***
— Мне всё равно, — отрывисто и сердито кидает Сандей с барного стула, завидев Галлахера и попивая вино из своего бокала. Гончий, и вон те следы от помады на мятом вороте рубашки у неотёсанного щетинистого мужчины, едва ли интересовали главу клана Дубов. Но Галлахер всё равно цеплялся за того взглядом и снисходительно улыбался, мерно постукивая пальчиками по барной стойке. — Как скажешь, Санди, — не верит. Давно перестал верить, что тому действительно было "всё равно". Да это же было очевидно для всех, кроме самого Сандея. Галовианец не показывает виду, что его что-то тревожит, делает глоток полу-сладкого красного и сжимает утончённую ножку хрустального бокала в правой руке. Самодовольство гончей раздражало. Не могло не раздражать, особенно после этих явных знаков напоказ. Он не ревновал, о нет. Для того, чтобы ревновать, надо к этому глупому объекту что-то чувствовать. А он не чувствовал: ни желания обладать тем индивидом, ни желания дарить любовь идеальному Галлахеру. Это же просто смехотворно — чувствовать что-то тёплое по отношению к главе другого клана. Потому Сандей вовсе не заглядывался на того каждый раз, стоило Галлахеру появиться в поле зрения галовианца. И не старался он случайно и опасно близко пройти мимо другого, чтобы лишний раз ощутить тот резкий, практически ставший родным и бьющий в ноздри, запах сигарет и виски, словно Галлахер был плохим учащимся, что любит всё запретное. И Сандей вовсе не представлял в своих грязных, греховных фантазиях, как обнажённое, или полуобнажённое в портупее крепкое мужское тело, наваливается на него сверху. Как руки прижимают галовианца к полу, как запястья его туго и до синяков стягивают и обматывают верёвкой или цепями, и привязывают, фиксируют заведёнными над собой... Как изящное тело, нетронутое никем ранее, распластано лежит и смущённо извивается под взором другого, стараясь прикрыть интимные оголённые области. И как горло начинает сжимать кожаный ошейник, а чужая хватка медленно тянуть за поводок из стороны в сторону и заставлять поворачивать голову. Сандею хотелось побыть покорным. Безумно хотелось. Это было его сокровенным, мерзким для него самого желанием. И он отрицал его, как отрицал и ревность по отношению к этому идеальному Галлахеру. Ведь это было абсурдом. Отворачивается от гончего, не в силах выносить его присутствие не только в своих недопустимых мыслях, но и прямо перед собой. И, вообще-то, немного его всё-таки раздражает наличие следов вон той губной отвратительной помады... Но Сандей не подаёт виду. Во всяком случае в его голове ему кажется, что он ведёт себя как незаинтересованное лицо. В голове же Галлахера, который наливал очередной напиток для гостя в баре, реакция драгоценного Санди была как на ладони. Но отчего мнётся тот? Отчего глава клана Дубов не хочет пойти навстречу? Этого он не знал. Думал, что тому просто-напросто нравилось ломаться и отрицать очевидное, или может, что гончий, одетый и выглядящий как холостяк под сорок, это как-то слишком низко для благочестивого галовианца, которому от силы было лет тридцать. Но до чего же сладки были фантазии гончей, в которых между ними могло бы происходить многое, очень многое и может быть даже запретное... А запретное не редко манит и дурит похлеще любого алкоголя, которого, к слову говоря, Сандей выпивает уже не первый бокал. — Ещё? — Галлахер, откупорив уже вторую бутылку, наклоняет к бокалу Сандея, зная, что если бы тот захотел прекратить, он давно бы уже ушёл. Всегда уходил, стоило галовианцу подойти к черте того состояния, когда оставаться уже не стоило, иначе Сандей бед мог натворить. Сандей не соглашается на ещё один бокал, огородив стакан ладонью, а Галлахер тем временем припоминает в своей