Золотое яйцо

Тяжёлые когти сдавливают грудную клетку ослабшего юноши, вдавливая ослабленное, раздетое зверем от тяжёлых доспехов в необузданной ярости израненное тело в трескающий, царапающий и раздробленный камень пещеры. Сквозь пелену разъедающих глаза слез, вызванных болью и разочарованием, он видит как яркие, янтарные глаза застилает идущий из рычащей пасти пар. Он знал, что идёт на верную смерть. Ему необходимо найти яйцо — либо пасть, попытавшись. И сейчас, отворачиваясь к заветному сокровищу, к спасению, к своей единственной надежде на будущее, надёжно лежащей в розовеющих угольках костра, Чонхо, видя свое израненное отражение в глянцевой золотой поверхности и чувствуя, как слюна величественного дракона капает на исцарапанную острыми, как лезвие, когтями щеку, думает о том, как же глупо и самонадеянно это было. Его Король, его любовь… Тот, ради кого Чонхо затеял этот подвиг. Тот, ради кого ему не страшно умереть. Кто позаботится о нем, когда зверь, что вкушает его мучения сейчас, не торопясь наносить смертельный удар, наестся, наконец, его отчаяньем? Кто будет готов защищать его короля ценой собственной жизни? Кто будет держать его за руку, когда муки болезни снова станут терзать его ослабленное в ночи тело? Кто поцелует искаженные мольбой, пересохшие, растрескавшиеся от тяжёлого дыхания губы, когда король вновь заплачет, думая, что это его последняя минута в царстве живых? Он не смог спасти своего короля, и это только половина его тяжёлого греха. Он оставил его — и теперь Ёсан умрет, терзаемый одиночеством и горем помимо проклятой хвори. Он подвел своего короля. — Мне жаль, мой король, моя любовь… — шепчет Чонхо, с трудом выталкивая слова из тяжёлой от нагретого воздуха, в котором, словно снег, кружит мелкий пепел, груди. — Я не смог спасти тебя… Заполненный жаром пещерный воздух превращается в яд, и Чонхо сдаётся, оставляя попытки делать вдохи. Голова кружится. Давление на тело медленно пропадает, пока голова заполняется образами, не в силах справится с голодом по прохладе и чистому ветру. Он бредит. Камни под ним ощущаются водой, раскачивающей его буйком на волнах, и прямо перед тем, как погрузится в то, что Чонхо кажется неминуемой смертью, он видит отблеск янтарных глаз и слышит низкий, утробный голос. — Никогда не перестану удивляться тому, насколько смертные глупы и безрассудны. Чонхо подбрасывает на жёстких камнях резким пробуждением. Ошарашенный тем, как тело жадно вынуждает его делать вдохи прохладного воздуха, он неосторожно порывается встать, падая и падая на неустойчивых ногах, пока зрение не улавливает чужое присутствие. Крепкий, высокий и статный юноша стоит перед ним, невпечатленный его состоянием, а затем отбрасывает в сторону тяжёлое ведро, разливая остатки воды на моментально испаряющий влагу камень и игнорируя визг древесины, ударяющейся о стены пещеры. — Тебя надо было остудить. Хватаясь за камень, Чонхо прижимается к стене на наровящих согнуться ногах. Его тело не болит. — Кто ты? — Руками рыцарь ощупывает свое тело, обнаруживая что все раны на теле полностью исцелились. Подняв руки к лицу, он нащупывает грубый, глянцевый шрам на щеке, где только недавно были оставлены глубокие борозды от лезвий драконьих когтей, что резали плоть как острый меч режет нежный пергамент. — Где дракон? — А я уж подумал, что если исцелю тебя, ты соизволишь поздороваться и сообщить цель своего визита, — выдыхает юноша, разочарованно разводя руками, прежде чем сложить их на груди. Оцепенение охватывает тело рыцаря. Юноша перед ним — невероятной красоты молодой человек с заострёнными чертами лица и отблескивающими золотом светлыми волосами, спадающими на высокие скулы — смотрит на него строгими и прозрачными янтарными глазами, суженными и медленно моргающими третьим, рептильим, веком. Он почти не верит своим глазам. И, возможно, если бы не верил — было бы гораздо лучше. Если бы перед ним был обычный юноша, можно было бы надеяться на спасение. Но перед ним дракон — с человеческим ликом, но все тот же зверь, что недавно обжигал его лицо огненным дыханием, делая кожу и плоть мягкой и податливой, чуть ли не сползающей с костей как расплавленный воск свечи. Юноша, замечая его настороженность, только расплывается в тонкой, кривой улыбке. — Что же ты пятишься, человеческое дитя? Я даже оставил тебе напоминание о том, что невежливо заявляться без предупреждения