Отказываю небу

      —Ты уже что-то знаешь?       Я ничего не знал.       Демиан сжал мою руку и повернул ко мне лицо, с каким-то тёмным, сострадающим, странным взглядом.       — Не мог не знать, — неожиданно холодно проговорил Демиан, и я почувствовал, как металл в его голосе материализуется и в мою ладонь ощутимо впиваются его короткие острые ногти.       Я, вероятно, всё ещё был измотан тем необыкновенным мыслительным сеансом, первым за всю мою жизнь. Мне и в голову не могло прийти отреагировать на этот резкий тон ответной колкостью — отреагировать хоть как-то.       — Когда ты звал меня, — продолжил мой собеседник, видя в глазах напротив полное, очевидно, ему неприятное недоумение, — тебе уже должно было быть известно.       Я быстро-быстро заморгал глазами. В груди что-то вспыхнуло, затем рухнуло; но, с удивлением, я не почувствовал прежней боли, что обычно доставляло мне разрушение заложенных основ — привычной картинки мира, коим моё существо доселе дышало. Нет, оно всё так же не хотело принимать новую информацию, упорно отторгая слова Демиана. Я чувствовал, что смысл его слов нарочно не доходит до моего сознания, и это было в крайней степени противно.       Его рука больше не сжимала моей, он смотрел также устало-раздосадовано, я — испуганно-непонимающе. Нам обоим была неприятна эта ситуация, и как друг друга уважающим людям, с ней сейчас же предстояло покончить.       — Я не звал тебя, Демиан, ты, вероятно, ошибся.       Губы моего друга вытянулись в мягкой и безжизненной, словно вылепленной из воска полуулыбке — нечеловеческой — его лицо вновь приобрело то состояние, которое я обычно называл магическим; от которого меня неизменно пробирали так не сочетающиеся между собой, но так взаимодополняющие друг друга, — ужас и благоговение.       — Я не ошибаюсь, мой мальчик, и тебе пора бы уже это уяснить. Если кто из нас и совершил ошибку — так это ты, но в данный момент игра слов не суть важна.       Демиан задумался. Тем временем я, погрузившись в себя, в страхе и благоговении перед ним, лихорадочно перебирал в голове все свои грехи, коих было немало. Но за что именно он мог на меня сердиться?       Когда я очнулся от своих раздумий, перед моими глазами возникло величайшее чудо — та, которую я страстно желал, стояла на месте Демиана. Черты моей любви были всё также мягки, спокойны и непорочны. Каштановые кудри обрамляли её лицо, настолько сливавшееся с лицом Демиана, что первой моей мыслью было, что она и говорила со мной всё это время.       — Самопознание творит чудеса, — сказала, вторя моим мыслям, Ева, и я не узнал её голоса. От приятной певучести не осталось и следа, её голос теперь был скрипучим и резал слух; однако, он не казался мне отвратительным. Я любил её и не мог не любить её голос.       — Не вздумал ли ты отречься от себя? Ты хотел меня видеть, и я здесь по твоему желанию.       Она явилась, она стояла рядом со мной, одаривая меня своей аурой, но, вместо ожидаемого моим нутром ликования при этой встрече, что-то во мне противилось и не хотело этого делать. Я безвольно замер под её знакомым светлым испытующим взглядом. Обычно я был рад видеть этот взгляд; трепетать от одного взмаха ресниц этой женщины было наслаждением. Чувства мои нисколько не утихли, но в её глазах, в её манере говорить как будто произошли изменения.       — Скажи, ты ведь жаждал встречи и моей любви, почему же только что ты столь легко открестился от этого? — на губах женщины заиграла неживая холодная улыбка.       Я кивнул и тут же отрицательно помотал головой. Я чувствовал, что окончательно потерялся в таинственном мире семейства Демианов, в который был ввязан по собственному желанию.       — Это так. Я желал встречи, желал любви..       Она не дала мне договорить, объясниться. Всё с той же улыбкой женщина коснулась моей щеки и пытливо-строго заглянула в глаза.       — Мне это приятно, Синклер, но я вижу, ты отвлекаешься.       Госпожа Ева зажмурилась, выражение её лица изменилось, став безжизненным. Я чувствовал головокружение и тревогу за неё.       На этот раз картинка поменялась прямо на моих глазах.       Существо стояло передо мной во всей своей бесполо-вневременной красе. Его бледная призрачная рука касалась моей щеки, и, как это всегда было с Демианом, я почувствовал трепет и омерзение.       — Раз ты уже осознаёшь свои способности, тебе следовало бы узнать немного и про мои. Я порождение мира людей, но также мира духов. Мои умения не ограничиваются перевоплощением и разделением на нескольких людей, это может сделать и весьма посредственный человеческий маг. Остального я достиг сам. Знаешь, люди интересны для изучения. Мне потребовались годы, чтобы читать их насквозь, но я не жалею. У меня осталось ещё достаточно времени.       — Но каково же твоё истинное обличье?       Завеса тайны наконец-то приоткрывалась передо мной, но сил на осмысление полученной информации у меня уже не оставалось. Я вкушал то, что мне давали, однако, переварить это внутри себя был не в состоянии.       — Тебе не нужно этого знать, да и я рос, не зная ничего о себе. Изучая человеческий мир, я пришёл к выводу, что он состоит из иллюзий. Тебе кажется, что одни из них положительны, другие — отрицательны, на деле же определяет их категорию человеческое восприятие. Обладая этими знаниями, людьми можно управлять. Ещё два дня назад — да, мой мальчик, этот ритуал отнял два дня твоей жизни — ты так страстно любил образ женщины, но теперь никаких чувств к ней твоё сердце не питает, оно больше не трепещет при упоминании о ней потому, что твоё миросозерцание сломано. Тебя окружала выдумка, человеческий мозг глуп и неспособен воспринимать нематериальное — те силы, что выше его, он может лишь слепо им поклоняться.       Всё, что он говорил было правдой. Я больше не любил и не хотел видеть госпожу Еву. Я ощущал себя медленно морально разлагающимся в его речах. Всё мне виделось тусклым и было безразлично, словно никаких эмоций на переживания о своей разрушенной мечте у меня не осталось.       — Ты другой, ты чувствуешь свободу. В твоих силах бросить вызов людской скуке, однотипности. Ты можешь желать и подчинять. Я выбрал тебя потому, что мы с тобой похожи — тебе предстоит всю жизнь искать недостижимого душевного равновесия, как и мне — столетие за столетием ждать обновления. Возможно, ты меня ненавидишь, но ты полюбишь меня. О, как ты меня полюбишь.       — Скажи, кого бы тебе хотелось видеть рядом с собой вечность, — его глаза лихорадочно заблистали, — и я им буду. Со временем ты обретёшь ключ к безвременью, мы сольёмся в единое целое, и это будет уже неважно.       Существо скукожилось, из прозрачной пылевой завесы начал выплетаться до боли знакомый образ Демиана, каким я знал его раньше. Мне уже было несколько понятно, с чем связано то двойственное чувство, непременно возникавшее рядом с ним.       Теперь я знал, что и он является иллюзией. На этот раз — моей собственной. Я этого захотел, и я создал на месте скверного неественного чудовища, ещё более неестественную и неживую сущность.       Мраморная кожа, под пробившимися сквозь тучи лучами выглядевшая особенно мертвенно-бело; каштановые волосы, колечками спускающиеся до плеч, и по-прежнему властные, но остывшие, словно познавшие всё в этой жизни глаза.       Я вплотную придвинулся с моему бывшему другу, внимательно, но безучастно за мной наблюдающему; аккуратно пригладил выбившийся из причёски волос.       Что-то изменилось во мне, что-то тёмное и прекрасное, давно пустившее корни внутри моего сердца, в эту минуту ударило мне в голову. С обожанием и ненавистью я резко сжал копну тёмных волос.       — Макс Демиан, теперь я твой бог.