В моросливом и теплом, сквозисто серо-зеленом Фоуртриде, напротив одной из самых широких центральных дорог, сплошь изрезанной многочисленными черными колеями, «Sa gracieuse Majesté» Эдвард Стэнхоуп и его «loyaux sujets» примостились на террасе, ведущей к единственному во всём городишке оружейному магазину (в ожидании подходящей будущей жертвы — les petits prédateurs vont à la chasse), глядя в след другим парнишкам, толпами спешившим мимо них к лагерю, на месте которого теперь стояли руины. Всполохи молний и голубое зарево пожара уже сошлись в битве. Спасительный ливень хлынул стеной. Потоки дождя погасили рубиновые отблески пожара и обрушились на пылающий город.
На улицах было тихо, если не брать в счёт отдаленного грохота орудий.
В конце переулка, ведущей к военной базе, по неясной причине исчез часовой.
В воздух поднялся густой дым; смрадный запах щипал сетчатки изнеженных глаз.
Наши юные разбойники сгорали от нетерпения, желая разузнать подробности, что произошло там, в покуда не досягаемой дали (старший, не выдержав по итогу, притиснул мальца Равностороннего Треугольника; тот сообщил неожиданной скороговоркой: «А как вы считаете, господа, свои своим вредить не станут, так что нас наверняка посетили неприятели — один мой друг говорит, что можно их не бояться, то есть нужно сперва только научиться не бояться — а это берет немного времени…»), вскоре же решили проявить осторожность, дабы в полной мере воспользоваться возможностями, предоставленными им тревожным военным периодом.
— Бесполезно дожидаться их свыше того времени, которое мы уже потратили на совершенно бесплодное ожидание, — заныл Квадрат — Хайд Унлоу, потягиваясь и массируя свой правый бок. — Эти межеумки ни за что не сумеют справиться без нас, даже несмотря на то, сколь простым было данное им поручение. Равнобедренные — есть то, что они есть, закономерность их дери…
— Прекрати так дурно отзываться о них, Хайд! — потребовала находящаяся справа от него Трапеция — Чарльз Неткинс. — Да, их форма обуславливает неприязнь со стороны многих окружающих, но разве они этого заслуживают?
— Сомневаюсь…что нет…– Скептически произнес Квадрат, не решившись в полной мере прервать болтовню наивного дружка.
Он осознавал (в совершенстве пятнадцатилетнего юноши), несмотря на то, сколь плотно на глазу большинства окружавших его закреплена линза счастливого неведения, всем им не представляется возможным игнорировать факт того, что изо дня в день на стенах зданий и заборов появляется всё большее количество плакатов следующего иллюстративного содержания: «старик, лежащий на земле, хрупкий периметр которого пронзен штыком солдата»; «неприятельский солдат бьёт ребёнка, другим, совсем маленьким, надреснутым, умерщвлённым накануне, которого держит за нижнии конечности»; «вражеский солдат тащит за руку юную девушку, при этом разрывая ей платье. Глаз Линии вытянут, словно в паническом крике, и полон слёз».
Оттого Хайд считал, что жителям их оккупированного городка следует сделать себе одолжение, и держаться от кого бы то ни было из класса Равнобедренных — как можно дальше (peu importe, является ли он дальним родственником, бывшим соседом или слугой, до момента призыва на военную службу).
Трапеция решила предпринять ещё одну, более существенную попытку убеждения:
— Всё чем нас пугают — сущее враньё! Бояться их нечего. Винсент — прекрасный тому пример, — он совершенный душка! Из него такой же солдат, как из меня — советник президента, — он прерывается, недоверчиво смотря на ворчливого приятеля. — Qu'est ce qui ne va pas chez toi? Ты что, действительно решил усомниться в плане Эдо? — спрашивает с неподдельным удивлением и добавляет, — должно быть, ты перегрелся на свету, раз в твоём уме всплыли столь дурные мысли. Вот увидишь, они уже вскоре будут здесь, и мы-…
—
Я не намерен больше ждать! Мои углы онемели и ужасно болят от безделья. Да и в ожидании нет никакого смысла. Мой père говорит: «
Действие, — превыше всего!», а он всегда прав, — неистовствует Хайд, разъяренно пиная валяющуюся поблизости бутылку из-под неясного вида спиртного. — ВСЁ! С меня достаточно. В следующий раз, я непременно отправлюсь на это дело вместе с бойцами-близнецами…
Трапецию явно смутило заявление Квадрата, и она нерешительно заметила:
— Но это может быть очень опасно. Ты не обладаешь тем же острым углом при вершине, что и они.
