О любви

На горизонте алел закат, морской влажный воздух обдувал лицо совсем приятно, а шум волн успокаивал. На пляже больше никого. Оно и понятно: все немногочисленные гости отеля сейчас ужинают или ходят по своим номерам, собираясь на ночные дискотеки. Чонгук упирается руками о песок сзади, садясь удобнее. Смотрит на спокойное море с крошечными волнами у берега, чистую воду, сквозь которую видно даже дно. Песок совсем теплый, только начал остывать, приятный. Сейчас бы полежать. На нем классическая для жарких стран гавайская рубашка и светлые шорты. Солнечные очки и шляпа отложены в сторону за ненадобностью. Когда они сюда приезжали, Чонгук так и сказал ему: «Ты как хочешь, а я отрываться. Мы что, зря приехали туда, где нас никто не знает?», лучезарно улыбнулся, чмокнул его в уголок губ и пошел дальше, таща за собой чемодан. Второму пришлось закатить глаза, улыбнуться и пойти за ним. И вот сейчас, когда их отдых подходит к концу, а Чонгук, как и обещал, оторвался на славу, остается последний вечер. На раздумья ушло не больше пяти минут: почти сразу было единогласно принято решение о тихом вечере на берегу моря. Они давно прознали, что ночью там никого. Терять такого шанса было нельзя. Чонгук ушел раньше, давая Юнги время, чтобы собраться. Тот сам попросил, заверив, что все будет нормально, если они придут не вместе. Поэтому сейчас Чон наедине наблюдал, как стремительно солнце садится, а небо окрашивается в переливы розового и голубого. — Я немного задержался, — раздался неожиданно голос сзади. Шаги по песку оказались слишком тихие, а Чон — слишком задумчивым. Гуку не нужно было поворачиваться, чтобы узнать его. Но ему до мурашек было необходимо повернуться, чтобы увидеть его. Его, такого красивого, нежного. На нем персиковая рубашка, чуть короткие джинсовые шорты. Острые ключицы открыты, загоревшая, теперь золотистая кожа так и манит прикоснуться к ней губами. Гук улыбается, как только видит любимые глаза напротив, которые смотрят с высоты, потому что Юн все еще стоит. Улыбается нежно в ответ, вытягивает руку и чуть наклоняется. Пропускает волосы Чона сквозь пальцы, нежно поглаживает. Приседает рядом; рука сползает на шею и притягивает ближе. — Я тебя ждал. Уже успел соскучиться, знал? — Чонгук улыбается, проводит сухими ладонями по нежной коже, тянется ближе к нему. Первый поцелуй выходит быстрым, совсем невесомым. Чон немного отстраняется, вдыхая аромат любимых духов. Смотрит в самые красивые глаза, в которых сейчас отражается закат, проводит взглядом по носу, близится к губам. Руки забираются на талию, одна скользит выше и утягивает в новый поцелуй. Глубокий, влажный, долгий. Любовный, желанный. Руки Юна забираются под пеструю рубашку любимого, гладят по плечам и спине, где только достают. Он нежно целует, покусывая, зализывая чужие губы. Дыхания хватает еле-еле. Шум затихает, будто все вокруг резко замолкает; ничего не волнует. Сейчас есть только они. Поцелуй разрывается с громким чмоком; у обоих воздуха в легких не осталось, дышат чуть сбивчиво. Смотрят друг на друга влюбленными глазами. — Завтра вылет в десять утра, помнишь? — первым нарушает громкую тишину Юнги, не зная, что еще сказать. Хочется молчать. Хочется нежно, трогательно, желанно, аккуратно, небрежно, грубовато. С ним хочется по-разному. Хочется все. Глаза бегают по глазам напротив, губы припухли и горят от долгих терзаний. Юнги, до этого сидевший все время рядом, нескромно перебирается на колени Чону, кладя руки на его плечи. Глаза в глаза, носы совсем близко. Чувствуется горячее дыхание друг друга, обжигающее лицо. Недалеко до очередного поцелуя: вот-вот, и губы столкнутся вновь. Пальцы нежно водят по плечам через рубашку, забираясь под нее, сминая, давя, оглаживая. Чонгук совсем расслабляется, кладет руки на ягодицы Юнги, а смотрит любовно прямо в глаза. На берег опускается ночь, зажигаются фонари по линии начала пляжа, первые звезды проявляются на чистом темнеющем небе. Сколько они целовались, не знает никто из них двоих, но если судить по ночному небосводу, то явно немало. Впрочем, их это мало волнует. Когда на твоих бедрах сидит тот, кого ты любишь больше жизни, и он смотрит на тебя не менее влюбленным взглядом, чем ты на него, тебя вообще мало что волнует. Хочется, чтобы это не заканчивалось никогда, а остальное не так важно. Губы совсем болят, дыхание и не думает восстанавливаться, но оба довольны и счастливы. Сегодня совсем близко, красиво, интимно, доверчиво. И как бы долго они ни находились наедине, такие вечера случались нечасто. Когда без секса, когда откровенно, когда желанно. Чонгук запускает ладонь в волосы Мина, водит по ним не спеша, чуть сжимает. Наслаждается мягкостью. Проходится кончиками пальцев по краям ушей, шее, вискам. У Юнги от удовольствия мурашки по телу бегут; еще немного, и он замурчит, как самый довольный в мире кот. Он голову то откинет, то подбородок к груди ближе прижмет, поддаваясь