The Sea Prince

      Когда метка в форме дракона на плече Кинна вспыхнула добела в разгар напряженной встречи с Северным Королевством, он быстро согласился на все их условия, поблагодарил всех за потраченное время и спокойно покинул тронный зал. Он перенес каждую последующую встречу, которую запланировал на оставшиеся две недели, и мобилизовал свою свиту, чтобы совершить путешествие из своей крепости в Бангкоке на Летний остров, который принадлежал семье его матери на протяжении нескольких поколений. Они проводили каникулы на его пляжах, когда она ещё была жива и в доме его отца все еще царила радость.       Это был остров, где он встретил свою вторую половинку, и именно отсюда они оба правили страной.       К тому времени, как два дня спустя взошло солнце, Кинн уже выскользнул из дворца с походным рюкзаком за спиной и своим счастливым мечом, надежно вложенным в ножны, потому что как правитель Южного королевства и не мог путешествовать безоружным.       Направляясь к их обычному месту встречи, он смотрел на море со скалы, с которой спускался. Здесь оно было самого яркого кобальтово-синего оттенка.       Синий был цветом его снов.       Синий был цветом всего, что Кинн оставлял себе.       Спуск по отвесному склону скалы, обрывавшемуся в море, был нелегким, и ему пришлось пробираться вплотную к вертикальным стенам, поскольку в некоторых местах тропинка сужалась едва до метра в ширину. Как суверенный правитель, он обладал властью и богатством, чтобы проложить простой путь к пещере, облегчив себе спуск. Но это выдало бы их тайное место встречи, а Кинн не мог этого допустить. Для двух жизней, которые по праву рождения принадлежали нуждам их королевств, эта пещера была единственной вещью, которую они могли решительно назвать своей.       Кинн не возражал. Все, что имело большую ценность, стоило усилий. И его родственная душа была для него дороже, чем все королевства на суше или под водой, вместе взятые.       Добравшись до песчаного пляжа, скрытого глубоко в гигантской расщелине вертикальной скалы, он стал искать знак, который принц всегда оставлял для него. Осмотрев песок, он увидел то, что ждало его там, где пляж переходил в утес: груду тщательно разложенных гигантских раковин и ракушек. На них лежала цепочка из разноцветного жемчуга — экрю, серого и черного, конечно, но также фиолетового и розового, как морская пена. Некоторые были идеально круглыми, некоторые имели форму слезинки, а одна, в частности, была продолговатой, как баклажан, загнутый на кончике. Кинн дотронулся до каждой жемчужины, чувствуя влажную и прохладную поверхность под кончиками пальцев, прежде чем оставить их на месте, как священный дар. Он заберет их позже, когда придет время уходить. Никто не прикоснется к ним.       Следы вели от алтаря к стене растительности и обратно, как бесконечная петля. Но Кинн знал лучше. Он отодвинул тяжелый занавес из переплетенных виноградных лоз и увидел те же две пары шагов, одна из которых исходила из глубины прохладного нутра пещеры, другая возвращалась от подарка, который был оставлен для него снаружи. Пещера представляла собой глубокий нисходящий туннель с высокими сталактитами, сочащимися влагой, в то время как бледно-голубое свечение, ровное и подернутое серебром, парило вдалеке.       Тропинка была ровной, нетронутой, защищенной своим труднодоступным расположением и замаскированной от любого, кто мог бы подумать искать ее. Принц показал ему её, когда они впервые встретились, в те первые дни любви, когда они были вынуждены держать свои отношения в секрете от своих семей.       Признание далось с трудом. Древние душевные узы были предопределены Вселенной, и противиться судьбе было грехом. Как сын отца-разжигателя войны, руки которого были обагрены кровью слишком многих завоеванных королевств, Кинн был олицетворением греха. И все же со своей парой он познал мир и очистился, став праведником, который отбелил свою душу от черных отметин своей преданностью человеку, который был столь же прекрасен душой, сколь и великолепен внешне.       