— Ха-ха! Что ж, маленький робкий mon ami, даю верхнюю сторону на отсечение, ты никогда не изменишь своим принципам, — Хайд смеётся, позабавленный беспокойством в голосе Чарльза, на этот раз подойдя к нему и несколько раз хлопнув по его тщедушному плечу. — И так… — он, проявляя себя полным коварства существом, поправил лацканы пиджака и посмотрел на Трапецию, при этом выгнув бровь, — полагаю, в этот раз ты решил посодействовать моей нянюшке Ипси? Смотри сюда! — замахнулся на своего несчастного приятеля и снова рассмеялся, когда тот испуганно взвизгнул. — То-то же. На кой градус мне острые углы, если у меня имеются крепкие кулаки, и я всегда смотрю опасности прямо в её единственный, чуждый сострадания глаз!
— Предположим, что это действительно так… Но почему ты вообще хочешь? — Трапеция окинула его быстрым взглядом, затравленно изогнувшись.
— Не задавай таких дурацких вопросов, ведь это очевидно! Ну ладно, ладно, так и быть,
тебе я поясню, во-первых… — Квадрат начал загибать пальцы, перечисляя, —втроём мы управимся быстрее. А во-вторых, если мы совершенно не уступаем этим ребяткам, и наоборот, зачем каждый раз на решение подобного рода интереснейших дел,
«великий и ужасный» господин Стэнхоуп отправляет именно Пудджов, м? Это, уж заметь, несправедливо к обоим сторонам! — он топнул ногой, точно маленький капризный ребёнок (в общем, коим и являлся), после недовольно взглянул на безмятежно сидящего Ромба, с вдумчивым видом решающего крестословицу, и, кажется, не обращающего ни малейшего внимания на его мари ричо.
/К кому была обращена большая половина мною сказанного?.. Снова в пустоту?.. Но я обязан высказаться!../. — Львиная доля всего что мы реализовываем, заключается именно в
гонении, но мы её нецелесообразно пропускаем, добровольно предоставляя в руки дураковатым Равнобедренным, грёбаным
пушечным кускам мяса, которые недостойны ровно
никаких жизненных благ!..
— Чёрт, ведь я просил тебя-.!
Трапеция хотела было вновь возмутиться, но её ненавязчиво прервали:
— Ну что ж, теперь просить настала очередь моя: будьте
спокойнее, джентльмены, s'il te plaît. — Ромб, наконец отложивший кроссворд в сторонку, поднялся, и отряхнув свою одежду, окинул товарищей бесстрастным взглядом. — Как раз в тот же период времени, Хайд, как твой отец сказал тебе о продуктивности действия, мой собственный заверил меня что именно: «
Терпение — это последний ключ, открывающий двери к успеху в любом затеваемом деле», — криво усмехнулся, — И наше, спешу заметить, не является исключением…
— РЕБЯТА!.. М-мы т-там-…Уилмарт, он-…Идёмте же, быстрее, давайте поспешим!
Наконец их окликнули.
Примчался один из близнецов, Равнобедренный Треугольник — Винсент Пуддж, тот, что был потрусливее своего братца, и лишь заманивал жертв в своеобразную ловушку, образованную пространством двух особенно плотно стоящих друг к другу пятиугольних зданий, позади которых находился бетонный забор, с несколькими рядами ржавой колючей проволоки.
Его брат-близнец Уилмарт набросился на невезучего мальчишку, Дарнелла Ли, — что был новоприезжим и потому, какие робкие попытки совершались им по исследованию окрестности, заслужил себе прозвище — «призрак».
На этот раз Дарнелл решил переменить часы своего выгула, и вместо того, чтобы выбрать время приближенное к утру (как бывало обычно), отправился на прогулку поздним вечером.