ласкам. Улыбается с наслаждением, языком по все еще горящим губам проходится, прикусывает их; прикрывает глаза. — Я все помню, родной, — Чонгук подает голос спустя длительную паузу. Не прекращает гладить, только добавляет вторую руку, забравшись ею под рубашку. Теперь бесстыдно водит по талии, по нежной, бархатной коже, — но сейчас это последнее, о чем я хочу думать. Давай сегодня встретим рассвет? — он заглядывает в глаза Юнги, находит в них смятение, его брови ползут к переносице. Хмурится сам. — Нет, нам же надо вещи собрать, выспаться… — начинает свои отговорки Мин самым жалобным голосом на планете. Знает, что найдут компромисс. Знает, что в итоге согласится. — Ну милый, пожалуйста, м? — Чонгук утыкается лбом в плечо Мину, чуть давит, из-за чего Юнги приходится отклониться назад. Он улыбается на выходку любимого, кладет руку ему на макушку, гладит, смеется от щекотки. Чонгук тоже смеется, утыкается между тем губами в открытый участок кожи. Прикусывает, облизывает; Мин тут же млеет, перестает смеяться, шумно выдыхает. Прикрывает глаза, подставляется под губы, откидывает назад голову, ерзает на коленях. — Нет, не выйдет, коть, — хихикает он от неудачной попытки Чона и его расстроенного лица в ответ на его слова. Обхватывает щеки ладонями, тянется и целует в нос, — ну, не расстраивайся. Посидим тут еще немного и пойдем, хорошо? Я спать уже хочу, а у нас еще душ… — Он целует еще раз его в нос. Пересаживается на бедрах удобнее, заботясь, чтобы ни у кого ничего не затекло. Они сидят так еще час. Постоянные касания, совсем нежные, невесомые, ленивые; яркие, напористые, желанные. Но не переходящие черту — каждый знает, что сегодня нужно не так. Людей давно нет, музыка с вечеринок стихла. Кажется, время перевалило за второй час ночи. Море тихо обдает берег волнами, пальмовые листья шумят от прохладного ветра между собой, песок остыл окончательно, свет в окнах отеля попадается все реже. Все вокруг затихает, и сегодня ночью не спят только два любящих сердца. Прижатые близко, греющиеся друг другом, наслаждающиеся моментом, любящие. — Ты еще не хочешь спать? — Юнги, до этого положивший голову на плечо Чону, выпрямился и заглянул ему в глаза. Под светом фонарей они казались еще темнее, чем обычно. — Нет. А ты, я вижу, хочешь. Встаем? — Чон провел по спине одной рукой, второй упираясь в песок сзади. Юнги кивнул и начал неспешно, сонно вставать на ноги. Отряхнув руки от песка, потер глаза и пару раз зевнул. Взяв свои сланцы, не став дожидаться Чонгука, медленно стал шагать в сторону дороги к отелю, но, заметив, что Чон никак не догоняет, обернулся. Чонгук стоял на месте, подозрительно беспричинно улыбаясь. Не став кричать, подозвал к себе обратно жестом. Юнги, закатив глаза и еще раз зевнув, направился обратно, неспешно переставляя ноги по песку, который только усложнял задачу. Чонгука ярко освещал фонарь, казалось, он вообще не хочет спать: стоит весь такой радостный, смотрит внимательно на своего любимого, ждет его. Дожидается, пока он подходит ближе. Глубоко вдыхает, начинает: — Сегодня ровно два с половиной года, как мы вместе, милый, — и, видя, как у Юна округляются глаза и открывается рот, он сразу говорит, — не смей перебивать. Сегодня ровно два с половиной года, как мы вместе, и сегодня наш последний день нашего отдыха. Мне хочется, чтобы мы запомнили это место, эту ночь и этих нас. И сейчас я хочу сказать тебе много всего: то, как ты мне дорог, как я тебя люблю, как мне с тобой хорошо. Но больше всего я хочу задать тебе один вопрос, — Чон делает паузу, и Юнги думает, что знает вопрос. Глаза его большие, полные волнения, сердце бьется бешено. Сланцы из рук падают, а ладонями приходится закрывать широко открытый рот от счастья и удивления, когда Чон достает нежно-голубую бархатную коробочку, открывает ее и встает на одно колено, — Ты выйдешь за меня, милый? Чонгук смотрит на Юнги долгие пять секунд. У Юна успевает скатиться по щеке одна слезинка счастья, сердце, кажется, перестает биться и начинает это делать вновь, а сам он беззвучно кивает. Соглашается. А потом в подтверждение говорит: — Да. И в этом «Да» миллион «Люблю», тысячи «Обожаю» и бесконечность «Навсегда». В этом «Да» желание провести всю жизнь вдвоем, желание вечно любить, целоваться и обнимать Чонгук встает с колена, делает шаг к Юнги и жестом просит руку. Надевает кольцо на палец и целует сначала тыльную сторону ладони мужа. А потом тянется к губам. Самым желанным, самым любимым. Сон окончательно пропадает у обоих, они стоят на берегу моря под предрассветным небом. Их обдувает прохладный ветер, их будильники начнут звонить совсем скоро, их дела еще совсем не завершены. Но сейчас их не волнует ничего, кроме друг друга. Юнги тихо плачет в поцелуй от счастья, Чонгук молча утирает слезы, нежнее и нежнее целуя. На небе этой ночью светят миллиарды звезд, но перед Чонгуком светит самая яркая, самая любимая. И ему больше ничего не нужно в этом мире.