С поцелуев

Холодные ладони, горячие прикосновения — облипают, льнут, гладят, тащат. Стикс не может поднять веки, может сил не осталось, а может глаз просто нет. Вся Стиксова плоть сейчас — язык Брайля, надавить чуть сильнее и нежный шепот превратится в разгоряченный мат. Низ живота крутит, фантомно колит обглоданные конечности. В смеси тысячи рук, о он всегда умел драматизировать, но в конце концов шесть практически тысяча, технически много — на практике безумно мало, совсем ничего для тающего Стикса, обрастающего белой пленкой. Между ног колит щетина, возможно его плоть отрастет захватив в себя Коцита. Никто не против, они давно одно целое, они давно сотканы из частей друг друга. Над ухом мягко посмеивается Флегетон. Звук бьет по барабанным перепонкам, Стикс слушает, слышит неприличные жесты, многозначительные вздохи, окунается с головой, походу она уже встала на место. Руки Ахерона мягко перебирают внутренности его лобной части, царапают, вяжут узелки и мысли путаются все больше, обрастая смыслами. Он рожден ими, он рожден для них, он рожден из-за них. Губы танцуют по груди, уродливым узорным языком всасывая, нащупывая, совсем не бьющееся сердце. Кожа рвется от неряшливого нажатия, кусками отрывается в районе сердца — слой за слоем, холодные склизкие куски Коцит соскребает, отрывая то по кусочкам, то пластами пульсирующего мяса. Лезет носом в созданный им же вход, тянется языком, вылизывает бесполезный отросток, натурально жрет, матерится на застрявшие в зубах артерии. Тело Стикса — эрогенная больная опухоль. Обрубками бедер бьется о протертые подушки их старого пружинного дивана, льнет сильнее, тянется. С болью трется об эрегированный орган, мягко пропуская его, разрешая, расслабляясь и открываясь тому, что до сих пор не там где должно быть, не так как должно быть. Коцит нежит, царапает бедра, оттягивает крайнюю плоть только только отросшего органа, надавливает на вход и дразнит, смеется. Не входит — проезжается вверх вниз, будто бы тело его соответствует возрасту, и правда правда Стикс, ну промахнулся, с кем не бывает. Напряженное тело взлетает под натиском сильных рук и падает обратно, разбивается о чужие мышцы, выемку между грудями, выточенными плечами. Ног все еще нет, родные руки растягивают ягодицы, открывая доступ к входу, вдавливая в себя, проникая внутрь, единясь, целуя, оплакивая бывшую тоску друг по другу. Стикс видит натянувшийся на инородный, инородный ли?, впалый живот — объект. Там же возвышается золотая макушка, надкусывающая через кожу не пропорциональный выступ, пытаясь добраться, разорвать препятствие. Флегетон заглатывает тонкий конец, трется носом, царапает нежную кожу клыкастой пастью. Ахерон проникает глубже, сильнее лезет под кожу, заполняет собой все. Он целиком уходит за пределы кишки — растягивается, расправляется, увеличивается совсем не по-человечески, в его нутре. Натурально рвет, тычется в новообразованные щели, о Ахерон всегда ненавязчиво показывал разницу между им и человеком, дескать, не забывай кому все-таки принадлежат казалось бы «людские» тела. Коцит бормочет что-то о горячности мужчины и входит следом, проезжается головкой по члену внутри, собирает уретрой холодную пирсинговую сталь, в конце концов, человеческий прогресс отразился на всех них, сейчас Стикс этому даже рад. Ритма нет, сбивчиво, сильно, его разрывает напополам, разбирает по деталькам пульсация тел. Чьи то пальцы впиваются в только только образовавшиеся коленки и мнут до хруста, ломают, дробят и дают срастись дальше. Стикс знает, что эта его форма останется инвалидна и совсем не против отрастить себе ноги заново, потом, не сейчас, не тогда когда он так полон всеми и сразу. Не тогда когда из белесых разводов соткано не только его тело но и наполнено нутро.

И даже если вечер закончится простым человеческим «переспать» — то утро начнется с поцелуев