Хилый, тонкий, плаксивый Прямоугольный Дельтоид, показался Пудджам легкой добычей.
Но вот, главные члены «Четырёхугольной Мафии» уже были на месте.
Стэнхоуп стоял, расставившись на четверть шире остальных, заложив руки за спину, гордо выпрямившись и со спокойствием наблюдая, пока новопринятый им, один из двух, наглейший Треугольник из класса солдат, , сплошь покрытую цыпками, направляя вперёд, а правые, изогнув в крючки, отведя назад, при этом не прекращая глумиться:
— Ну-ка, miette, покажи нам, что у тебя в карманчиках, достойного нашего внимания, — потребовал он у беспомощного и растерянного Ли.
Последний, легчайшими движениями (вероятно, из тех, которые только мог вспомнить), попытался объяснить: «Что именно ему приказывается представить на рассмотрение?», — и глазик уже был на мокром месте; малютка-призрак весь трясся от ужаса, но ни на секунду не разрывал зрительного контакта со своим обидчиком. — Это действительно требует пояснений? Твои
секущие, тупица! — рявкнул Равнобедренный.
Бедняжка Дельтоид скрестил крохотные лапки и вывернул кармашки рубашки, давая понять: «у меня с собою совершенно ничего нет».
Его хотелось пощадить, но тот, кто агрессивно ликвидировал все пути к отступлению, был неспособен на милосердие.
— В таком случае, если угодно наличие безмятежной жизни, тебе следует разуметь законы наших мест, — отчеканил Уилмарт. — И первый из них, самый простой из всех: «едва завидев издали нас, доставай кошелёк в тот же час!» Ха-ха! Круто я придумал, верно?.. О, не притворяйся, я знаю, ты впечатлён! В конце концов, смотри, я придумал рифму, хотя и принадлежу к части безмозглого сброда. Ага, не смотри на меня так, будто твои родичи не убеждали тебя держаться подальше от таких опасных
«придурков», как я и мой братец, — он высокомерно оглядел жертву. — ХА! Честное слово, когда я сейчас стою перед тобой, чувствую себя представителем правящего класса!
— теперь он придвинулся к Дарнеллу ближе и угрожающе зашептал в краешек его глаза. — На этот раз, так и быть, я поверю, что у
овечки Лили с собой нет ни гроша, но в следующий… Если я снова поймаю тебя, ты вытрясишь из себя всё, чем только сумеешь умилостивить,
ясно? А если посмеешь оказать сопротивление, то я без колебаний разрублю тебя пополам и напитаю свой периметр твоими высококачественными внутренностями. Тебе не составит труда запомнить это, потому что ты такой же трус, как и все вы,
профессионалы, разве что,
вафлеглотства…
Ли попытался ответить, возможно, возразить по поводу последнего: «я не таков!», но единственное что у него вышло воспроизвести вслух, это… совершенное ничего (полное разочарование в собственных голосовых возможностях). — Как же ты жалок! — Уилмарт разжал кулак и ударил того наотмашь.
От столь сильной пощечины у Дарнелла выступила одинокая слезинка, лишь на стороне задетого уголка ока, и он, содрогнувшись всей формой, усилил сияние своих краёв, но то распалось мгновенно, стоило ему осесть прямо в лужу; не колеблясь ни секунды, попытался дотянуться до ближайшей газовой трубы, чтобы ухватиться за неё и подняться, но, к сожалению, не удалось: в то же мгновение его ручонки были грубо схвачены и заломлены за спину.
Левой рукой нападающий держал его за запястья, а правой изо всех сил оттягивал вершину назад.
Жертва не могла издать ни единого звука, но было очевидно, насколько ей больно: бесполезный рот широко раскрылся в беззвучном крике, из покрасневшего глаза хлынули потоки слёз.
Банда уже образовала вокруг них плотное кольцо, наблюдая за странной потехой.
Хайд:
/Почему этот сопляк всё ещё не кричит и не зовет на помощь?.. Лишь портит всё удовольствие…/
Чарльз:
/Это не соответствует правилам игры…/
Эдвард:
/Здесь имеется нечто подозрительное… Должен ли я вмешаться прямо сейчас?../
Трапеция, единственная из них, теперь шёпотом возмущалась таким неравенством сил, но не предпринимала попыток приостановить издёвку.