голове тот случай, когда галовианец через барную стойку внезапно схватил гончего. Притянул за ворот, смяв и без того мятую рубашку и... так хотел поцеловать. Галлахер видел это желание, этот огонь, что разгорался в золотых с фиолетовой радужкой глазах. Но Сандей отстранился, не пойдя дальше. А после сразу же ушёл. При последующих намёках и вопросах о том, что же это такое было, Сандей держался молчком. Вот Галлахер и пытается вывести того на чистую воду. Спровоцировать сильнее, а потому и решился на эти игры с помадой. И ему нравится. Ему чертовски нравится эта реакция Сандея, который нос стал воротить и фыркать на него. До чего же он ведёт себя, как раскрытая книга... Вот бы так же раскрыть того на этой самой стойке, да оценить галовианца поближе. Ему даже начало казаться, что птенчик действительно стоит того, чтобы к нему присмотреться, а не только подразнить, трахнуть при случае, и успокоиться. Так может быть... — Санди? — М?.. Что? — недоверчиво отвечает тот, повернув голову. Ого, а вот и нотки гнева в прищуренных привлекательных глазах, и Галлахеру малость начинает казаться, что он перегнул палку. Видеть Сандея в таком поникшем состоянии было как-то неправильно, и в то же время правильно. Да и хотелось увидеть на лице того и другие эмоции. Например то самое желание, как при несостоявшемся поцелуе. Сандей, должно быть, в меру сладкий и терпкий, как то вино, что он заказывает вот уже несколько лет в баре мира грёз. И губы наверняка мягкие и нежные, словно у девчонки. Хочется вцепиться в них, хочется сжать между большим и мизинцем щёки и запихнуть в рот три оставшихся, скользя по горячему языку. Ротик, влажный словно в смазке для совсем иных дел, губки, созданные обхватывать и дарить наслаждение. Блять. Галлахер хочет его. Хочет скользнуть членом в рот и затрахать того до горла, пока губы Сандея будут в красной помаде. Галлахер откашливается, пока Сандей вот уже секунд двадцать как впился глазами в гончую и ждёт продолжения разговора. Тот откашливается повторно и решает попробовать вновь. Должно же когда-нибудь получиться? — Санди? Как насчёт зайти ко мне этим вечером? Знаешь, у меня есть коллекция чая... Сандей тут же отвернулся. Волосы и раскрытое светлое крылышко прикрыли его малость покрасневшее личико, не то из-за алкоголя, не то смущения, и Галлахер еле подавил в себе смешок. Правда вот в следующий момент времени Сандей кинул на него неоднозначный взгляд на прощание, скривил лицо и удалился. Или ему так показалось. Поскольку Галлахер хорошо видел, как тот прячется из-за угла и посматривает на бармена. А может... Галлахер, которому надоело детское поведение мистера Сандея, оставляет своё место бармена, передавая бразды правления другому, и направляется вон к той девушке, что сидела за столиком одна одинёшенька. Пара слов, пара жестов, которые Сандей не смог расслышать и разглядеть, и гончий уходит вместе с ней, чем вынуждает Сандея спрятаться получше и подальше. Ловит себя на мыслях, что ему всё-таки хочется проявить агрессию по отношению не то к девушке, дабы отбить совершенного Галлахера, поскольку алкоголь всё-таки начинает творить свои волшебные свойства. Не то накинуться на самого Галлахера. Не то просто напросто выйти из грёз и завалиться спать, забыв о сегодняшнем. Последнего он сделать не в состоянии. Мыслей слишком много. Ему противно, ему паршиво от осознания того, что он ревнует. Он, блять, ревнует. Он не мог в это поверить, ведь это просто напросто мерзко. Он не должен иметь желание быть трахнутым, и всё-таки он хочет. Хочется узнать, какого это, когда тебя берут крепкие мужские руки и заставляют забыться, вжимая тебя лицом в подушку и совершая толчок за толчком. Слышать отрывистое, горячее дыхание