Он достиг внутреннего святилища пещеры, темноту которой освещали длинные бусины серебристо-голубого света, цеплявшиеся за зазубренную скалу, окружавшую её. Вдоль стен и пола рос бархатный ковер из темно-зеленого мха, который, как знал Кинн по прошлому опыту, ощущался кожей что прохладный бархат.       В центре пещеры, под жемчужными каплями света, находился большой бассейн глубиной в сажень. Кинн подошел к краю, вглядываясь в стеклянную поверхность, отражавшую длинные полосы света наверху. Когда по центру пошла рябь, он сбросил рюкзак и расстегнул пояс с мечом, позволив всему соскользнуть на землю рядом с ним.       Показалась темная голова, с нее капала вода на широкие золотистые плечи и самую тонкую талию, какую Кинн когда-либо видел. Жабры на его шее затрепетали, как нежная перепонка медузы, прежде чем плавно перейти в кожу. Струйки воды забрызгали тунику Кинна, но он не обратил на это внимания. Принц оперся предплечьями о каменный выступ, на который прислонился Кинн, янтарные глаза идеальной формы смотрели на него со знакомым озорством. — Здравствуй, Принц суши.       Сердце Кинна сильно забилось в груди. Он вел напряженное, хотя иногда и пустое существование, когда его принц уходил, но этот единственный момент компенсировал всю ту тоску, которая иногда лишала его сна по ночам, когда он терялся в мыслях о вакууме, который его пара создавала в его душе каждый раз, когда его призывали обратно в королевство его матери.       Кинн улыбнулся ему сверху вниз. — Здравствуй, Принц моря.       Смех, которым были встречены эти слова, был хриплым и звонким, эхом отдаваясь от неровных стен пещеры.       Без предупреждения он подтянулся прямо над выступом, его мощные руки удерживали его в вертикальном положении, пара жабр, которые находились в мягкой плоти между его ребрами, плотно закрылись, когда соприкоснулись с воздухом.       Под поверхностью воды его хвост вилял и поддерживал его. Он переливался оттенками серебра, фиолетового и розового. Каждая чешуйка была окантована красным цветом, который начал проявляться после того, как они впервые сошлись вместе. Кинн узнал, что такая трансформация, как появление у него знака души дракона, происходила только между «пламенами-близнецами», особенно редкой формой родственной души. Цвет крови на его чешуе олицетворял кровные узы, которые были столь же драгоценны, сколь и прекрасны, потому что в истории всего сущего никогда не было известно, чтобы мерфолки и народы суши были связаны душами.       Это вызвало настоящий переполох, и их семьи оказали ожесточенное сопротивление. Однако в конце концов они согласились на брак при условии, что Порш будет ежегодно возвращаться ко двору своей матери, расположенному в самой глубокой части моря, на зиму и оставлять водное княжество, которым он правил с момента достижения совершеннолетия, в руках управляющего совета до своего возвращения.       Как для Путника с поверхности суши, королевство Порша было единственным местом, куда Кинн не мог последовать, и они были вынуждены проводить три месяца отдельно друг от друга каждый год.       Теперь он вернулся пораньше, без церемоний и свиты. Он вернулся к Кинну.       Морской Принц удерживал себя на месте, мощные движения хвоста удерживали его в воздухе. Его губы, шепчущие на расстоянии дыхания от губ Кинна, согревали его кожу своими словами. — Назови меня по имени.       