И вот, Уилмарт Пуддж наконец отпустил Дарнелла Ли.
Последний, вытирая уголки глаза длинными грязными рукавами, попытался заскулить от боли, но лишь молча рухнул на асфальт, свернувшись калачиком и поджав колени к середине формы.
Уилмарт наклонился и содрал с него ботинок.
— Твои дорогущие тряпки грязны и все в пыли. Я бы раздел тебя догола и оставил дохнуть тут, но, к счастью pour toi, в таком виде они мне ни к чему, – в его голосе слышались нотки зловещего восторга. — А вот корочки у тебя, что надо! Полагаю, добросердечный господин Ли, Вы не станете возражать, если я присвою их себе? Вообще, я видел такие только на обложках журналов, тех, что обычно валяются на свалке, а моя обширная семейка о-о-очень бедна, так что никому из моих одиннадцати братьев и семерых сестёр даже мечтать о таком не приходи-..!
— А теперь
сейчас же верни ему то, что ты осмелился изъять, если не желаешь навеки остаться в тени своего позора! Поверь, мне ничего не стоит устроить тебе
сладкую жизнь…
Голос Ромба донёсся из-за обратной стороны Равнобедренного Треугольника. Уверенный, проникновенный, но с непривычными, едва заметными нотками раздражения.
— Гляди, le spectacle a commencé, —
усмехнувшись, тихо шепнул Хайд, не на шутку встревожившимуся Чарльзу.
Уилмарт медленно обернулся и взглянул на стоящих позади себя.
Заметив, что око Эдварда Стэнхоупа, сиявшее интересом, сменилось недовольством; уверенности у него поубавилось в разы.
— Честно говоря, прямо сейчас мне всё равно, куда бы я мог врезать тебе, — в глаз или по твоей коротенькой третьей стороне! — наконец позволил себе подать голос Чарльз, угрожая явно собравшемуся пуститься наутёк верзиле. — Даже
не вздумай удирать!..
— Я и не собирался. — Солгал тот, опустив взгляд и полностью развернувшись. — Если запрет будет высказан боссом, то я этого делать не стану. А слушать тебя, недомерок, будет последним в списке дел, запланированных на мою жизнь!
Трапеция скорчила недовольную гримасу и прошипела сквозь зубы в ответ на его грубость резкое: «всюду свои недоделки», отступая обратно к откровенно хохочущему над этой ситуацией Квадрату.
— Помоги бедолаге привести себя в порядок, — приказал Эдвард Уилмарту, указывая на Дарнелла. — И после, не оставайся здесь, не будь глупцом. Боюсь, иначе ты будешь избит до трещин. — Он уверенно прошагал вперёд, — Отправляйся в Ракурс, кафетерий, расположенный в конце этой улицы. И не смотри на меня так, будто ты незнаком этим местом. Там, неподалёку от кухни, имеется подсобное помещеньице с длинным столом. Ступай туда. И подожди меня, пока я не вернусь. Мне необходимо поговорить с тобой наедине…
— А куда же отправитесь вы сами, Тёмный Рыцарь? — язвительно вопросил Уилмарт, без особого энтузиазма отряхивая рубашку малыша Ли, при этом даже не удосужившись поднять его.
Ромб шагнул к нему ещё ближе, и зеленый глаз Равнобедренного сделался вдвое шире.
—
Не твоего ума дело. А применять насильственные меры по отношению к колекам просто унизительно для таких как вы, — он пронзил взглядом обоих близнецов, поочерёдно. — Нам стоит искать равных себе соперников, иначе говоря, я не желаю, чтобы наша банда в мгновение ока преобразилась в сборище обыкновенных преступников. Будь благоразумен, Уил, не искажай благородность своей ныне довольно внятной конфигурации.
— Моя конфигурация вряд ли пострадает от этого, да и в целом, какая разница, если я просто немного поиграюсь с ним, ведь этот уродец наверняка будет утилизирован Комиссией уже в ближайший срок, — голос Пуджа теперь больше напоминал рычание. — Он
лучшая жертва, какую только можно вообразить!