в загривок, и самому стонать в голос. Неправильно... Он должен быть выше плотских желаний, и всё-таки он не может. Он знал, где проживал Галлахер в мире грёз. Знал тридцать третий этаж и шестьсот шестьдесят шестой номер комнаты, в которой тот мог передохнуть. И потому Сандей не стучится. Сандей грубым и резким толчком наваливается на дверь в надежде выбить ту нахуй. Возможно вместе со шлюхой, что согласилась провести время с гончим. И дверь легко раскрывается. Сандей, не ожидая, что так быстро попадёт внутрь, спотыкается и летит вперёд, прямо в руки Галлахера. Интуиция его не подвела, и Сандей действительно следовал за ним всё это время. — Галлахер, — Сандей жмётся к нему, выдыхая тому в грудь собственное разочарование со смесью желания. Рявкает на гончего, подняв на того глаза. — Выкинь её, трахни меня. Запах алкоголя от Сандея смешивается, кружит в полу-пустом маленьком коридоре. Сандей выпил ещё, намного больше, когда Галлахер ушёл. — Кого, Санди?.. — Галлахер, положив ладони на его щеки, внимательно вглядывается в эти прищуренные глаза, что взрываются в гневе и морщат гримасу на лице. — Не прикидывайся идиотом! Я видел, как ты подцепил какую-то блядь, потому что я не подставил тебе свою задницу за баром!.. Галлахеру смешно. Смешно видеть главу клана Дубов таким нервным. Таким непривычно жаждущим и таким сквернословящим. Ну просто монашка, жадно требующая к себе внимание и дорвавшаяся до запретного. Галлахер, отцепив от себя его хватку, проходит в комнату со слабым освещением фиолетовых неоновых ламп и лёгким жестом руки намекает следовать за ним. Взгляд Сандея рассредоточен, туманная дымка прикрывает веки, но он идёт. Сердце безумно отстукивает в груди, мозг давно перестал понимать, что надо этому девственнику, а пара мыслей закрадываются в его голову. Например о том, а что будет дальше?.. Вот он потрахается, а потом? Галлахер остановился. Протянул руку и стянул красную ткань со стоящего на полу зеркала, тянущегося вверх на несколько метров. Гончий слабо посмеивается, вставая позади Сандея и мягко подталкивая того вперёд за плечи. — Вот эту, Санди? У меня тут только одна блядская шлюха... Низко. Сандей оборачивается к нему и злится, в то время как Галлахер лишь самодовольно улыбается. — Ты отвратителен, Галлахер... — О нет, я использую твои же формулировки. Но ты ведь хочешь не этого, ты хочешь, что бы я использовал тебя?.. Да, Санди?.. Чужие губы нежно подхватывают хрящик уха, и Сандей мелко вздрагивает. Тепло, жарко от алкоголя, от гнева. От ебучих мыслей. Он такой идиот. Гончий издевается над ним, но ему это, блять, нравится. Ему нравится, что Галлахер ни во что его не ставит, но всё-таки Сандей вымученно стонет, стараясь не смотреть в зеркало напротив. Ведь даже там, он видит этот дьявольский с хитрецой огонек в глазах другого. — Ну что, — Галлахер еле ощутимо соприкасается губами с виском. — Ты наконец-то готов провести со мной время?.. Или сбежишь, как с тем поцелуем?.. Знаешь, я мог бы уже давно с тобой поебаться, если бы ты перестал наконец притворяться недотрогой и отдался мне. — Ты... — Сандей хотел бы что-нибудь добавить, поспорить с ним, но мыслей нет, есть лишь одно кратко брошенное "блять" и он поворачивается к нему. Резко тянет за чужой жилет, сдаваясь на милость своему пульсирующему в штанах члену, но Галлахер останавливает его. Указательный палец медленно покачивается перед глазами галовианца, а гончий цокает. — Не-а, по моим правилам, Санди... Ты же хотел, что бы я действовал сам и оставил тебя без единой мысли после?.. Сандей кусает нижнюю губу. Взгляд снизу вверх на чёртово лицо чертовой гончей, и по-прежнему из-за чертовой разницы в росте, и галовианец недовольно хмыкает. — Если ты сможешь