Кинн хорошо знал эту игру. Они играли в нее много раз за эти годы. Он склонил голову набок, словно раздумывая, выполнить ли его просьбу или позволить ему еще немного побыть в подвешенном состоянии, но реального решения принимать было не нужно. Это было сделано с тех пор, как он впервые наткнулся на своего принца в соседней деревне, который наслаждался тем, что мог пользоваться ногами на суше. Метки их душ загорелись, навсегда запечатав их судьбы и судьбы их королевств. — Порш.       Губы Порша изогнулись в улыбке, прежде чем он сократил расстояние между ними, теплые влажные губы с привкусом соли коснулись губ Кинна. Он мгновенно сдался давлению мягких губ Порша. Он ощутил на них дикие течения бесконечного моря и луну, которая притягивала и выталкивала его воды к краям земли. Порш как-то сказал Кинну, что на вкус он такой же, как вкус вещей, созданных человеком, — металл, дерево и слабый привкус растительности, пробивающейся из земли. Это были вещи, о которых мерфолки знали только из легенд или от редких представителей, таких как Порш, которые могли короткое время ходить по суше.       Порш отпрянул, оставив Кинна безутешным. Встретившись взглядом с Кинном, он поплыл назад к дальнему концу бассейна, его длинные, мощные руки болтали по воде. — Я сбежал от своих обязанностей при дворе моей матери и приплыл прямо сюда. Прошло почти два месяца, любовь моя. Пойдем со мной внутрь.       Кинн очнулся от его чар, раздеваясь с ужасающей скоростью, чуть не порвав тонкую ткань, когда она не расстегнулась достаточно быстро. Порш наблюдал за ним остекленевшими от желания глазами, его хвост плескался в воде, как у кота, нежащегося на солнышке.       Когда Кинн освободился от одежды, он шагнул в воду, и ее тепло поползло вверх по его ногам, когда он опустился в нее. Внезапная волна встретила его, и со свистом он погрузился под поверхность. Здесь царили тишина и темнота, пока он падал все глубже и глубже. Кинн ожидал, что его легкие обожжет, воздух вырвется из него пузырьками, которые всплывут на поверхность.       Пара рук обхватила его, мягкие губы слились с его губами. Живительный воздух хлынул в его рот, наполняя легкие. Когда они вместе вырвались на поверхность, дыхание превратилось в поцелуй. Кинн крепко вцепился в Порша, в то время как Порш держал его в железной хватке своих рук, прижавшись грудью к груди. Они погрузились в поцелуй, облизывая и пробуя вкус друг друга, без которого были вынуждены обходиться. Ноги Кинна задели гладкую чешую хвоста Порша, покрытого вязкой пленкой, из-за которой кожа Кинна скользила по ней.       Порш отстранился, чтобы пристально посмотреть на Кинна, провел пальцами по его лицу, заново знакомясь с его формой и ощущениями. — Жемчуг прекрасен, — прошептал Кинн. — Так и есть, — пробормотал Порш в знак согласия, глядя так, словно был зачарован кожей, к которой прикасался. Он провел большим пальцем по острой линии подбородка Кинна, пока не остановился на впадинке прямо под нижней губой. — Но он не прекраснее тебя.       Рот Кинна открылся в изумлении. Никто никогда не называл Кинна прекрасным. Горячим. Свирепым. Даже безжалостным. Но никогда не прекрасным. — У меня тоже кое-что есть для тебя. — Слова с трудом сорвались с губ Кинна, когда Порш поцеловал его в местечко за подбородком, отчего по влажной от воды коже побежали мурашки тепла. — Оно у меня в рюкзаке.       Порш заурчал у его кожи, подтягивая нос к уху, прежде чем уткнуться носом в раковину. — Покажешь мне позже.       Кинн повернул голову, чтобы снова завладеть губами Порша. Их поцелуй был долгим и глубоким, наполненным тоской по двум бесконечным месяцам разлуки. Кинн мгновенно напрягся в его объятиях. Порш застонал ему в рот, почувствовав, как твердая тяжесть Кинна прижимается к его животу.       Порш отстранился, бросив взгляд на член Кинна, прежде чем их взгляды встретились. — Ты скучал по мне, Путник? — спросил Порш, прижимаясь к нему бедрами, стесняясь казаться слишком твердым на нежной коже. Кинн зашипел, но не отстранился.       