Lavender Blossom

Меня всегда пугала смерть. Но танцевать с ней жаркое, страстное танго, втягивая всех вокруг, без разбора хватая за руки, а некоторых и за ноги, не казалось мне чем-то странным. Иначе я бы не перемахивала каждую ночь сначала через окно, пробираясь к давно спящим Фазанам, единственным не лишенным возможности самостоятельно проветрить комнату, а потом и через забор, бодро пробираясь через ряды расчёсок, к самому, что ни на есть, любимому месте в моей скучноватой жизни. Маленькое помещение, которое и гаражем не назвать, помешало в себя несколько полок с инструментами, покрышками и другой дребеденью, сил разобрать которую у меня не было, да и время было ограничено, и мой мотоцикл. Так что не теряя времени я подошла к расхлябанной, прогнившей доске в полу, давно уже запомнив ее расположение из-за ежедневного судорожного пересчета накоплений, хранящихся в пластиковом пакетике, что бы заветные бумажки не промокли. Там были, без приукраса, 15 зарплат ящиков, если не больше, но гораздо больше места в землянной дыре занимали мои мысли. Не было и дня, когда сбегая из Дома, я не хотела бы разможить голову о стену, закончить это, остановить, прекратить. Дом не принимал меня. Просто не желал. Он ненавидел меня, ненавидел, что я своими руками, убила, вероятно, с сотню человеческих душ. Для меня это было привычно, все как у всех, кто ступал на эту дорогу. Список этот не нуждался в записи, я запомнила все до малейшего, каждую деталь. Для начала надо скрыть лицо, для этого у меня был красивый, дорогой респиратор, он спасал меня от перцового баллончика множество раз. Потом надеть темные очки, со временем в них начинаешь спокойно видеть даже ночью. Дальше проще, капюшон на голову, бомбер на тело, берцы с большой подошвой на ноги. Теперь меня навряд ли отличишь от дохлого паренька, это хорошо, только на руку, туда, куда я пойду, парней жаждут больше. Затем берем заказ, кладем товар в положенное место, и забираем деньги. Иногда с клиентами нужно встретиться, это хуже. Боятся их не надо, им ничего не нужно от меня, кроме несчастного пакетика, но я все равно боюсь. Лица у них обычно бледные, глаза сильно впавшие, веки словно накачаны насосом, похоже на сендвич. Всю картину эту делает гораздо неприятнее вид обвисцей кожи, почти полное отсутствие мышц, череп у них видно так, словно бы это экспонат в извращенном музее. А вонь такая ужасная, что меня множество раз выташнивало желчью, которую я долго отдавала от респиратора. Оно и не удивительно: их конечности гнилые, как столетние помидоры, в этих щелях кожи торчат куски оторванного черного мяса и жира, часто виднеются даже кости в какой то слизи, не редко она как слюна бешеного звеля капает на обувь, когда они тянутся к объекту своей единственной любви. Вообщем и целом, картина отталкивающая. Но переодеваться в нормальную одежду, садиться на байк, надевать шлем, прожимать газ, и выезжать под задорное рычание мотора этого стоит. Свет гаснет в глазах на секунду, пока я роняю ручку газа до упора, давая мотоциклу стать моим спасителем на ближайший час. Свет фонарей бьет в лицо, машины еле-еле едут, я накореняясь обгоняю все, выезжая на лесную трассу. Заканчиваются светофоры и сладкие до рвоты парочки, когда я мчусь сквозь мрак леса. Знакомая трасса всегда отдается шумом в сердце, отдается.. Домом. Он не примет меня, но и пускать не хочет, окружает где бы я ни была. Я отгоняю мысли о мразотных девках, которые окружают меня днем, отгоняю мысли о их узколобости, забываю хотя бы сейчас про то, как сложно с ними, как глупо выглядят они со стороны, лелея свои идиотские проблемы. Шум двигателя давит все это, оставляя там, на поворотах, черными следами шин. Удивительно, чувствовать это. Чувствовать себя живой. Сливаясь с каждым поворотом, с каждым указателем, срастаясь с сиденьем телом, вдыхая запах бензина и елок.. Каждое ускорение дает моей душе развеять страх. Вот сейчас я не боюсь уже ничего. Смерть не пугает меня. Это единственный способ убивать себя каждый день, оживляя, метаясь меж противоречиями, которые устраивают меня. Вот она–моя свобода. Теперь я не чувствую и цепей дома, только оглушающий шум ветра. И барахление движка. ДВИЖКА?! Я затормозила, скрепя колёсами, и с оглушительным, душераздирающим криком, осела на асфальт. Посреди леса. Без инструментов. Без ничего. На глаза навернулись слезы. Я встала, пытаясь что-то сделать, но совершенно бесполезно осмотрела все, пачкаясь в мазуте. И я бы так и копалась там, в трубках и железках, пока не услышала треск за спиной. Треск, словно бы ко мне приблизилось что-то большое. Больше, чем человек. Больше, чем волк, лось или кабан. Оцепенела на долгие несколько секунд. Медленно