этого добиться, можешь действовать на своё усмотрение... Но если мне не понравится, я уйду, ясно? — Ох, какой злой птенчик, — Галлахер и его шёпот приходятся в чужие губы. — Расслабься, или ты настолько жаждешь моего члена внутри себя?.. Хм... — он на секунду задумывается, лизнув того меж приоткрытых губ. Сандей распахивает глаза. Это всё ещё низко, так глупо и так маняще, в то время как Галлахер продолжает, оглаживая тело галовианца, спустив ладони на его ягодицы. Поджимает в крепкую хватку, переминая плоть под пальцами. — Скажи мне только одно... ты трахал себя чем-нибудь, представляя, как это делаю я?.. Как именно мой член проникает в тебя вместо пальцев или вибратора?.. Как головка прокатывается в твоё хлюпающее от смазки отверстие?.. Наверное ты так сладко запрокидывал голову, тихо стонал в душе или под одеялом... Может быть даже шептал моё имя?.. Галлахер... Пощёчина на щеке резко отрезвляет самодовольную гончую. Сандей, спустя секунду, заносит над ним ладонь ещё раз, но её перехватывают. Грубый толчок и Сандей оказывается на коленях перед зеркалом, запястья тут же скручивают и фиксируются за спиной одним из кожаных ремней с бедра Галлахера. Сандей не сопротивляется. Он смиренно опустил голову, кусал губы, потому что ебучий Галлахер был прав до последнего слова. Галлахер ещё раз затянул потуже, проверив крепёж и прижался к спине галовианца. Низкий тембр в самое ухо, и крылья на голове поджимаются от непривычного отношения. — Вот так... Будешь брыкаться, Санди?.. Сандей не отвечает. Не видит смысла ни в этом, ни в том, какого черта ему это нравится до зуда по всему телу. Рука хватает его под щеки и заставляет посмотреть в собственное отражение. Галовианец и его глупое лицо в полном предвкушении и стыде, пока перед ним не возникает губная помада и в очередной раз не раздается голос гончей, что прихватывает крыло за хрящик и слюнявит перья язычком, переминая губами. — У меня есть одно пожелание: твои алые губы на моей головке... Исполнишь?.. И после этого я выебу твоё тело так жёстко и грубо, что ты не сможешь здраво мыслить ещё долгое время, и даже придёшь ко мне ещё... Как тебе план? Скажем это... Обмен фантазиями и их реализация друг с другом... Тон его звучит насмешливо, но блядский Галлахер прав. Сандей здесь именно поэтому, и потому что он уже хочет ещё, просто пока что слабо верит в то, что действительно решится на это в будущем. Сейчас за него всё делает алкоголь, и кто знает, как он себя поведет в будущем?.. и Сандей размыкает губы. Галлахер довольно хмыкает и край помады соприкасается с верхней губой галовианца. Мажут словно шлюху, которую ни во что не ставят... Сандей видел именно этот образ в зеркале, в своих затуманеннных глазах и в медленном дыхании, предвкушая момент. Момент когда головка члена соприкоснётся с его простатой и отбросит все правильные и неправильные размышления вон. Мазок приходится криво. Галлахер явно впервые делает подобное, к тому же через зеркало на чужом лице. Но ему, кажется, нравится и так. Гончий и сам размыкает губы и дышит в светлую макушку, совершая мазки к уголкам и по нижней губе. Сандей малость проводит кончиком языка по верхней и надменно щурится на его отражение. Ну и фантазии у гончей... И всё-таки Сандей подыгрывает, входя во вкус. Особенно когда его переворачивают резким движением. Лицо оказывается напротив лица Галлахера ненадолго, поскольку вскоре Сандея роняют спиной на пол, и, откинь он чуть голову, увидел бы собственное перевернутое отражение. Шум снимаемой одежды, и уже через некоторое время перед его губами оказывается головка члена, а чужие колени придавливают тело галовианца, нажимая бедрами на плечи. Он подрагивает, пульсирует, и каждая венка соблазнительно