Как Эфэф помогал мне исправить двойку по истории

Когда я попросил Эфэф поговорить с Сергеем Яковлевичем или хотя бы упомянуть в разговоре меня и мою двойку, тот поначалу сопротивлялся. — Мы не особенно с ним пересекаемся, — отнимая взгляд от меня в сторону проговорил он, — извини, но здесь я тебе не помощник. Но мне почему-то показалось, что Эфэф все же хотел посодействовать и нужно было всего лишь поуговаривать его как следует. — Сергей Яковлевич он… Он не моего поля ягода, — как-то невпопад возразил бессильно Федор Федорович, а бледные щеки его покрылись странным румянцем. Да, наш учитель истории не в сравнение лучше одевался, умел, как говорили, «покорять сердца» и слыл мечтой всех представительниц женского пола, ну так и что? Разве у Эфэф из-за этого не хватит смелости всего на один небольшой разговор с ним? Разве мужчине позволительно так малодушничать? Разве нет у него подходящей цитаты из литературы на этот счёт? — Я знаю о Суворове уже лучше самого Сергея Яковлевича, — заверил я Эфэф в оправданности своих притязаний, — но он и слушать меня не желает с тех пор, как я подвёл его на открытом уроке. — Какой мстительный, — чему-то нежно улыбнулся мой учитель, и синие глаза его сквозь толстые линзы очков странно блеснули (или мне это только показалось). Было непонятно, что он находил такого уж восхитительного в мести собственному ученику, но я не стал возмущаться или расспрашивать, и это оказался мудрый ход, потому что Эфэф, в конечном счёте, всё-таки согласился помочь. Я как раз спускался на первый этаж, чтобы пойти в столовую, когда наш учитель литературы окликнул Сергея Яковлевича на лестнице. Ему, будто бы, совсем не хотелось этого делать — так он смущённо улыбался, но румянец на его щеках говорил об обратном, да и глаз он не опускал, а смотрел — нет, даже пялился на учителя истории точно также как все наши девчонки — не мигая и пожирая его взглядом. * * * «К этому делу надо подходить ответственно», — в то утро поведал Эфэф. Он был одет в какой-то доселе невиданный мною отглаженный синий костюм, явно самый нарядный из его гардероба, в нагрудном кармане которого треугольником торчал белый носовой платок. «Если откажет, хоть будет, чем слезы утереть», — пошутил почему-то Эфэф, дотрагиваясь до платка кончиками пальцев. Они слегка подрагивали, и я только сейчас понял, что мой учитель был взволнован. До этого на то, что Эфэф рассеян и пребывает мыслями где-то за пределами кабинета, я почему-то не обращал внимания. Даже когда после оттарабаненной речи Курочки Рябы последовала долгая непонятная пауза, вызвавшая недоумение всего класса, и учитель только после непосредственного к нему обращения, вздрогнув, очнулся, мне даже не пришло в голову, что Эфэф воспринял мою беду настолько близко к сердцу. — Я сделаю все, что в моих силах, — пообещал он и достал из кармана расчёску, чтобы привести в порядок свои волосы, и без того сегодня отлично уложенные, — но ничего не обещаю. Конечно, мне очень хотелось, чтобы он преуспел, и Сергей Яковлевич спросил меня о Суворове до конца месяца, а лучше бы на этой неделе, иначе тройки за четверть было не миновать, но требовать чего-либо от Федора Федоровича не позволяла совесть, поэтому я только пожелал ему удачи и когда он приблизился к нашему учителю истории скрестил в карманах пальцы. * * * — Ты ведь его совсем не знаешь, — мягко осадил меня Эфэф, когда я потерял всякую субординацию и позволил себе отпустить пару шпилек в адрес Сергея Яковлевича — страшно несправедливых, если честно, — он вовсе не плохой. Он сказал «неплохой», но вероятно имел ввиду «прекрасный», потому что губы его сложились в галочку, как если бы он сдерживал уголки рта, чтобы они не расползлись слишком далеко друг от друга. На мой вопросительный взгляд он снял свои огромные очки и, глядя на оправу, улыбаясь чему-то про себя, протер их платком — задумчиво и как-то очень нежно. Это было почти смущающе, и я буркнул: — Наверное неплохой, но бескомпромиссный, — чтобы хоть что-то сказать. Федор Федорович помолчал ещё немного, надел очки и, улыбаясь, поглядел на меня. — Сергей Яковлевич однажды спас меня, ты знаешь? Я опешил. Так, получается, Сергей Яковлевич герой? А с виду и не скажешь… Это известие мгновенно вогнало меня в стыд, разве можно держать обиду