провернула голову, боясь увидеть то, что там застыло. Сердце предательски резануло, ноги подкосились, шевелится было сложно, больно и страшно. В ветках было что-то.. Чего быть в реальном мире не должно. В наружности такого не водятся. Остатками сознания я понимала, хоть и не хотелось. Дом. Это Дом. Это он тянет ко мне свои лапы, похожие на ветви, это он гудит в ушах, это из за него я тут заглохла. Оперевшись на что-то, я услышала рев, и без раздумий запрыгнула на байк, рванула так, как не ездила никогда. Скорость валила за двести двадцать, да дела мне до этого уже не было. Лес закончился, но оно до сих пор было рядом, до сих пор ждало моей ошибки, я оставила байк во дворе какой то из расчесок, рванула через забор, раздирая ногу в кровь, и наплевав на безопастность, прошмыгнула в окно, не закрывая его, оставляя в коридоре Фазанов кровавую полосу, не чувствуя боли, побежала, спотыкаясь, на третий этаж. Ночной Дом, пока я в нем, лишь лелеял, давал превосходство над другими, не гнал в комнату. Я подбежала к окну, судорожно вглядываясь в ночь и медленно подгиная трясущиеся ноги. Эмоции захватывали все сильнее. Я ощущаю, как ледяными конечностями ужас утаскивает меня, вгоняет в дрожь, оставляя чистые инстинкты. Вопль застревает в горле, я расползаясь по полу, как гребённый слизень, и давлюсь слезами. Ничего не остается делать, кроме как прокручивать все это раз за разом. Много-много раз. Бится в припадке, в луже слез и крови. Не знаю, сколько времени прошло, пока я разлагалась там, под окном, пока я не услышала шаги. В одной походке я узнала Длинную Габи, шаги ее были шаркаюшими и в какой то степени неловкими, а другой слышно не было, только быстрый вывод. Кто-кто, а Габи привычки с собой разговаривать не имела, что казалось мне странно. Я уже давно поняла, что образы моих товарищей никто не видит, но осознание, почему только я говорю со своими, меня так и не сподвигло. Но сейчас не это было важно, а люди в коридоре. Это не было странностью, она частенько не пренебрегала прыгать по членам парней, удивительно, что она не залетела и еще не сдохла от СПИДА, хоть иногда очень хотелось. Сама я на нее никогда не кидалась, мне было лень этим заниматься, а вот две девочки с соседней комнаты очень даже не пренебрегали такой возможности. С ними я тоже никогда не общалась, хотя могла бы наткнуться. Противогаз, который валялся в моем гараже, был стащен из их комнаты сначала Рыжей, уже давно, а потом мной, недавно. Кажется, их прозвали Куцей и Коротышкой. Вторая была с еще большими странностями чем я, которая Коротышка, я сразу заметила, что она больше на мужика смахивает, чем на девушку, и обращались к ней тоже в мужском роде. Только ростом была совсем мелкая, мне по грудь если, а то и ниже. Вот их дуэт проносился как торнадо мимо моих ушей постоянно. Сплетни об этом союзе ходили среди девочек и старше, и гораздо младше. Иногда они начинали с кем то дружить. Ну, только Коротышка. Куцей никто никогда кроме ее дружка-коротышка в общем-то не нравился. Дружба у них водилась недолго, хотя Пышка с ними рядом вилась долго, я только приехала, а она уже за ними хвостиком моталась. Уж не знаю, что у них там произошло, но видимо что то серьёзное, что в один момент Пышку загнобили все девочки, а первой в этих рядах была Куцая, она вообще любила акцентировать внимание на внешности людей, часто пускала неприятные комментарии всем подряд. Меня это обошло, но и я ее обходить старалась, мало ли что. Габи у них пользовалась спросом, они частенько отпускали ей нелестные комментарии о ее росте, о груди и ногах, а особенно излюбленная тема была ее вагина. Мол, если она наклониться, весь Дом в нее засосет, а она и не заметит. Когда она проходила мимо, ей кричали "Шлюха!" и подобные оскорбления, а если удавался момент, Куцая, когда то отжавшая у Рыжей непонятно откуда взявшуюся в Доме камеру, фотографировала Габи в душе, а при ссорах развешивала эти фотографии на доске объявлений. Вообщем, личности, все трое, они были неприятные. Но мое и без того неприятное прозвище не хотелось дополнять чем-то типа "Нытик", и я поднялась с пола, вставая к окну. Мимо прошагала это подобие Слендермена и еще какой-то парень, с волосами ужасно масляными и спутанными, еще и не стриженными, так что патлы мотались по плечам. Мне показалось, что я с дальности своего положения почуяла запах от него. Про себя отметила, что прозвище у него должно быть что-то типа "Грязнуля" или "Вонючка", пока не заметила, как Габи отвела его от стула, стоящего посреди коридора. Только тогда я поняла, что увидела своими глазами объекта не редкого воздыхания девушек, местного авторитета, Слепого. Я чуть не расхохоталась, думая про себя, как вообще ему удалось занять место типа такого. Мою накотившую внезапно радость прервал режущий слух голос шпалы. Ну, так я про себя называла Габи. А он рядом с ней был как рельса. –Ты чего четырехаешься тут посреди ночи?!