выпирает и манит вылизать языком. — Открой... — приказ гончей звучит сверху, и Сандей раскрывает рот. — Санди? Тебя ебали в рот?.. Сандей шипит на него от подобного отношения и вопросов, содрогается телом, пока связанные руки неприятно вжимаются в собственную спину и вносят долю боли. — Нет... — Вот как, — на лице его с ниспадающей тёмной челкой возникает намёк на улыбку. Головка члена касается алых губ и кончика языка Сандея, дразня его. — Значит я буду первым... И не только там... Но Сандей не озвучивает. Сказать, что он всё ещё девственник, что требует жёсткого траха в первый раз с по-своему воображаемым человеком было выше его сил. Это и так слишком. Слишком, чувствовать как собственный член приятно отзывается на чужие действия, как трётся головкой о ткань штанов, размазывая смазку, и уж тем более было слишком, осознавать, что его губы выкрашены не то что бы просто в помаду, так ещё и в красную. Такую вульгарную, такую блядскую. Галлахер захотел себе шлюху?.. Поэтому так?.. Хочет почувствовать превосходство над другим?.. И Сандей тут как тут. Идеальное сочетание в желаниях. В ротик плавно погружается головка и Галлахер вожделенно наблюдает. Как та соприкасается с влажным языком, как алые губы обхватывают и смыкаются под уздечкой... Лёгкие движения бёдрами, погружая член чуть глубже, затем обратно. Есть желание присунуть член полностью, но Сандей с такого уж точно рад не будет... Хотя... Кто спрашивал его мнения?.. Галлахер прикусывает губу, ладонь вжимается в поверхность зеркала, а член погружается дальше, сантиметр за сантиметром, упирается в нёбо, затем горло, и Сандей жмурится. Охрипший от нарастающего наслаждения шёпот гончей вновь звучит в голове галовианца. — Дыши, птенчик... Я не кончу тебе в рот, я просто хочу глубже... Член толкнулся дальше и Сандей задрожал. Крупно вздрогнул от неприятного, подкатывающего ощущения, чем вызвал вибрации своим блядским ртом по стволу и солоноватой головке. Язык нервно охватывает чужую плоть, и Сандей пытается отстраниться, запрокидывая голову со своей позиции. Глаза широко раскрываются и он лицезреет собственное отражение с членом во рту. Те слезятся от физического напряжения, но какая же эта блядская физиономия, что смотрит на него в ответ. Он мычит и стонет, пока член продолжает свои фрикции, свои толчки вперёд и назад, и Сандей и сам вскидывает бедра, вот только собственный член толкнуть некуда, руки заняты, и он вынужден извиваться под гончей. Он надеялся, что его выебут сзади, дабы галовианец смог по-настоящему ощутить всю прелесть секса... Но... Какого-то чёрта ему нравилось и сосать члены. Сандей мысленно ругается на себя. Какая же он всё-таки блядь... Галлахер был прав. Сверху то и дело доносятся довольные, сбитые от толчков в рот тихие стоны. Галлахер несщадно трахает его, наконец дорвавшись до галовианца не в своих фантазиях, а здесь и сейчас. Здесь и сейчас он погружает член в его влажный рот, вытаскивает, собирает слюну с алых, не то от помады, не то напряжения, губ, и снова толкается внутрь. Не кончит, хотя очень хочется дать Сандею вкусить себя... Может, в другой раз?.. Член покидает тёплое место и Галлахер отстраняется от того, давая ему немного свободы и садясь рядом. Сандей откашливается и судорожно дышит. Глаза по-прежнему смотрят на себя, на такую блядь, которую ещё найти надо... Взгляд перекидывается на гончую и Сандей отталкивается от пола, наваливается на него и целует куда попадает. В покрасневшие щетинистые щеки, выступающие скулы, раскрытые от частого дыхания губы. И Галлахер отвечает на его порывы, прижимается собственными губами к его и скользит языком по верхней, по нижней и сталкивается с языком Сандея. Сандей не смотрит на него, не хочет видеть