Вместо этого он скользнул рукой по спине Порша, разминая верхнюю часть его задницы, которая плавно переходила в хвост. — Ты же знаешь, что да. — Он скучал по нему, даже сейчас, когда они были вместе, словно в ожидании их следующей неизбежной разлуки. — А ты? — Как по воде, — без колебаний ответил Порш, оставляя поцелуи открытым ртом на шее Кинна и верхней части груди, прикусывая кожу так, что у Кинна наверняка остались синяки. Голова Кинна наклонилась вперед, покоясь на голове Порша, когда он ухватился за один твердый сосок и начал сосать его. Кинн дернулся назад, огонь горел в нем, расходясь с водой, которая рябила вокруг него. Он был прикован к месту, поскольку мощный хвост Порша не давал им утонуть в волнах.       Кинн запустил пальцы в волосы Порша, кончики пальцев коснулись швов между закрытыми жабрами по обе стороны шеи. Его язык последовал за ней, облизывая нежную мембрану, издавая трель, которая когда-то поразила Кинна своей странностью, но теперь он узнал в ней способ Порша сообщить ему, что он счастлив. Он потянул Порша за волосы и снова поцеловал его, крепким, неистовым поцелуем, в котором были все километры и сажени, разделявшие их, и все дни, когда они были прикованы к своим мирам.       Рука Порша скользнула вниз по его груди, по напряженному прессу, пока он не обхватил ноющий член Кинна. С нарочитой медлительностью он провел большим пальцем по щелочке, затем надавил ниже, посылая наслаждение, пронзившее его тело. У Кинна перехватило дыхание, когда Порш сжал его, а затем погладил, смягченный водой. Порш сделал это снова, наблюдая, как Кинн все глубже погружается в наслаждение. — Я хочу прикоснуться к тебе, — пожаловался Кинн между поцелуями, когда поглаживания стали быстрее. — Скоро, — прошептал Порш, прежде чем снова заиграл трель. Кинну нравился этот звук, и он хотел доставить удовольствие Поршу, заставить его потерять контроль и отдаться экстазу собственного языка.       Руки Кинна блуждали по золотистой глади влажной кожи Порша, дрожь, вызванная теплым прикосновением, заставляла чешуйки подниматься и опускаться, как крошечные птичьи крылышки. Порш наблюдал за выражением его лица, пока он поднимался и поднимался, остановившись, когда Кинн был на самом краю оргазма.       Порш отпустил его член в ответ на протест Кинна, но он шикнул на него, просунув руки под бедра Кинна, чтобы обхватить ими его талию. — Кинн, — прошептал он ему в кожу. — Можно я возьму тебя?       Кинн кивнул, скрещивая лодыжки за спиной Порша. Их разлука никогда не становилась легче, каждый раз, когда они были порознь, она длилась целую вечность. Когда они наконец сошлись, он ни в чем не мог отказать своей второй половинке.       Порш подвел их к краю бассейна, целуя его всю дорогу, пока его спина не коснулась покрытого мхом камня. Влажная и прохладная, она смягчала прикосновение к неумолимому камню позади него.       Порш отпустил губы Кинна, его зрачки расширились так, что янтарь исчез, оставив только темно-коричневые круги, окаймленные черным, уставившиеся на Кинна сверху вниз. Над ними струились серебристо-голубые огоньки, делая все волшебным и безмятежным.       Кинн провел руками по плечам Порша, его рукам и идеально очерченным мышцам его груди. — Я скучал по тебе.       Порш крепче прижал его к себе. — Время не шло, независимо от того, насколько я был занят, — пожаловался Порш, прежде чем завладеть ртом Кинна и яростно поцеловать его. После того, как они насытились друг другом, он так же яростно оторвался от него. Откинувшись назад, Порш закрыл глаза. Кинн посмотрел вниз и увидел, как его чешуя раскрывается ниже живота, точно так же, как жабры на шее и боках. Из мягкого отверстия появился его член, толстый, твердый и горячий, как у самого Кинна, за исключением того, что на нем были выступы, которые становились все шире до основания, которое было набухшим и толще ствола. Кинна никогда не брал никто другой, кроме Порша, но в его постели было немало мужчин, и форма Порша была особенной среди всех членов, которые он когда-либо видел.       