- Ее шепот был неприятным, я поморщилась и прочистила горло. –А тебя это волнует, шлюха?- Ее глаза превратились в щелки, видимо, она посчитала, что если ее трахает Слепой, то я перестану ее ненавидеть. Ненавидела я ее за то, что ей стоило только раздвинуть ноги, и ей давали то, что ей нужно. Она даже денег за это не брала. Дура. И шлюха. А если бы брала, назвала бы проституткой. А мне приходилось марать руки, делать ненавистные вещи, что бы получить деньги. А ей давалось все так просто, и меня бесило это. Так сильно бесило, что иногда я подумывала сдружится с Куцей и поливать ее говном из-за спины более авторитетной девушки. Слепой молчал. Мои глаза привыкли к темноте, и я видела что ему все равно. Лицо не выражало даже крапинки эмоций, ни злости, ни раздражения, ни согласия. Вообще ничего. Пренеприятный персонаж он, этот Слепой. Я бы не хотела с ним общаться. И он бы со мной тоже. Со мной вообще мало кто хотел общаться, Пышка пыталась как-то, после той самой ссоры, но я высказала ей все. Сказала, что она толстуха безмозглая, что друзей себе убогих нашла, что у нее не мозги, а обоссаные опилки. И еще несколько нелестных вещей. Она обиделась, даже расплакалась. А я рассмеялась над ней. Я смеялась над всеми, кто плакал при ком-то. Мне вот, когда я попала в Дом, палец сломали, а я не плакала. А она из за такой глупости разревелась. Это ведь даже не больно, и не страшно. Она могла исправить все, могла похудеть и найти нормальный круг общения, но не додумалась и продолжала обниматься только с макаронами в столовой. Так что ее я тоже ненавидела. И дружить с ней я не хотела. И вообще ни с кем не хотела, они все одинаковые и глупые, они не моего уровня. Девочки все такие, так что и Коротышку иногда понять можно. Она не хочет быть женщиной, что бы не быть тупой и чувствительной, но у нее не получалось. Она тоже была узколобой. Хотела дружить, но ее друзья, за неимением лучшего, тоже были дурами. И она была. И все тут были. Думается мне, что в мужском корпусе тоже есть такие. Но все равно хотела там побывать. Мне было интересно, что там такого есть у них, чего нет у нас. Я читала в книге, что мужская дружба существует. Оттуда же я вычитала, что женщины в природе своей Сплетницы и предательницы. И с того момента иметь с ними ничего общего не хотела. И феминизм тоже мне противен с момента прочтения той книге стал. Кажется, ее название было что то типа "Мужская книга для мужчин", а на первой странице было написано, что книга юмористическая. Но юмора я не нашла. Там не было даже анекдотов. Только рассуждения, которые мне очень понравились. И книга понравилась. Хорошая. Ее написала, к сожалению, тоже женщина, но видимо, женщины могут говорить что-то умное. Иногда. В своих мыслях я не заметила, как они ушли. Зато заметила, как этот дурацкий видок поднял мне настроение. Очень-очень поднял. Я рассматривала город. Луну в небе. Хотелось завыть на нее, как волк, но тогда у меня будут проблемы. Вот уйду в Дома насовсем, и буду выть на луну целый день. А может и в лес уйду жить. Я мечтательно вздохнула, облокотившись на подоконник. Опять стало грустно. Я даже хотела опять поплакать, пока из-за спины не раздался голос. Тихий, но я чуть не разбила лбом стекло, пока дергалась от неожиданности. Там был этот мальчик, он просверливал слепым взглядом дырку во мне. Сердце опять закололо. –Выходить ночью плохая инициатива.- Его голос был с хрипотцой, на шее были фиолетовые разводы помады. Я поморщилась, представляя, что они делали в комнате. Представила, как выглядел бы у них ребенок. Уродец. Еще и лбом бы проемы сбивал, как это делала Габи. Фу, от одной картинки в голове сразу затошнило. Противный бы получился типок. –А ты чего тогда шлюхаешься?- Я ответила колко, но недостаточно, и пожалела, что не добавила еще что нибудь. –Тебя это не касается.- На моем лице расползлась издевательская ухмылка, я сразу же придумала ответ, не оригинальный, но что поделать. –Тогда и тебя мое тут присутствие тоже.- Я победно улыбнулась, обычно девочки сразу сдавались после такого. –Ты убегаешь в Наружность каждую ночь,- Он констатировал это как факт –Что бы кататься на мотоцикле.- Я замерла. Как, черт возьми, он понял это?! –Гонщица.- Он снова сказал это утвердительно, но не мне, а себе. –Гонщица, значит.- Он ушел. На следующее утро, на завтраке, все уже забыли мою прошлую кличку. Я поняла это, когда Куцая в столовой показала в меня пальцем, декларируя –Гонщица пришла.