довольную рожу другого, хотя и сам уже весь изнывает и развратно и громко стонет в чужие губы. Слабый укус за нижнюю, потом сильнее, и Галлахер отстраняет его от себя, слабо усмехаясь. — Так дело не пойдет... Давай-ка обновим... И он тянется за помадой. Движения вновь повторяются, пока Сандей с придыханием смотрит в сощуренные глаза напротив. Наверное он выглядит сейчас как сука в течке, впрочем... Сандей кидает взгляд на собственное отражение. Да, это именно она. Светлые волосы растрепались, крылья мелко подрагивают и складываются. Заведённые за спину руки ноют от боли и положения, но взгляд... Такой правильный. Потому что это слишком приятно, хотя его ещё никто не касался. Кажется ему просто нравилось ощущать себя в таком положении полной покорности... Галлахер закончил и слабо поцеловал того в висок. — Ну вот, моя куколка... Хочешь, что бы я теперь занялся тобой?.. Сандей вымученно стонет, потираясь стояком о рельеф мышц на чужом теле. — Блять... Да, Галлахер... Не думаешь же ты, что я кончу от того, что сосал тебе? Галлахер слабо прыскает от смеха, разворачивая галовианца спиной к себе и вжимая голову Сандея перед зеркалом в ковёр, оставляя того стоять на коленях. — Кто знает? Ты мне так жадно отсасывал, что я даже готов поверить в это... Может ты мне соврал, птенчик? — он слабо усмехается, расстёгивая и обнажая задницу галовианца. — Может твой ротик уже посещал один или два члена?.. Или больше... Сандей недовольно вертит телом, бормоча что-то себе под нос и прижимаясь щекой к ковру. Звонкий шлепок приходится на его правую ягодицу и он выгибается, и затем тут же сжимается, гневно оглянувшись на самодовольную псину. — Не понравилось, что не получил от меня ответ?.. — Нет, мне просто хотелось это сделать. Знаешь, не у всего должен быть глубокий смысл, Санди. Сандей продолжает бормотать проклятия в его и свой адрес. Затем нежное прикосновение к округлой ягодице и Сандей старается успокоиться. Хотя куда уж тут, когда одна рука гончей ловит стояк галовианца, а вторая начинает надавливать пальцами внутрь вместе с откуда-то взявшейся смазкой. Знакомая из-за собственных редких игр и слегка прохладная жидкость стекает по сжатому колечку, капая на пол. Сандей раскрывает алые губы и начинает дышать чаще, порывистее, пока пальцы, то один, то два, растягивают его. Пальцами он может и сам, а потому предвкушает наш птенчик именно чужого члена. Внезапный влажный плевок приходится на щеку Сандея и все клеточки тела тут же сжимаются, обволакивая чужие пальцы ещё сильнее. Галлахер весело хмыкает, толкая пальцы глубже и раздвигая, совершая всё более нетерпеливые, рваные движения. — Не засыпай, птенчик... Сандей готов взорваться из-за подобного к себе отношения. Он вертит головой и вытирает щеку о ворс ковра, зарываясь лицом в него же. Стыдно и по-дурацки охуеть как возбуждающе. Сандей хотел бы, что бы у него не было подобного фетиша, что ломал его мозг и заставлял член приятно содрогаться, а внутренности сжиматься вновь и вновь. Пальцы покидают его тело и на их место наконец-то становится та самая головка члена, что недавно упиралась в горло галовианца. Смазка приходится вокруг колечка ещё раз, и Галлахер надавливает на его отверстие. Секунда, две, пока он плавно движется глубже, и пока Сандей прикусывает дурацкую алую губу и крепко сжимает пальцы в кулак. Он хотел этого, он так хотел ощутить внутри себя член Галлахера, что галовианец готов полностью отдать ему все эмоции. И он вскрикивает первый раз, когда головка члена проскальзывает туда и обратно по внутреннему комочку нервов. И Галлахеру нравится, он поощряет галовианца. Зубы прихватывают маленькое крыло, сжимаются на них и кусают. Руки обнимают за плечи и он наваливается на