а тем более злобу на героев? Я робко поинтересовался, как это произошло, на что Эфэф расправил плечи, оперся спиной на спинку стула, посмотрел в окно и, больше не сдерживая себя, заулыбался во всю ширину рта. — Он отогнал от меня ворону. Сергей Яковлевич отогнал ее сумкой, когда птица спикировала с ветки и напала на проходившего мимо Эфэф, видимо ожидая, что тот полезет на дерево и попытается разворовать ее гнездо — презумпция невиновности у ворон не в ходу. Птица не пострадала, а забралась обратно на ветку и ещё долго яростно каркала вслед уходившим преступникам, не решаясь, однако, покинуть своего поста и броситься за ними в погоню. — Да разве ж это подвиг? — с облегчением рассмеялся я, получивший назад свое право злиться на Сергея Яковлевича. — Кто знает, может ворона выколола бы мне глаз или пробила клювом череп, — все улыбался задумчиво Эфэф, как если бы говорил о чем-то приятном, а не о членовредительстве. От этого несоответствия у меня защекатало в животе, и я рассмеялся ещё раз. Федор Федорович растерянно моргнул, стряхнул с глаз пелену грёз и предложил мне еще чаю. * * * Сергея Яковлевича я нашел возле аппарата с газировкой — тот с наслаждением потягивал воду с клубничным сиропом из стакана. Рукою, что не сжимала стакан, он держал свою кожаную сумку, которой, видимо, и отогнал тогда ворону, спасая Эфэф. Меня он не видел, весь погруженный в мысли, что давало мне время на раздумья: взять быка за рога и поговорить с ним лично, либо всё-таки дождаться, когда Фёдор Фёдорович убедит его смилостивиться над моей судьбой каким-нибудь своим собственным подготовленным способом. И так мы стояли и задумчиво смотрели — я на Сергея Яковлевича, тот — вдаль, давая мне возможность его рассмотреть. Девчонки не стесняясь обсуждали внешность учителя истории, глупо хихикая и перебивая друг друга. Он был и мил, и красив, и ах, как же превосходно сложен! А как он одевается, как держится!.. А его голос?.. А эти его романтические кудри – те так просто сводили девчонок с ума — аж зубы сводило от приторности этих бесед. По мне он был похож на барашка, и ничего в его причёске красивого не было. Но я-то мальчишка, мне не понять, да и не надо, если честно. Только вот глаза — да, глаза у Сергея Яковлевича были красивые, совсем женские, большие и карие и обрамлённые густыми длинными ресницами, сейчас в профиль эти ресницы далеко выступали вперёд и ловили солнечные искорки... — Я вернулся, Сергей Яковлевич! — воскликнул рядом знакомый голос, и я тут же очнулся от дум, чтобы увидеть неприлично радостного Федора Федоровича, который ещё секунда и увидел бы меня, если бы я не опомнился и не спрятался бы за дерево, — вот, это вам. Мороженое. И он протянул Сергею Яковлевичу, (спешно промывшему и поставившему свой стакан назад в автомат), пломбир в вафельном стаканчике — такие продавались в двух кварталах отсюда и, чтобы принести его меньше, чем за перемену, Эфэф точно потребовалось набрать приличную скорость. Я чуть не прыснул со смеху, представив, как мой учитель литературы несётся по улице сначала в одну сторону, потрясая деньгами, а затем в другую — уже с мороженым в вытянутой руке. Но сдержался, иначе бы меня обнаружили. — Вы меня просто балуете сегодня, Федор Федорович, — мягко улыбнулся Сергей Яковлевич, благосклонно принимая подношение. Это доставило Эфэф большое удовольствие, которое отразилось на его лице ярким румянцем. Он пару раз вздохнул, а затем выпалил скороговоркой: — Если позволите, я и дальше хотел бы оставаться вашим кавалером. Сергей Яковлевич вздрогнул и вдруг взглянул на Федора Федоровича, который от этого взгляда стал ни жив ни мертв. Губа его задрожала от волнения, и мне стало стыдно наблюдать за ним. Я переместил внимание на учителя истории и увидел, что тот тоже покраснел от смущения. Тут мне стало совсем не по себе, и я начал раскачиваться на каблуках, чтобы отвлечься от испытываемой неловкости. Как все это относится к моей двойке по истории, и как вообще должна работать стратегия Эфэф? Что ещё за кавалеры, разве ж Сергей Яковлевич дама, чтобы служить ему?.. — Федор Федорович… — начал было Сергей Яковлевич, но тут какая-то мелкая ветка под моим каблуком оглушительно громко хрустнула, и взгляды обоих учителей — испуганные, словно я застиг их врасплох, устремились