и нападать на спокойно коротающих вечность созданий, — дракон кивает в сторону его щеки, подходя ближе и слово любуясь оставленным шрамом. Чонхо не понимает, что от него хочет столь величественное и опасное существо. Он не верит, что у него есть шанс остаться в живых. Он гордо выпрямляется, опираясь о камень. — Ты хочешь сказать, что величественный, знаменитый своей жестокостью и кровожадностью дракон отдал бы мне золотое яйцо, стоило мне лишь вежливо попросить? — выплевывает Чонхо, наблюдая, как зверь приближается, недовольно выпуская через ноздри облачко пара. — Ты хочешь сказать, слабое, невежественное человеческое дитя, что тебе лучше всех известно о деяниях любого дракона и стоящего за ними пути мудрой, бессмертной мысли? — рычит юноша, возвышаясь над рыцарем и укалывая его нечеловеческой остроты ногтем прямо в грудь. Коготь разрезает то, что осталось от ткани его одежд, царапая до красноты кожу и поднимаясь к шраму. — Скажи мне, рыцарь, твой король… — зверь замирает, склоняясь, чтобы заглянуть ему в глаза, и снова растягивает губы в оскале, — твоя любовь, — поправляет он себя и цокает, когда Чонхо сжимает зубы в ярости от насмешки над его предсмертным отчаяньем, — разве он не велик? — Велик, — Чонхо сдерживает собирающуюся в глазах влагу, когда перед глазами возникает знакомый образ. Дракон хмыкает. Склоняется ещё сильнее, перемещая руку на камень и чуть наклоняет голову, словно с любопытством рассматривая реакции рыцаря. Третье веко мерцает, полностью укрывая янтарь насмехающихся глаз. — Разве не знаменит своей справедливостью? — урчит юноша, обжигая его дыханием. — Щедростью? — Знаменит. Дракон скалится, довольный ответом, и Чонхо удерживает себя на ногах, стараясь сохранять достоинство. — Тогда почему же ты ставишь меня ниже своего короля? Или, быть может, и ему ты при первой встрече угрожал мечом в безопасности его замка? — Чонхо снова тяжело дышать — юноша выпускает изо рта жар прямо в его лицо. — Учат ли вас, человеческое дитя, манерам? Или, быть может, вы все такие же звери, какими рисуете нас в своих книжках? — Чонхо молчит, наблюдая за тем, как узкие зрачки дракона плавно расширяются. Дракон кажется то ли рассерженным, то ли впечатленным его стойкостью, и Чонхо не хочется узнавать точную причину. Коготь зверя вновь возвращается на его шрамы. — Скажи мне, рыцарь, твой король… твоя любовь. Он добр? Заботлив? Честен? Знает ли он о том, какую гадость ты был готов совершить ради его спасения? Кого был готов убить, не ведая могущества и важности столь редкого и полного магии создания? Чонхо опускает глаза, выдыхая скопившуюся внутри ярость и нетерпеливость. Он не может понять, зачем зверь мучает его. Зачем расспрашивает о его короле. Он покинул Ёсана обманом — так было нужно. Узнав о цене собственного спасения, король запретил Чонхо отправляться на поиски золотого яйца, не испытывая ни радости, ни надежды — лишь оплакивая ещё не случившееся преступление. Добросердечный король никогда бы не лишил ребенка матери. Никогда бы не покусился на жизнь и свободу другого существа, даже когда на кону его жизнь. Чонхо смог закрыть на это глаза. Ради короля — ради его любви. Он собирался умереть ради него. Он собирался нести грех ради него. Он собирался терпеть злость, ненависть и непростительность своего короля, лишь бы тот продолжил быть. Он, возможно, жалеет о своем поступке сейчас, лишь потому что уже, очевидно, проиграл, истратив себя только для того, чтобы быть убитым, но тогда — Чонхо тогда не жалел. Его молчания достаточно зверю. Юноша фыркает, отходит от него к тлеющим уголькам, и, склонившись над золотым яйцом, мягко оглаживает гладкую поверхность, прежде чем заботливо обхватить его пальцами и прижать к груди. — Веди меня к своему королю, рыцарь. Я помогу, — узкие глаза снова укрываются чернотой: существо моргает, словно пытается убедить его в своих словах. Чонхо же впервые набирается сил отлипнуть от стены. Его тело бурлит опаской. Он не хочет видеть дракона вблизи своего короля. Он не доверяет ему — имея столько силы, чего стоит такому могущественному существу раздавить его под собой, как муравья? — Привести тебя к моему королю? Чего тебе стоит убить его и меня и свить для себя и своего отпрыска гнездо на теплых костях королевства? Ты держишь меня за дурака? — выплёвывает Чонхо, стискивая зубы, когда человеческое тело дракона словно увеличивается в