него сверху. Головокружащий темп, что выбрал Галлахер, выбивает из Сандея стон за стоном. Вырывает из его горла гортанные возгласы. Крылья трепещут и он смотрит на своё блядское отражение. И ему нравится. Нравится он и нравится властный в этот момент Галлахер и его крепкие руки, что обнимают за плечи, и чьи пальцы поворачивают голову, взяв под челюсть. Чужие губы развязно соприкасаются с его, один, два раза, из-за рваного темпа сложно прижаться друг к другу на долгое время, но у них получается. Когда Галлахер сбавляет движения бёдрами и жадно целует. Когда малость сухой от сбитого дыхания язык соприкасается с нежным язычком Сандея. В глазах плывет от бесконечного наслаждения, от того, как ему чертовски жарко и как не хватает кислорода. Как до синяков и ссадин сдавливаются запястья и как разъезжаются по ковру дрожащие колени. От быстрого темпа и без нормальной опоры он вынужден прижиматься грудью к полу. Тёмные крылья, обволакивающие талию, так и не смогли раскрыться из-за уже ставшим мятым пиджака. Тело ноет от такого обращения, но он продолжает отвечать на поцелуй. И он требует ещё, мычит ему в губы чтобы тот усилил темп. И Галлахер с удовольствием подчиняется. Взмокший гончий выпрямляется над ним, рука жадно хватает за ремень на скрученных запястьях и тянет на себя. Тяжёлые толчки приходятся глубже, распластанное под ним тело извивается и задыхается. И Сандею начинает казаться, что он сейчас потеряет сознание и окажется один в той чёртовой раковине в своей настоящей резиденции. Но он выдержит, он не хочет сдаваться и хочет дойти до конца вместе с ним. Свободная рука Галлахера обхватывает трущийся по ковру член и пальцы нежно сжимаются под уздечкой. Сносящие крышу фрикции и Сандей сжимается. Он содрогается вновь и вновь, горячие стенки развратного отверстия при каждом толчке члена внутрь стягиваются вокруг плотного о́ргана, и Сандей, сотрясаясь и отрывисто выдыхая воздух из лёгких от экстаза кончает в руку Галлахера. Тело его в эйфории прижимается к полу только сильнее, слабо ползает и опускает голову, успев зацепить взглядом собственное отражение, блаженное от оргазма. Галлахер ощущает, как влажное отверстие сжимается с каждой волной всё сильнее, пока Сандей не обмякает под ним полностью. Сильная пощёчина вновь приходится по правой ягодице, вместе с уксусом в плечо. Грубые руки вжимают стонущее тело в ковёр ещё сильнее, и Галлахер, слабо двигая бедрами, проходит языком вокруг раковины уха. — Что такое, Санди?.. Уже выдохся?.. Запах тяжёлого пота ударяет в ноздри галовианца, но сил говорить нет. Лишь тихое бормотание и тяжёлое дыхание куда-то в ворс ковра, пока чужая рука не приподнимает его голову, прихватив за основание маленьких крыльев и вжав пальцы в затылочную часть. Галлахер нюхает его. Затяжной вдох ощущается где-то на макушке, и прерывистый уставший шёпот горячит взмокшее тело галовианца повторно. — Ну же, Санди... Ты ведь хотел так?.. Что бы тебя использовали?.. Хочешь... я в тебя ещё и кончу?.. Сандей беспокойно вздрогнул. Не то от осознания, что ему хочется большего, не то осознавая возможный вариант событий... Конечно же в мире грёз, не говоря уже о том, что он мужчина, никаких бы последствий не было, но... Какое-то извращённое желание скользило на задворках разума, а потому Сандей слабо кивает. Галлахер удовлетворённо поглаживает его по волосам, подцепляет пряди и наматывает те на кулак. И ещё одно движение. Резкое, глубоко проникающее, и вслед за ним усиленный темп. Сандей вновь, надрывно, сладостно стонет. Головка всё ещё крепкого члена трётся в луже собственной спермы, на ягодицы вновь приходится крепкая ладонь в смачном шлепке, и Сандей до боли сжимает нижнюю губу. Глаза еле раскрываются, подлавливают