Любой на нашем месте поступил бы с ним
точно так же!
— Хм-м… — Задумчиво протянул главарь, пристально взглянув на него, и по истечении нескольких секунд сдержанно заметил, — должен признать, твои слова прозвучали довольно убедительно. Так и быть, приступай.
В тот же миг глаза Трапеции и Квадрата одновременно расширились в изумлении.
Услышать нечто столь безжалостное от милосердного и никогда не упускающего возможности помочь Стэнхоупа, было просто немыслимо…
/Наконец-то чувак понял, что значит веселиться по-взрослому!../- подумал Хайд, едва удержавшись от того, чтобы с гордостью не похлопать Эдварда по одному из его четырех боков.
/Ты ли это, Эдо?../
Промелькнуло в мыслях Чарльза, немедленно спрятавшегося за широким корпусом Квадрата, больше не зная, что думать и чего ожидать, но уж точно не желая наблюдать обломки умерщвлённого собрата, вытекающего из его останков гемалимфу и смесь внутренних органов. /О ужас… МЕНЯ СЕЙЧАС СТОШНИТ!../
— Вы говорите... серьёзно, босс? — удивлению Равнобедренного не было предела, но он успел обрадоваться прежде, чем услышал:
— Да, вполне. — Стэнхоуп встал между ним и жертвой. — Tout à fait sérieux. Ты можешь сделать это… Через мой труп, идёт?
Трапеция вздохнула с облегчением.
Квадрат, похоже, огорчился.
Так же стало ясно, что Уилмарт Пуддж едва держит себя в руках. Самый пугающей остроты угол его выдался вперед, а глаз налился чёрным. Можно было подумать, что он воспринял слова Ромба как своего рода вызов и всерьёз собирался если не убить, то, по крайней мере, сильно его покалечить:
— О, да ладно! Нет причин жалеть этот просчёт Жрецов, они будут только счастливы, если мы избавим наш мир от их невольных ошибок! — яростно указал на Дельтоида, — Он не способен издать ни единого звука и никому не сможет рассказать о том, что именно мы сделаем с ним.
Аб-со-лют-но ничего! Просто отменная боксерская груша!
В глазу Эдварда промелькнуло откровенное разочарование и он спросил, полагаясь на последнии крупицы надежду:
— Неужели ты не осознаёшь, насколько негуманно звучит то, что ты говоришь?..
— Да мне
плевать!..
— Но ты также должен понимать, что это запрещено законом и карается тюремным заключением. Странно, что ты не наслышан о столь банальных вещах…
— Я просто развлекаю себя, как могу!..
— Понимаю. Но дело в том, что никто не давал тебе право на такого рода развлечения. — Ромб отскочил в сторону, резко прижавшись к безопасной части Равнобедренного Треугольника, оттолкнув его от Дельтоида, так что тому едва удалось удержаться на ногах, поддерживаемый лишь заботливой стороной подоспевшего на помощь брата-близнеца, от которого он… отмахнулся?..
— Уил, п-прости… я только хотел-…
— Не сейчас, недоносок! Разве ты не видишь? Я легко мог удержать равновесие сам. Не вмешивайся, когда тебя не просят, я говорил это уже сотню раз!
— С-сотню? Но ведь это неправда, Уилмарт, на этой неделе только три…
—
Ты, блядь, ведёшь подсчёт, ты нормальн-.?! Ох, знаешь что, это не имеет значения. Если ты вынудишь меня сказать это тебе
снова, я на хрен застрелю
тебя из отцовского ружья,
клянусь!..
Лидера не особо волновали проблемы взаимоотношений этих двоих.
Его не нанимали в качестве семейного психолога, так почему же они решили начать выяснение отношений прямо сейчас? Он счёл нужным проигнорировать их, громко прочистив горло:
— ЭХМ-ЭХМ!..
