Смерть Лоуренса

Кардинал, разумеется, не стал дожидаться Терцо в камере. Если бы он помедлил, то упустил бы Лоуренса и не выполнил данное себе обещание. Идти с пустыми руками было неправильно, и как удачно, что нож, припрятанный после их ритуала, был спрятан именно внизу. Это была перестраховка, которая, возможно, не понадобилась бы, но оказалась очень кстати. На его пути не было никого, кто мог бы помешать. А если и помешает, Карди позаботится о том, чтобы его сердце больше не билось в груди. Убивать плохо, но иногда это просто необходимо. Копиа не помнил, как добрался до своего тайника, ноги несли его сами. Вытащив камень из стены, он наконец достал длинный нож. В свете ламп, в легкой полутьме его глаза снова заблестели, и зрачок моментально сузился. Дело оставалось за малым: найти Лоуренса, который, по словам Кевина, обычно приходил самым первым в ритуальный зал. Как порой этот мальчишка был полезен! Босиком Копиа передвигался почти бесшумно, лишь тревожа крыс, которые искали себе еду. Совсем скоро он достиг большого зала, где раз за разом загорался свет. Шатен спрятался за одной из колонн с дрожащими от адреналина руками. Его маленькие друзья бежали прочь от входной двери, создавая немало шороха. Как только Лоуренс отвлечется, он будет рядом. Шатен буквально мог слышать чужое сердце – или это все-таки было его? Кровь била в висках, дыхание стало тяжелее, кардинал мог поклясться, что чувствовал жар в паху и странное теплое чувство, зарождающееся глубоко внутри. Наброситься и растерзать? Или мучить старикашку неспешно?        Его глаза горели безумием, мысли спутались в голове, и лишь ноги вели его обратно к двери, чтобы запереть ее. Копиа знал, что Лоуренс догадался, что не один здесь, в этом огромном зале. Так и было, старик почти чувствовал, как к горлу подступает ком. Не издав ни звука, мужчина двигается к стене, чтобы не оказаться жертвой, попутно ища, что можно схватить, но роняет канистру с маслом, которое после разливается в канаву, где давно иссохла кровь. Страх заставляет сердце биться до безумия быстро, а мозги соображать. —Т..ты слишком слаб, ты вряд ли сможешь напасть на меня, я куда сильнее, поэтому сдавайся, мерзкий сатанист... – говорил Лоуренс, стараясь звучать вполне уверенно, несмотря на дрожь в голосе. Тишина, никто не отвечал. Был слышен лишь шорох, а после послышался звук, словно влажными ступнями ступали по каменному полу. Этот противный звук прилипающей кожи, смешанной с пылью. Мерзость, от всего этого желудок Лоуренса грозился извергнуть недавний завтрак. – ВЫХОДИ, МАТЬ ТВОЮ, ГРЕБАНЫЙ ТРУС! ИЛИ СКОЛЬКО МНЕ НУЖНО ПЕРЕБИТЬ МЕРЗКИХ ТВАРЕЙ, ЧТОБЫ ТЫ НАКОНЕЦ ПОНЯЛ, ЧТО ТЫ НИЧТОЖЕСТВО И ТВОЙ ДРУЖОЧЕК ТОЖЕ?! – старик сорвался на крик, потеряв бдительность, пытаясь отыскать глазами знакомую фигуру, которой нигде не было, нервы были на пределе, как и желание выжить, – СКОЛЬКО РАЗ МНЕ НУЖНО СЛОМАТЬ ЭННИО КОСТИ, ЧТОБЫ ТЫ НАЧАЛ СКУЛИТЬ, КАК ПСИНА, МОЛЯ О ПОЩАДЕ, А? Секунда, быстрое мгновение, и одна из ламп погасла, потом еще одна, еще и еще, пока из света не остался лишь один канделябр в руках у обезумевшего мужчины в порванной рубашке с выжженным крестом на груди. Он по-крысиному раскачивался из стороны в сторону, уставившись на Лоуренса. И в тот момент священник понял: перед ним стоял монстр, которого он создал сам, человек, которого ломали и сломали так, что тот переродился. Или же он открыл ящик, который никогда не следовало открывать. Белый глаз так и манил: то, как огонь отражался в нем, было почти гипнотически. Страх. Мгновение. Сожаление. Возбуждение. Не успев и моргнуть толком, кардинал произнес: – Будет весело, но выживут не все~        И вот канделябр со звоном летит в масляное пятно, зажигаясь ярким пламенем, наполняя пространство невыносимым запахом. От яркого света защипало в глазах, отчего священник не заметил, как Копиа исчез из виду и, словно из ниоткуда, появился позади, пронзая его бок ножом. Миг – и гримаса острой боли вспыхнула, как спичка, на лице Лоуренса, заставляя его застыть от шока и уставиться на лезвие, покидающее его плоть. Где-то за спиной послышался удовлетворенный рокот, а после толчок. Лоуренс упал на колени и развернулся лицом к нападавшему: на лице последнего, искаженном безумием, сочилась похоть. Язык кардинала скользил по ножу, собирая кровь.        —Даже на самых святых есть управа, а ты сладок, как мед. Как насчет пощекотать нервишки? – проговорил кардинал с явным наслаждением в голосе, растягивая слова нарочито, пока голос дрожал от возбуждения. – Давай-ка проверим, успею ли я вырвать тебе кишки до того, как ты сдохнешь, а? Копиа приближался довольно медленно. Несмотря на то, что боль отрезвляла разум, священник понимал, если он выждет правильный момент, то выхватит нож и зарежет этого ублюдка нахрен. Только вот живым отсюда уже явно никто не выберется. Лоуренсу стало противно. Нет, не такой конец он себе предрекал: только не сдохнуть от рук психопата, над которым издевался сам.        – Сколько бы ты себя ни убеждал, отец Фиоре, или как тебя там... Ты не получишь ни грамма удовольствия от моей смерти, ты только докажешь, что ты никчемный... -кашлянув, Лоуренс вытер рот и обнаружил кровь, что только вызвало у него приступ смеха. – Тогда я окажу тебе услугу, милый мальчик! – проговорил шатен и тут же схватился за чужие руки, пытаясь прижать их к полу, но старик, несмотря на ранение, был куда сильнее, чем ослабленный за эти дни кардинал. Однако, хорошенько пнув священника по ране, Копиа смог добиться своего, и вскоре он оседлал бедра жертвы, вцепившись тонкими пальцами в голову противника, пока большие мозолистые пальцы не стали давить на глазницы священника. Лоуренс истошно завопил, пытаясь высвободить руки, но гаденыш надавливал на рану на боку своим бедром. Вспышка – и видение закончилось, оставляя за собой слепоту, адскую боль и ужасный звон в ушах. Лоуренс чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. – Нет-нет-нет, не смей отключаться, мы только начали! – прокричал кардинал, с силой ударив священника по лицу. А дальше... Дальше все было словно в беспросветном тумане, ощущался лишь запах гари, крови и пота. Лишенный зрения, он, как раненый зверь, лишь скулил, мычал и булькал, когда рот наполнялся кровью оттого, что ему разрезали рот и пытались вырезать язык, когда мышцы, соединяющие его нижнюю челюсть с верхней, с противным звуком были поделены пополам, заставив кость свисать безвольно, давая ублюдку с белым глазом полный доступ к наслаждению агонией. Боль ушла, оставив место пустым ощущениям. Кардинал рычал, если так можно было назвать звук, исходящий изо рта шатена. Он смотрел на картину, которую собственноручно создал, голова кружилась, а нож словно порхал по коже священника, рассекая плоть, словно ткань, затем лезвие проникло в самую глубь. Из хрипящего горла вырвался последний вздох, пока Копиа наслаждался своей местью, упивался этой толикой власти. Мужчина бил, бил ножом по груди уже мертвого человека, без остановки, пока на глазах не появились слезы. Белый глаз блестел, в нем отражалось изуродованное тело на фоне пламени. Кости хрустели от ударов, пока Копиа не погрузил в еще теплую плоть свои пальцы, ощущая влажную текстуру. Жар в паху стал просто невыносим, адреналин в крови зашкаливал, крысы роились рядом, выхватывая ошметки плоти священника и растаскивая по углам. Хруст, чавканье, писк и урчание животных. Кардинал схватился за свое лицо и улыбался. – К... Копиа..? – Терцо пришел на шум, вернее, на запах гари, когда не обнаружил мужчину в камере. На лице Папы застыл ужас. То, что он увидел в глазах кардинала, он бы предпочел забыть. Терцо не сделал ни одного шага вперед. Он замер, словно ожидая, что в любую секунду обезумевший от убийств человек перед ним мог наброситься и на него самого. – Терцо..? Он... ОН больше не навредит... Никто не посмеет навредить тебе... – проговорил Копиа, глядя в ответ на Папу; руки у кардинала дрожали, он плакал, пока пытался подняться на ноги, роняя нож и приближаясь к брату. Терцо не отступился, хотя следовало бы – нормальный человек давным-давно сбежал бы и оставил этого монстра здесь. Но, возможно, больше не нужно убегать? Кардинала сделал таким и он в том числе. Миг – и Терцо раскрыл руки, ловя в свои объятья мужчину с веснушками, дурацкими бакенбардами и волосами, слипшимися от крови и пота. Копиа прижался к Терцо и зарылся носом в его шею, вцепившись в него пальцами, сжимая рубашку на спине. Терцо гладил того по голове, шептал, что все хорошо и что им пора идти. Копиа попросил всего одно мгновение. Еще немного. Совсем чуть-чуть. Когда кардинал поднял взгляд, Папа увидел такие покорные, влюбленные глаза, почти нежные, но такие истощенные болью. В сердце неприятно кольнуло. Если бы он знал раньше, если бы только мог все исправить... Но пути назад нет и не будет. Уже ничто и никогда не будет как прежде...