Он протянул руку и схватил его, поглаживая так же, как это делал с ним Порш. Он был покрыт той же вязкостью, что и его чешуя, что делало поглаживание плавным и легким. Кинн застонал, звук был грубым на фоне бесконечной трели Порша, их ноты наполнили пещеру эхом, которое еще глубже погрузило их в этот момент. — Кинн, — прошептал Порш, его имя было окружено трелью, которая превратила слоги в музыку. Движение его бедер заставило его член выскользнуть из руки Кинна. — Я просыпался каждое утро с твоим именем на устах, слышишь?       У Кинна перехватило дыхание, когда он почувствовал член Порша у своего входа, толкающийся в него. — Вот так я понял, что провел ночь, мечтая о тебе, даже когда не мог вспомнить свои сны.       Палец ткнулся в Кинна, легко скользя по краю, покрытому тем же веществом, что покрывало его член. Поглаживание края вызвало мурашки на его коже. Дышать становилось все труднее по мере того, как прикосновения Порша становились все более настойчивыми. — Мне тоже не было покоя, — выдохнул Кинн, когда Порш осторожно запустил палец внутрь. — Мысли о том, где ты был и что делал, преследовали меня каждую спокойную минуту. Я взялся за новую работу, чтобы отвлечься от мыслей о тебе, но безрезультатно.       Порш закрыл глаза, медленно кивая в ответ на это. — Моя мать оторвет мне плавник, когда узнает, что я сбежал раньше срока, но я не мог ждать больше ни минуты.       Мать Порша, королева Нампхынг, была грозной правительницей и одной из немногих, которые по-настоящему пугали Кинна.       Кинн часто задавался вопросом, было ли это способом вселенной компенсировать им вынужденную разлуку или это была просто еще одна жестокость — сделать невозможным забыть друг друга, когда они были в разлуке.       Пальцев, которые тыкали и прощупывали его, стало два, они скользили внутрь и наружу, посылая по его телу разряды острого удовольствия. — Прости за мое нетерпение, но я больше не могу ждать.       Кинн стиснул зубы от ощущения, как Порш вытаскивает его пальцы, заменяемые толстой головкой члена. Кинн заставил себя расслабиться, когда Порш вошел внутрь, обильная жидкость облегчила скольжение. Кинн прислонился к краю бассейна, высоко обхватив ногами талию Порша. Порш крепко уперся руками в выступ и своим мощным хвостом поэтапно вонзался в Кинна, каждый накат вырывал из него очередной крик удовольствия, в то время как он был беспомощен сделать что-либо большее, чем взять его член. Это было восхитительно и приносило удовлетворение, и по мере того, как Порш все глубже входил в него, Кинн испытывал блаженство, которого никогда не знал ни с кем из других своих партнеров.       Порш изменил угол своих толчков, скольжение его твердого члена по тому месту, от которого Кинн побелел от удовольствия. Он откинул голову назад, когда из него вырвалось имя Порша и эхом разнеслось по бесконечной пещере. Толчки Порша заставляли волны вздыматься в спокойном бассейне.       Порш схватил его за волосы и заставил посмотреть на себя. — Мне нужно увидеть твое лицо.       Кинн кивнул, не в силах сформулировать ответ. Желание Порша с отвисшей челюстью усилилось, когда во время особенно яростного толчка он удержался на месте. Кинн знал, что то, что последует дальше, будет моментом мучительного удовольствия.       Порш выдержал его взгляд, когда он придвинулся ближе к нему, горячая выпуклость у основания его члена пульсировала и увеличивалась напротив дырочки Кинна. Он убрал одну руку с выступа и просунул ее между ними, коснувшись того места, где они сливались воедино. Его край был растянут почти до предела, и это приводило его в трепет при мысли о том, что он будет насажен на член Порша, что он не сможет двигаться или даже дышать, когда он будет внутри него. — Давай, — подзадоривал он, зная, что Порш не способен отступить перед вызовом. — Дай это мне.       