С этого момента всё внимание Уилмарта и Винсента вновь было приковано к продолжившему говорить Стэнхоупу. — Очевидно, что этот парень, лишенный лишь способности речи, если бы сумел, то непременно сказал бы вам чистую правду, ведь лгать ему нет смысла, не так ли? Он так же пуст, как лагерь после рейда «героев», — он наклонился к Ли и подставился под тем ракурсом, чтобы тот мог подержаться за него и урегулировать своё положение в пространстве. — Это только твоя вина, что я намерен обусловить ему медицинскую помощь. — Ещё раз поглядел на более упрямого из близнецов жестким взглядом бирюзового, переливающегося от темного к светлому, ока. — Подойдёт конец дня. И, судя по всему, кстати, вашей жизни. Потому что я более чем уверен, что его предки так просто не простят подобную дерзость. Пожалуй, найти врача — ценная мысль, как вы считаете? Хорошо, что она своевременно навестила меня, — он стиснул лапку спасёныша в своей ладони чуть сильнее, чем было необходимо.
Дарнелл заметно напрягся, но не предпринял ни единой попытки сопротивления (быть может, по вине иссякших сил). — У тебя ещё имеются ко мне какие-либо претензии, Уил?..
— Пф… вообще-то,
да. — Ответил тот с недовольным фырканьем. — Из-за вашей чрезмерной благосклонности к нерегулярам мы снова останемся ни с чем. Ни одного приличного улова за этот гребаный месяц. Это проблема, причем огромного масштаба! Семьи, подобные моей, едва сводят концы с концами, особенно в военное время, а вы БУДТО ОТКАЗЫВАЕТЕСЬ ЭТО ПОНИМАТЬ!..
Дельтоид боязливо вжался в бок Ромба и тихо всхлипнул, напуганный яростным криком Равнобедренного.
Эдвард, в большей степени инстинктивно, нежели заботливо, – приобнял его, окинув быстрым взглядом: красная от пощечины щека, тонкие струйки слёз скатывающиеся по этим самым по-детски пухловатым, покрытым россыпью веснушек – щёчкам; испуганный взгляд; мокрые ресницы; маленький аккуратный ротик, с трогательно оттопыренной нижней трясущейся губой.
Единственная и бесконечно ясная мысль завибрировала в его вершине:
/Он не заслуживает такого отношения…/
Сочетание всего увиденного, пробудило в Эдварде неизъяснимое желание защитить любой ценой, не отпускать, не покидать, держать при себе до тех пор, пока опасность полностью не отступит.- Удивительно, словно истинные беззаконники, поддавшиеся желанию заполучить лёгкую наживу, ты и твой брат напали на совершенно беспомощное, искалеченное самой природой существо.
Ради Святой Регулярности… Если Винсент признаётя в содеянном и производит впечатление раскаявшегося, то ты…
Вон, — зашипел он, обращаясь к старшему из близнецов. — Сейчас же! Впредь ты лишён моего доверия. Ты навсегда пал в моём глазу. Ты…
ты… — у него не хватило слов, чтобы должным образом выразить свое крайнее недовольство (надо признать, такая ситуация случалась с ним впервые), он выкрикнул резкое и громогласное. — УБИРАЙСЯ ПРОЧЬ!..
Можно было пересчитать по пальцам моменты, когда младший Стэнхоуп повышал голос.
Это было своего рода редкостью, наряду с его слезами или развязной истерикой (а если серьёзно, то более молодым и впечатлительным парням действительно нравилось преувеличивать характер своего старшего кумира, в частности, Треугольникам различных видов: делать из него «доблестного героя» или «отъявленного злодея»).
По взгляду Уилмарта Пуджа было ясно: он хочет сказать что-то ещё, вероятно напоследок, но к счастью для самого себя, уважение к главарю заставило его промолчать.
Он бросил ботинок к ногам ни в чём неповинной жертве и зазвал Винсента.
Тот хотел было потрусить за ним, но в последний момент заколебался.
В общем-то, изгнание его брата не имеет к нему никакого отношения, верно?
Так ему обязательно уходить? Определенно нет…
— Чего ты застыл? — зарычал на него старший. — Давай, allons…
— Извини, но пока я остаюсь здесь. — И покорный Равнобедренный прильнул к стороне Трапеции, должно быть, предоставленной ему для поддержки. — Тебе нужно остыть, вот что… Желательно в одиночестве, дабы ты не мог никому навредить…
— ДА ПРОПАДИ ТЫ ПРОПАДОМ, ПРЕДАТЕЛЬ!