росте, отбрасывая слишком большую, величественную тень. Облака пара вновь покидают его расширенные от злости ноздри. — Следи за языком. Ты все ещё не представился мне, — рычит дракон, почти с той же громкостью, что рычал в своей волшебной форме, сжимая свободную руку в кулак. — Я в любом случае помогу твоему королю, но мне действительно ничего не стоит вновь открыть твои раны. Вряд ли твой король сильно расстроится, когда я поведаю ему о твоём невежестве, — юноша приближается вновь, в пару шагов преодолевая расстояние до Чонхо и жестко хватая его за плечо. — Пока что для меня ты не больше чем разочарование и помеха. Ещё одно грязное предположение обо мне и моем народе, слабое человеческое дитя, и я оставлю тебя гнить здесь, — бурлящая злость в груди дракона шипит испаряющейся во рту слюной, и Чонхо сглатывает ком в горле. — Теперь скажи мне свое имя, — громкий и разъяренный голос отбивается эхом в стенах пещеры, и Чонхо зажмуривается от желания закрыть уши, — иначе я буду звать тебя неблагодарной грязью под моими лапами до конца твоих дней. У него нет выбора. По крайней мере, либо зверь действительно сможет помочь, либо ему снова выпадет шанс умереть за своего короля. — Сэр Чхве Чонхо, — проглатывая страх и непонимание, Чонхо поднимает голову. Дракон довольно выдыхает. — Запомни, Сэр Чхве Чонхо. Ты заслуживаешь знать имя дракона, которого собирался убить, как и любой дракон заслуживает знать имя своего убийцы, — юноша вновь склоняется, заглядывая ему в глаза, отблеском янтаря передавая свою серьезность. — И сегодня тебе не удалось убить дракона по имени Сон Минги. Дракон нежен — со своим яйцом, конечно же. Чонхо подмечает, когда Минги, обратившись вновь в громадного зверя, от вида которого у Чонхо ноет шрам и фантомные переломы, мягко и осторожно подбирает пастью крошечное в сравнение с ним яйцо, осторожно закрывая его в тепле за рядом огромных клыков. С Чонхо он не нежен от слова совсем. Когти вновь обхватывают его грудь, сдавливая туловище, и дракон взмывает в воздух, направляясь туда, куда ему указал Чонхо. Грубые потоки ветра лупят его, как тряпичную куклу разбрасывая в разные стороны, и внезапные сокращения лап вокруг угрожают Чонхо падением с высоты. Каждый раз, когда Чонхо кажется, что дракон собирается выпустить его, и он кричит, цепляясь за грубые когти, дракон заливисто фыркает, довольный его страхом. Дорога до королевства занимает совсем мало времени — Минги рассекает расстояния мощными взмахами золотых крыльев, и они слепят Чонхо, словно прямые лучи полуденного солнца. Дракон глумится над ним, отпуская в метре на землёй, и пока Чонхо перекатывается по весенней траве королевского сада, драконье фырканье мягко превращается в заливистый, низкий человеческий смех. В человеческом обличии Минги протягивает ему руку. Тяжесть недоверия в груди Чонхо медленно формируется в страх. К моменту, когда они, с трудом, учитывая необъяснимое отсутствие Чонхо на службе и компанию мистического юноши, пробираются в замок, на королевство падает тень ночи, и в каменных стенах настолько тихо, что Чонхо переживает, не опоздали ли они. Он теряет осторожность в спешке поскорее проверить, как его король, и дракону приходится одергивать его, когда они чуть не попадаются страже. Королевские покои не охраняются — подмечает Чонхо, проглатывая тревогу. Она спадает с него как только он спешно открывает дверь и его встречает острый меч Юнхо, в глазах которого тут же сверкает узнавание. — Где ты был? — его друг опускает меч и тут же хватает его за то, что осталось от ворота его рубахи. Чонхо, за день привыкший к грубому обращению, послушно позволяет затащить себя в покои. Дракону же приглашение не нужно: нацепив жёсткое выражение лица, Минги гордо входит, взглядом сразу же приземляясь на ослабленном теле короля, чей беспокойный сон поддерживает стопка объемных подушек под спиной. Юнхо, в отличие от Чонхо, сразу узнает могущественное существо, в оцепенении опускает друга и, кажется, забывает о своей злости. — Где ты его нашел? Чонхо же, не отрывая взгляда от своего короля, отмахивается от него. — Потом, — просит он шёпотом, цепляясь за усугубившуюся бледность родного лица. — Он поможет? — Если ему шкура дорога, — торопливо добавляет Чонхо, и машет рукой, прогоняя друга. Рыцарь растерянно смотрит на посетителей своего господина, но кивает, решительно покидая покои, чтобы охранять