Губы Порша сжались, обнажив ряд зубов, которые могли становиться острыми, как бритва, когда он чувствовал угрозу. Его глаза вспыхнули, прежде чем он сильно вошел в него, его выпуклость зацепилась за край, вызвав у Кинна рев удовольствия. Это было напоминанием о том, что его муж, его пара, в душе все еще был диким существом, не столько подчинившимся, сколько на мгновение прирученным своей любовью. Порш будет играть с правилами и иерархией, но он всегда будет порождением бескрайнего моря, а его бесконечные просторы — его территорией. Связать себя узами брака с Кинном, который прирос к земле, как дуб, было бесценным подарком. — Я так близко, так близко, — пел Порш, толкаясь все глубже и глубже, укус, который он оставил на груди Кинна, стал глубоким и расцветающим фиолетовым. Порш обвил руками торс Кинна и небрежно, глубоко поцеловал его. Наконец, сделав последний толчок, он полностью проскользнул внутрь с такой интенсивностью, что издал пронзительный вопль, неслыханный ни для одного человека, кроме Кинна, который потерял дар речи от интенсивности его проникновения.       Порш тяжело дышал, прижимаясь к Кинну, когда тот обнимал его. Кинн был окружен Поршем как внутри, так и снаружи. Метка души дракона ярко вспыхнула у него на плече, ответная красная пульсация исходила от чешуи на плавнике Порша. Порш заскулил в рот Кинну, когда тот целовал и целовал его. Он прижался к нему, издав стон, который проглотил своим поцелуем. И снова он толкнулся в него, сильнее и сильнее, давление на его простату увеличивалось по мере того, как она набухала, пока Кинн не достиг предела своего удовольствия и не кончил, горячие струи спермы переплелись с водой, растворяясь в водоворотах, которые подпитывали бассейн снизу. Оргазм Кинна вызвал ответный оргазм Порша, и он кончал и кончал, его член пульсировал внутри него горячим и толстым.       Кинн никогда не чувствовал себя таким сытым, и он знал по опыту, что излияния внутри него Порша были обильными и будут вытекать наружу в течение нескольких часов после того, как они закончат.       Порш содрогнулся в последний раз, прежде чем рухнуть на Кинна. Его ноги соскользнули с талии Порша и нащупали твердую почву под ногами. Он притянул Порша к себе, позволяя ему обрести покой. В конце концов, он проплыл лиги, чтобы добраться до него, и занялся с ним любовью вскоре после его прибытия.       Он положил голову Кинну на плечо, его плавник плавал у него за спиной, так что руки Кинна удерживали его от уноса течением. — Не могу поверить, что ты пришел так рано, — сказал Кинн. — На фруктовых деревьях еще не появились почки.       Порш уткнулся носом в шею Кинна, оставив там влажный поцелуй. — Я же говорил, что устал держаться от тебя вдалеке. — Он отстранился с сонной улыбкой на лице. — Мне также не терпелось сообщить тебе новость.       Кинн убрал темные волосы со лба Порша: — Правда? Расскажи.       Его улыбка стала шире, и было ясно, что он очень горд собой. — Я пересмотрел свое соглашение с матерью. Теперь, когда мой брат стал взрослым, он рад взять на себя больше обязанностей, чтобы я мог подольше оставаться здесь с тобой. Мне больше не нужно уходить на целый сезон. Максимум на две недели, или меньше, когда потребуется.       