— Я просто не хочу получить новый синяк… на одном из своих… углов.- И он потёр правую нижнюю часть своего тельца. — Это для нашего же общего блага, братец.
— Вот только вернись домой, и я устрою тебе, подлая мерзость! Ты узнаешь, что делают с
предателями… Я расскажу всё отцу, какой ты слюнтяй, предпочевший общество кичливых четырёхугольников, заместо братского!..
Теперь Уилмарт хмурился и шипел, удаляясь все дальше от сборища своих бывших приятелей.
Проводив его взглядом и убедившись, что тот отдалился достаточно, растворившись в туманной дали, Эдвард Стэнхоуп потупился перед Дарнеллом, едва сумев скрыть чувство острой вины, за то, что не сразу сумел понять в чём именно обстоит дело и предоставил слишком много власти существам не предназначенным для обладания ею, коим с незапамятных времен понятия «жалость» или «сострадание» были чужды (смогли бы они избежать этой отвратительной ситуации, прислушавшись он к словам Хайда? Что ж, теперь это не имело значения).
— Я не стану молить у тебя о прощении… — Ромб выждал минутную паузу, собираясь с мыслями и даже боясь просто поднять взгляд на несчастного мальчика, — так как моей вине прощения нет. — Он, взяв Дельтоида за лодыжку, сунул его крохотную ступню в ботинок и завязал шнурок крепким бантом.
Едва он закончил, как Ли отступил к стене, прижавшись к ней, тихо всхлипнул.
(Он по-прежнему страшился. Да и был ли у него повод доверять кому-либо из них? Очевидно, что нет.)
Ему было не суждено почувствовать заботу даже от собственных родителей, не говоря уже о жестоких подростках, что не видели в нем ничего, кроме до крайности запуганного немтыря.
— Меня ты можешь не бояться. Я не причиню тебе вреда, потому что верю, что в глубине души мы все равны, пусть и наши формы различны. Je suis comme toi, — Эдвард медленно подошёл и приложил ладонь к его середине, а другой – к собственной, обезоруживающе улыбнувшись. — Однако, ты должен знать, не все придерживаются того же мнения, что и я. Здесь довольно опасно перемещаться в одиночку, особенно такому… гхм… /Как бы выразиться правильнее, чтобы не обидеть?.. О, точно!../ Такому
особенному ребёнку как ты и в данное время суток. — Он убрал свою ладонь с корпуса Дельтоида и снова взял за руку. — Ты держишься почти нормально. Можешь идти? Нам стоит поторопиться, полагаю, твои родители уже подняли на углы всю округу, заметив твоё отсутствие. Или ты сообщил им? В таком случае, почему они отпустили тебя без сопровождения кого-либо из взрослых?
Дарнелл Ли озадаченно посмотрел на него, хлопая ресницами.
/Он так добр ко мне… Почему?../
Никогда прежде этот мальчик не видел столь педантичного ребёнка своего возраста.
Ведь этот Ромб не обозвал его чудаком или уродом, не пытался унизить, не стал говорить, что он ошибка природы и мир не приемлет таких как он. Этот доблестный малолетний защитник всего лишь назвал его «не таким как все».
Особенным…
/Да… ДА! Я попросту необычный, ты совершенно прав!../
(Мы не берёмся передать уровень восторга и облегчения от слов Эдварда, которые маленький Ли испытал в тот момент!)
В первые несколько секунд Дарнелл, верно, не осознавал ему сказанного (огромный поток вопросов, на которые понятия не имел, как ответить), но внезапно его осенило, и он медленно утвердительно моргнул, проинтерпретировав «шаги вперед» двумя пальцами, застенчиво улыбаясь вопрошающему, единственному, кто отнёсся к нему любезно в столь подобающей мере…
* * *
Если что-то и оказывает влияние на формирование истинной натуры, то в юношеские годы это, несомненно, — сверстники.