дверь. Дракон тихо и осторожно ступает к королевской постели. Рукой, не занятой драгоценным яйцом, проводит по потускневшим светлым локонам короля, и Чонхо сдерживает желание отрубить дракону руку. — Неисправимый. Прекрати уже свои угрозы, я ведь могу передумать, — отвлечённо говорит Минги, совершенно без злости в голосе. По лицу дракона Чонхо видит — не передумает. — Он выглядел лучше, когда я уходил, — задыхаясь, шепчет Чонхо, забывая о своей настороженности перед зверем и падая на колени перед кроватью, с которой свисает бледное, худое запястье. — Знаешь, Сэр Чхве Чонхо, я рад, что ты пришел ко мне, с убийственными намерениями или без них, — мурлычет Минги, опускаясь на одеяла и приподнимая край. Он мягко опускает золотое яйцо между туловищем и рукой короля Ёсана, довольно цокая, словно убаюкивая ребенка. Чонхо, кажется, слышит тихое "вот так, иди как папочке", но отказывается понимать это каким-либо образом, пока его любовь выглядит настолько близкой к концу. — Это был бы его последний день. Чонхо отмахивается от него, с надеждой закрывая глаза и прижимаясь щекой к холодной ладони Ёсана. Минги не кажется обеспокоенным. Чонхо не знает, положено ли такому существу беспокоиться, но дракон мурлычет гортанно, повышая температуру в комнате своим присутствием, и от него не жарко смертельно, как раньше, а тепло, словно зверь создаёт уют. Тонкие пальцы теплеют в его хватке, и Чонхо чувствует жгучие слезы на ресницах, всхлипывая. — Что дальше? — бормочет он сквозь слезы, ощущая, как жизнь возвращается в родное тело. Дыхание Ёсана впервые выравнивается, чистое — незамутненное болезнью — и стабильное. Ещё мгновения назад готовый убить существо, стоящее между ним и здоровым, счастливым королем, Чонхо теперь готов услышать цену, готов заплатить её, какой бы она ни была. — Наш король… — начинает довольно Минги, и Чонхо покрывается мурашками от восхищения в глубоком голосе, — наша любовь проснётся в течение нескольких минут. Он будет здоров и силен до тех пор, пока драконы под его опекой. Наш народ будет относится к нему как к равному. Я останусь здесь и буду охранять Его Величество пока он сам не решит отпустить меня. Чонхо благодарно кланяется, проглатывая непрекращающиеся слёзы. — Посмотри на себя сейчас, — фыркает Минги, закатывая глаза и вздыхая — не утешать же ему так сразу своего бывшего убийцу. — Что ж, не могу осуждать твои трудности с доверием. Ходят слухи, что добротой короля Ёсана пользовались все, кому не лень. И смотря на него сейчас, не могу пообещать, что не буду вести себя хуже твоего. Но все же знай свое место, хорошо? Между ними повисает темное, насыщенное понимание. Чонхо не знает, что чувствует. Возможно, позже, вернувшись к сегодняшнему дню, он сможет разобраться во всех эмоциях и утихомирить бушующее в груди сердце, но сейчас он зол, восхищён, пристыжен — и все вместе эти чувства давят на его грудную клетку, перемешиваясь с переживаниями о своем любимом. Ему не нравится дракон. Но он ему должен — за нападение, за оскорбления, за спасение его короля. — Знаешь, Сэр Чхве Чонхо, — вдруг с искоркой задора начинает Минги, и когда Чонхо поднимает глаза, янтарь в чужом взгляде опускается на мягко подрагивающие кончики пальцев медленно пробуждающегося короля. — Королю ведь не обязательно знать о том, как именно мы встретились, правда? Не будем тревожить ослабленный ум, м-м, как думаешь? По крайней мере, пока что. Чонхо грустно улыбается. Это кажется очередной ловушкой. Ещё один долг — драконье молчание. Но он не в силах представить себе разочарование на родном лице. Оно разобьёт его, окончательно, и ему отчаянно необходимо поцеловать свою любовь хоть раз перед тем, как он его возненавидит. — Ну, не куксись. Скажешь ему после того, как я тебя прощу. Король Ёсан открывает ясные, теплые глаза. Его встречает его верный рыцарь, его любовь, и золотой дракон — одно из самых редких, могущественных существ, оставшихся в этом мире. Минги знает — он будет слаб и несообразителен первое время — но со временем и преданностью своего рыцаря и драконов, он станет одним из самых сильных правителей на континенте. — Твоё время ещё не пришло, мой король, — мурлыкает Минги, оглаживая когтистой ладонью розовеющую щеку молодого короля. — Набирайся сил, и мы поговорим с тобой о воспитании твоих рыцарей, м? Золотое яйцо, пригретое королевской добротой, мягко светится вечной, мудрой жизнью.