блядскую свою же физиономию, ведь запрокинутая из-за руки голова не может повернуться иначе. Раскрытый широко рот и пихающиеся меж влажных губ пальцы. И Сандей приятно щурит вгляд на отражение гончей и галовианец готов кончить снова. Крепкое, такое влажное от капель пота мужское тело, что вытрахивает из него последние крохи здравых мыслей. Как Галлахер, приподняв собственную, опущенную до этого момента голову с взмокшей и прилипшей ко лбу чёлкой, встречается взглядом с золотыми глазами Сандея. Как прикрывает тот глаза от блаженства и как кончает внутрь. И Сандей уже не знает куда себя деть. Ноги слабо шевелятся под другим, плечи и руки ноют с каждой минутой только сильнее, запястья туго сдавливают и он вновь опускает лицо в ковёр. Утробные, приглушённые стоны куда-то вниз вместе с прерывистыми от Галлахера, и ощущение горячей жидкости внутри растраханного отверстия. Галлахер медленно выходит из него. Белесая жидкость тянется следом, и вновь заталкивается головкой внутрь. Сандей снова вздрагивает, трепещет и устало выдыхает горячий воздух. — О-остановись... Галлахер... Галлахер тихо мурлычет на ухо и покусывает того. — Но тебе же нравится, Санди?.. Иначе ты бы уже давно прыгнул в свой настоящий мир... Настоящий... Сандей уже не знает, где это самое настоящее. Но здесь ему определённо нравится. — Я приду ещё, — заключает галовианец, повернув голову набок и прижавшись щекой к ковру с размазанной по нему помадой. — Если ты не против... Только давай успокоимся сейчас... Галлахер довольно хмыкает и руки того тянутся, развязывают усталые запястья и Сандей удовлетворённо кладёт те рядом с собой, не в силах сделать что-то большее. Гончий треплет нежные волосы и наконец выходит из него. Покрасневшее отверстие медленно сжимается обратно и Сандей успокаивает дыхание, пока гончий встаёт с него и начинает ходить где-то вокруг. Галовианец не смотрит. Глаза плотно закрыты и он наверняка скоро провалится обратно в настоящее, успев перекинуться парой фраз с гончим. — Санди, кстати... Я никого сюда больше не приглашал. Ты правда моя единственная жаждущая меня блядь за последние пару лет. Поскольку даже та помада была просто ложью, это были мои же следы на рубашке... Так что... Я польщён. Галлахер слабо посмеивается и присаживается рядом. Сандей шепчет одними губами, и Галлахер наклоняется к уставшему, измученному телу, что бы расслышать охрипший от стонов голос. — Я не блядь, я девственник, идиот... Был им... Галлахер задумчиво и протяжно хмыкает, затем зачёсывает влажные волосы назад и будто бы счастливо улыбается. — Я действительно польщён, Санди...Часть 1
17 мая 2024 г. в 22:20
Приглушённый свет фиолетовой лампы освещает неопрятную комнату. Красная, алая помада украшает лицо Галлахера тут и там, оставшаяся от жарких, смазанных поцелуев. Он довольно улыбается, подставляя шею и медленно откидываясь назад. Рука в кожаной чёрной полу-перчатке находит чужой затылок и зарывается в шелковистые, влажные от пота, и такие чудесные волосы. Прищуренные глаза напротив, затуманенные дымкой стыда и предвкушения, смотрят на гончую. Нечёткая, красная помада стёрлась на приоткрытых подрагивающих губах, и Галлахер ловит куколку за подбородок, вжимая пальцы в челюсть.
Гончий беззаботно дразнит, кружит в танце заигрывания друг с другом. Приоткрывает рот, готовый вкусить чужую сладкую плоть, и каждый раз практически прижимается к чужим губам, наклоняя голову. Не целует. Пальцы фиксируют за скулы, прижимаются под челюстью и плавно вертят из стороны в сторону возмущённую куколку, и хриплый шепот приходится в чужие губы, что едва удерживаются от соприкосновения с гончим.
— Так дело не пойдет... Давай-ка обновим, — свободная рука тянется за губной помадой.