Кинн потерся носом о его макушку. — Я не могу передать словами, насколько я счастлив. — Его лицо тут же вытянулось. — Но разве ты не будешь скучать по своей семье? — Конечно, — сказал Порш, подтягивая хвост под себя, чтобы выпрямиться в воде и посмотреть Кинну в глаза. — Но я бы предпочел не проводить так много времени вдали от тебя. — Он схватил Кинна за голову с обеих сторон, удерживая его на месте с силой, которая намного превосходила силу Кинна. — Я сходил с ума без тебя. Я составил план побега, если мама меня не отпустит, — Порш угрожающе ухмыльнулся. — Кстати, она передает тебе привет. Завтра будет официальный подарок. — Конечно, она уже в курсе, — Кинн вспомнил, с какой яростью она сопротивлялась их браку, и условие, которое она выдвинула Поршу — возвращаться к своему подводному двору на один сезон в году, — прежде чем она одобрила их брак. Кинн понимал, какое это было наказание, хотя Порш все равно подчинился ему. Между ними не было утраченной любви.       Кинн продолжил: — Я чуть было не начал войну.       Это не было преувеличением. Он был в таком плохом состоянии, что переговоры с Северным Королевством приняли неудачный оборот. Порш оказал им всем услугу, вызвав его именно тогда, когда он это сделал.       Глаза Порша расширились. — Это нехорошо. — Совсем не хорошо. Но теперь ты здесь, и равновесие в мире снова восстановлено.       Кинн опустил руки Порша, целуя каждую ладонь. — Как думаешь, ты сможешь твердо держаться на ногах? Мы можем отдохнуть перед возвращением во дворец. Наша комната должна быть готова.       На самом деле их комната представляла собой большую кровать на платформе, установленную в большом бассейне с морской водой, питаемом по системе акведуков, которые забирали воду прямо из моря. Там был тщательно охраняемый вход в океан, которым Порш мог воспользоваться, чтобы выйти в море, или он мог передвигаться по суше, хотя сохранять форму на суше он мог не более нескольких часов.       Кинн щедро вознаградил инженеров за их изобретательность.       Порш улыбнулся, когда его плавник замерцал, медленно трансформируясь и меняя форму. Жабры Порша, не более чем тонкий шов над водой, исчезли, превратившись в сплошную золотистую кожу. Когда он вышел из воды, Кинн снова был очарован идеальными пропорциями его тела, длинными, поджарыми мышцами и широкими плечами, которые скрывали ужасающую физическую силу, которую даже Кинну, считавшемуся находящимся в отличной физической форме, было бы трудно преодолеть.       Порш протянул ему руку, которую он взял, помогая выбраться из бассейна. Они лежали на мягком мху, их влажная кожа подсыхала во влажном воздухе. Кинн вздрогнул, и Порш обнял его, положив голову ему на грудь. — В деревне работает майский рынок, — сказал Кинн, и теперь его голос отдавался мягким эхом в похожем на пещеру пространстве.       Порш одобрительно промычал. — Я скучал по вашей еде. Жареное мясо и кокосы. И жареные насекомые. По ним я тоже скучаю. — Странное сочетание, — усмехнулся Кинн. — Можешь покупать все, что захочешь. — Да, мой Путник. Но не сегодня. — Пробормотал Порш слабеющим голосом. — Я хочу, чтобы ты был только с мной, прежде чем мне придется делить тебя с нашими народами.       Скоро он уснет, оставив Кинна в объятиях своего возлюбленного, своей второй половинки, своего мужа, своего сердца. Обнимая его, пока он спал, он обрел покой, подобного которому он никогда не испытывал в своей земной жизни. — Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Порш, его слова были сонными и невнятными.       Кинн сжал его плечо: — Правда? О чем же я думаю?       Порш издал еще один звук, на этот раз больше похожий на мурлыканье. — Ты думаешь о том, как сильно любишь меня. — Я был разоблачен, — с нежностью сказал Кинн, потому что Порш был прав. — Ты очень хорошо читаешь мои мысли. — Мы родственные души, Путник. Твои мысли и мои почти всегда совпадают.       Слова Порша согрели его сердце, заставив запульсировать метку души. В ответ он только вздохнул, звук был мягким, как плеск воды в бассейне о камень. И как пронзительное счастье Порша — легкая музыкальная нота, — плывущая подобно морскому туману, который окружал их.