ко мне. К счастью, кусты и ствол дерева скрывали меня с того угла, где стояли Эфэф и Сергей Яковлевич, а в мою сторону они так и не решились сделать ни шага. — Пойдёмте, урок вот-вот начнется, — сказал Сергей Яковлевич и потянул Эфэф за локоть. Тот послушно последовал за ним, торопливо кусавшим свое мороженое, а я так и оставался стоять за деревом, пока учителя не скрылись из вида. На урок я, само собой, опоздал, но, к большему огорчению меня приводил не выговор от учителя математики и не замечание в дневнике, а понимание, что дело с исправлением двойки так и не сдвинулось с мертвой точки, а только все больше затягивалось. * * * …Ладони и пальцы Эфэф были по-мужски широкие и длинные, и изящные руки нашего учителя истории, зажатые в них, казались почти девичьими. Когда я вошёл в кабинет Эфэф сжимал их с пылкостью влюбленного и ровно так же смотрел на Сергея Яковлевича, читая ему какие-то стихи про пленительные очи и про то, как глупо было бы его, то есть Сергея Яковлевича, не любить. (Я отстраненно подумал, что это, может быть, камень в мой огород и стоит обидеться). Выражение же лица Сергея Яковлевича при этих речах я разобрать не успел, поскольку так сильно поразился представшей передо мной сцене, что выронил портфель и тот шумно грохнулся на пол. Эфэф застыл на месте и уставился на меня круглыми глазами. А я смотрел на него, безмолвно вопрошая, что вообще здесь творится. Он все никак не выпускал руки нашего учителя истории, и тому пришлось приложить заметное усилие, чтобы их высвободить – почти рывком. С красными пятнами на бледном лице он обернулся ко мне и с некоторой надменностью, обьяснявшейся, как видимо, неловкостью сцены, в которой я их застал, сказал: — Палеолог! Федор Федорович поручается, что ты выучил материал про Суворова, это так? Я молча кивнул, поскольку и вправду мог накатать ему целую статью на пятнадцать листов. Сергей Яковлевич прочистил горло, искоса бросил на Эфэф взгляд и снова обратил его ко мне: — В таком случае, на следующем уроке я спрошу тебя о нем вдобавок к домашнему заданию. — Спасибо, Сергей Яковлевич, — сказал за меня Эфэф со странно нежной улыбкой, которую я у него уже видел. Сергей Яковлевич снова посмотрел на него, но взгляда не выдержал и опустил свой на часы, обрамлявшие его элегантное запястье, и я снова увидел, какие длинные и пушистые у него ресницы. Тут что-то заставило меня взглянуть на учителя литературы, и я заметил, что тот тоже как заворожённый смотрит на ресницы Сергея Яковлевича, уже нисколечки не стесняясь публики. Только мне стало стыдно это видеть, и я уставился на носки собственных туфель. — Прошу прощения, у меня урок. До встречи, — сказал нам обоим Сергей Яковлевич и, не оглядываясь, поспешил покинуть кабинет, оставив в нем меня и Эфэф вместе смотреть ему вслед. — Как ты и хотел, — улыбаясь проговорил наконец Федор Федорович, обращая ко мне ласковый взгляд, — двойку исправишь. Как и предполагалось, Сергей Яковлевич оказался очень добр. Я что-то буркнул в ответ. Он весь был нежность и радость, и вид такого цветущего счастьем Федора Федоровича был для меня чересчур непривычен, и я стал придумывать повод, как бы улизнуть с этого смущающего тет-а-тет — Да, конечно, иди, — улыбнулся с лёгкой грустинкой учитель — он не любил враньё ни плохое, ни хорошее, и затем спросил, — Ты хоть доволен исходом? Здесь я только вспомнил, что Федор Федорович вообще решился на эту миссию ради меня и моего Суворова и, конечно, сейчас же поблагодарил его, коря себя за то, что не сделал этого раньше. Эфэф только поднял успокаивающе ладонь — мол, не стоит, и тогда я двинулся к выходу, опасаясь каждую секунду, что учитель меня окликнет и поделится своим счастьем, о котором, если честно, знать мне совершенно не хотелось и было бы даже как-то неправильно и неприлично… Но Федор Федорович не стал меня останавливать, и это тоже было неправильно, что оставляю его вот так. Я обречённо вздохнул и обернулся в дверях — Эфэф смотрел в окно и тихо улыбался каким-то своим мыслям, на мой вздох он никак не отреагировал, полностью погрузившись в свои грёзы. Я думал спросить его: «А вы-то сами довольны, Федор Федорович?», но вопрос оказался бы риторическим, поэтому задавать я его не стал, а только снова развернулся и совсем вышел из класса.