Дарнелл Ли познакомился с Эдвардом Стэнхоупом, мальчиком, чьё попечение и мудрые наставления смогли направить Прямоугольного Дельтоида по более благоприятному пути, чем в его жизни когда-либо мог бы существовать.
«Отец и мать малютки Ли, жёстче тюремных надзирателей колонии строгого режима! Они даже суровее генерала Вардиса, которого, казалось, никто не мог превзойти в жестокости прежде…» (господин Вардис, — тарик, искореженный Равнобедренный Треугольник, — живущий с ними по соседству и прошедший едва ли не всю первую двенадцатилетнюю войну Запада и Юга) — неоднократно убеждался Ромбик, и потому стремился создать новому другу фальшивую семью, впрочем, не менее любящую, а даже более.
Дарнелл прислушивался к Эдварду, доверял всем его словам, и, что более важно, благодаря ему он познал истинные прелести жизни.
Маленький Дельтоид жадно учился, стремясь выжить на равнодушных улицах этого пугающего городка.
Он был из тех, кто мечтал о подлинной привязанности и отыскал её там, где ожидал меньше всего.
Сложись всё иначе, живи он среди чопорных и озлобленных взрослых, которым чужды нарушения правил, развлечения и приключения, Дарнелл Ли, скорее всего, вырос бы таким же, как они, и прожил бы свою простую и ничем не примечательную жизнь.
Но теперь его путь оказался вымощен поистине взрывчатым веществом!
Ребята смели игнорировать судьбу, может, даже противиться ей, но в конечном счёте им пришлось бы уступить, как это случалось всегда с такими, как они, из поколения в поколение.
Так всё обернулось для «Четырёхугольной Мафии».
Это произошло и с Дарнеллом…
Эдвард Федерико Стэнхоуп внезапно проникся глубокой симпатией к немощному равнолетке и окружил его трогательной заботой.
Он попросил знакомого врача своего отца залатать незадачливого мальчишку и предупредил последнего: «Ни при каких обстоятельствах не переодеваться в присутствии гувернантки и родителей, пока следы побоев не станут менее заметными».
Тот утвердительно моргнул.
— Нет-нет, так не пойдёт. Поклянись мне…
Теперь вынужденно приложив руку к серединке, а затем, сделав рывок вперед, Дельтоид неожиданно крепко обнял Ромба, однако вовремя сумел подавить неординарный порыв, побоявшись спугнуть единственное действительно полюбившее его существо (сердце не смело лгать), своим неординарным порывом…
* * *
В целом, независимо от особого чувства, этому крошке Дельтоиду было бы хорошо со всеми детьми, если те не шарахались от него из-за такого пустяка — «отсутствие дара речи».
По-простому – он знал, что являлся бы хорошим другом для любого в ходячем образе слова – и вот, долго не мог решить, естественное ли это чувство к предполагаемым товарищам – дополнение или проклятие?..
Чудовищное противоречие самой природе, испытывать чувство влечения к тому, кто полностью идентичен тебе в половом плане, ведь так?..
Он не знал ответов на многие вопросы, но был достаточно умен, чтобы догадаться и сделать относительно верные выводы.
В некоторых книгах им было прочитано, что его диковинная любовь карается (нелепым воссозданием обратной аббревиатуры смерти)
конфискацией жизни, но что он не воспринял всерьёз, счев это в большей мере оскорбительным: часто малыш пытался поймать себя на переходе от одного вида нежности к другому, от простого к особенному — ему очень хотелось бы знать, вытесняют ли они друг друга, надо ли всё же разводить их по разным родам, или то — редкая цветистая шаль его первозданной души, — медленное внутреннее разложение; потому как, если их два, значит, существует две красоты, и тогда приглашённая им эстетика шумно садится между двух стульев (судьба всякого дуализма!).
Зато обратный путь, от обыкновенного к необычному, Дарнеллу представлялся немного яснее: первое «как бы было обязано вытесняться в минуту утоления, и это указывало бы на действительность однородной суммы чувств» (если бы тут вообще была применимость арифметических правил).
Чудно́…абсурдно…глупо… – и страннее всего, что, быть может, под видом голубиной кроткости, он только пытался оправдать ту ужасающую врожденную вину, которая была навешена на него громадным ярлыком?..
