидел их вдвоем, без сопровождения, то сегодня бы барону Рифхогелю пришлось наведаться в дом Эстерхази не с бумагами для Петера, а кольцом для Каталины. Эрих мало задумывался о женитьбе — всегда возникали более важные вопросы, требующие его времени и мыслей. Да и количество женщин, на которых он обращал внимание за всю жизнь, можно было пересчитать по пальцам одной руки. А вот с юной мисс Эстерхази возник совершенно другой случай. Эриху нравилось изводить её своим присутствием — да, глупо, да, по-мальчишески, да, жестоко, но барону требовались хоть какие-то маленькие удовольствия. Многие тушевались под ледяным взглядом голубых глаз, и Каталина была в числе подобных бедняг. Однако Эрих намеренно страшил людей, когда девушка испугалась его, несмотря на всю вежливость, оказанную ей при первой встрече. Отчего-то Каталина Эстерхази сразу почувствовала, что Эрих фон Рифхогель отличался от остальных, и барона это интриговало. Что скрывало девичье сердце? Эриху хотелось это узнать. — Да, вы жаловались на духоту помещения, — Рифхогель поддержал ложь Каталины. — Мы немного обсудили вечер и сыгранные композиции, а затем вы отправились на поиски отца. Так что наша беседа была краткой. Такой ответ в полной мере успокоил Каталину. Если она вчера беседовала с бароном, он мог с его поразительной наблюдательностью заметить, что она была слишком пьяна. И раз он не заметил, то, значит, со мной всё было не так уж и плохо, внутри Каталины стремительно разливалось облегчение. Уголок губ барона приподнялся на мгновение, но девушка не увидела этого, будучи слишком занятой своей небольшой радостью. Когда она вспомнила, что находилась в столовой не одна, то обнаружила, что Эрих как-то задумчиво оглядывал её лицо. Странное покалывание появилось на коже, и девичьи щеки окрасил лёгкий румянец. Постучав пальцами по кожаной папке в руках, барон хмыкнул чему-то в своих мыслях. Каталина только открыла рот, намереваясь сказать, что Петера здесь не было, но мужчина её опередил. — Я ожидал застать вашего отца за завтраком, но, судя по всему, он уже в кабинете. Приятного аппетита, мисс Эстерхази. И не дождавшись ответа Каталины, барон Рифхогель быстрым шагом покинул столовую. Внезапно появилось чувство разочарования. Оно горечью отдавало на языке и тяжелым грузом ложилось на плечи. Что так расстроило Каталину? Неужели холод со стороны барона? Но он всегда был таким — мрачно-молчаливым, замкнутым, нелюдимым. Хоть и Эрих был вежлив с ней, но отношение Каталины к нему было одно: барон её раздражал, она его ненавидела. Отчего ж её внезапно расстроил его внезапный уход? Почему сердцу захотелось чего-то большего? Может быть, вчера их разговор был не настолько краток, как утверждал барон? Нет, это невозможно, логично заключила Каталина после некоторых размышлений. Что могло произойти вчера с бароном? Уж вряд ли мы с ним встретились в каком-то укромном уголке, как главные герои дамского романа. Такая мысль казалась совершеннейшим абсурдом, и девушка только посмеялась с сумасшествия её идей. Однако отчего-то у Каталины горели кисти рук, а губы странно покалывало. Может, у неё проявилась аллергия на шампанское?