Тайны разума Феклиста Велимировича Гихирна.

      Это был обычный июльский день. Это было время предъявления Австро-Венгрией ультиматума Сербии в связи с убийством эрцгерцога Франца Фердинанда и смертью русского поэта и драматурга Александра Александровича Навроцкого. Но, к сожалению или к счастью, семья Великоновцавой не имела никакого отношения к тем событиям, хотя и жила в то время. Они сидели в карете и ехали в частную гимназию имени Александра II Николаевича.       — Всеволод, как ты думаешь, нашим детям понравится в новрй гимназии? — с интересом спросила Луиза.       — Конечно, им понравится новая гимназия. — уверенно сказал Всеволод. — Здесь много интересного для преподавателей, большая библиотека и много мест, где можно поработать.       — Главное, чтобы они могли общаться и не становились аутсайдерами. — Луиза сказала, очевидно ей явно этого не хотелось.       — Не волнуйся, Луиза, — сказал ее муж и взял ее за руку. — даже если они станут здесь своими, они никогда, слышишь, никогда не будут друг для друга никем.       — Я как никогда уверена, что они будут вместе. — спокойно сказала Луиза Феоктистовна Великонцавая.       Их карета подъехала к женской гимназии имени Александра II Николаевича, которая была построена во времена правления Александра II, и тогда все считали его освободителем, но сейчас все критикуют за недостаточность реформ или за то, что пробудил дух революции в обществе. Внутри школы велась большая работа, которую выполняли люди разных профессий, чтобы преобразить эту школу — очевидно, шел ремонт. Луиза и Всеволод прошли через десятки коридоров и лестниц, чтобы попасть в кабинет директора на втором этаже.       — Что ж, ваши девочки очень хорошо учились в Санкт-Петербургской гимназии. — Виктор Николаевич Большаков похвалил их обеих. Он был директором этой женской гимназии еще тогда, когда здесь училась Луиза, и сейчас он был очень старым человеком, но все еще мог ходить и работать.       — Мы это знаем. — коротко ответил Всеволод. — Вы принимаете их в гимназию?       — Да, я принимаю их в нашу женскую гимназию. — спокойно ответил Виктор Николаевич Большаков и отложил в сторону документы детей. — Но мне нужно поговорить с ними наедине.       — Мы все устроим, только скажите нам дату, когда они должны приехать сюда, чтобы вы могли поговорить вместе. — уверенно сказал Всеволод Радомирович.       — Э-хх, англичанин, ты совсем не изменился. — Виктор покачал головой. — Ты такой же, как твой отец, и его отец, и твой отец всегда гонялся за богатством и пытался все контролировать, но контролировать все невозможно.       — Поверьте, я все контролирую, и даже когда что-то идет вразрез с моими желаниями или потребностями, я всегда нахожу способ правильно выйти из этой ситуации, чтобы остаться в плюсе, а не в минусе. — гордо сказал он.       Виктор Николаевич Большаков некоторое время смотрел на него, и на его лице расцвела улыбка, как у медведей, пробудившихся ото сна во время зимней спячки. Он тихо вздрогнул, а потом начал хихикать над ним:       — Вот почему, англичанин, все нижегородцы любят тебя и скучают по тебе. — уверенно сказал Виктор и сел в более удобную позу.       — Я прошу вас, Виктор Николаевич, соблюдать правила этикета и не называть меня англичанином. — настойчиво сказал Всеволод, по его голосу было понятно, что он обижен этим.       — А ты что такой же англофоб, как ирландцы и шотландцы? — с сарказмом спросил Виктор Николаевич Большаков.       — Может, мне прямо сказать вам, почему я не хочу, чтобы меня так называли? — спросил Всеволод, ожидая положительного ответа.       — Давай, поволжский Теобальд Вульф, расскажи мне здесь о своей ненависти к англичанам и их отвратительному чаю. — сказал Виктор с ухмылкой, и улыбка заиграла на его лице всеми тридцатью двумя зубами.       — Я русский человек и горжусь этим фактом, потому что моя страна подарила миру таких людей, как Достоевский, Менделеев и Чайковский, поэтому не стоит относить меня к какой-либо другой национальности. — гордо сказал Всеволод.       — Хм, да, вы, очевидно, будете нижегородским Федором Васильевичем Чижовом или какими-то другими представителями славянофильства. — сказал Виктор Николаевич, почесывая подбородок. — Но лично мне нравятся ваши патриотические чувства.       — Я очень благодарен вам за это и прошу вас оказать небольшую услугу мне и моей семье. — настойчиво сказал Всеволод.       — И что я должен для вас сделать? — Виктор Николаевич Большаков заинтересовался и указал на него пальцем.       — Пусть все называют нас другими именами и фамилиями. — настойчиво сказал Всеволод Радомирович Великоновцев.       — Что? — непонятно спросил Виктор Николаевич Большаков, он сам не понял своей просьбы. — Чего вы хотите?       — Мы хотим, чтобы нас звали Мирославой, а не Луизой, моего сына Августина звали Александрой, и вместе нас звали Птакович, который приехал из Москвы по личным причинам, о которых мы (она указала на них обоих) не хотим никому рассказывать. — Луиза Феоктистовна Великонцавая все объяснила.       — Но зачем вам это делать? — спросил Виктор, безуспешно пытаясь понять их логику. — Какой в этом смысл?       — Мы делаем это из страха, что нас узнают, и не хотим, чтобы нас здесь кто-то узнал. Мы уехали из Нижнего Новгорода не для того, чтобы все вернулось по-прежнему. — уверенно заявила Луиза Феоктистовна.       — Подождите, позвольте мне прояснить ситуацию. — поспешно сказал Виктор Николаевич, ему показалось, что он понял, о чем идет речь. — Вы оба делаете это для того, чтобы никто не посмел назвать англичанина так, потому что это оскорбляет его патриотические чувства?       Между ними повисло гробовое молчание, которое было прервано постукиванием веток по окну. Луиза Феоктистовна Великонцова и Всеволод Радомирович Великонцев переглянулись и взялись за руки, после чего Всеволод посмотрел на него и сказал:       — У нас есть более серьезные причины так себя вести, о которых мы не хотим говорить вслух, но если вам так легче жить, то да, я не хочу, чтобы меня называли англичанином.       — Ну, если ты не хочешь мне говорить, тогда ладно. — спокойно ответил Виктор Николаевич Большаков.       — Значит, ты будешь хранить молчание о нашем секрете? — с любопытством спросила Луиза.       — Да, Мирослава, я буду молчать как камень. — уверенно сказал Виктор Николаевич Большаков и, немного подумав, спросил. — А что вы оба скажете о своих доходах и откуда они берутся?       — Не беспокойтесь, мы продумали все до мельчайших деталей. — с гордостью сказал Всеволод Радомирович. — Задолго до убийства в Сараево.       — Кроме того, мы будем врать исключительно простым людям, а не правоохранительным органам. — уверенно заявила Луиза Феоктистовна.       — Что ж, удачи тебе со своей ложью, но учти, что рано или поздно ложь обязательно рухнет. — уверенно сказал Виктор.       — Что ж, когда ложь рухнет, как карточный домик, это будет не ваша проблема, а наша, и мы в полной мере понесем ответственность за последствия. — уверенно заявила Луиза Феоктистовна.       — Ну, с вашими взглядами мне пора сходить в могилу из-за моих устаревших, по ваш взгляд, взглядов. — уверенно сказал Виктор и стал мрачен, как мопс.       — У каждого поколения свои идеалы, и плохи они или нет, решать не нам, а Богу. — спокойно сказал Всеволод Радомирович Великоновцев.       Семья Великоновцовых покинула кабинет директора женской гимназии имени Александра II Николаевича. Виктор Николаевич Большаков начал подписывать документы о приеме Валентина и Брониславы в женскую гимназию имени Александра II Николаевича, но его пришлось прервать из-за семьи Великоновцевых, которые снова вошли в его кабинет.       — Простите, а когда мы приведем наших девочек сюда, в вашу гимназию? Спросил Всеволод Радомирович Великоновцев, он сказал так, словно вспомнил, что хотел сказать.       — Приведите их ко мне сюда в       воскресенье, тридцать первого июля. — Виктор Николаевич Большаков фыркнул на них, а затем поднял голову. — За это время, пожалуйста, поработайте над их московским диалектом.       — Не волнуйтесь, Виктор, мы обязательно поработаем над их произношением. — заверила его Луиза Феоктистовна.       — Я очень на это надеюсь. — пробормотал Виктор, а затем громко спросил их. — Ваш сын не собирается здесь учиться?       — Нет, это женская гимназия, а не мужская. — Всеволод Радомирович запнулся.       — Под словом «здесь» я имел в виду Нижний Новгород. По газетам я знаю, что у вас есть сын, и мне стало интересно, будет ли он учиться здесь или продолжит учебу дома из-за болезни?       — Он продолжит домашнее обучение, а затем поступит в один из московских или Санкт-петербургских университетов. — уверенно заявила Луиза Феоктистовна. Она говорила так, словно расписала его жизнь на все доли секунды.       — Что ж, всего наилучшего вам и вашим детям. — пожелал им Виктор Николаевич Большаков.       — И вам того же, Виктор Николаевич, — сказала Луиза Феоктистовна Великонцавая, после чего они оба вышли из кабинета и закрыли за собой дверь. — который, очевидно, будет для вас последними.       — Приятный человек и, главное, не задавал лишних вопросов. — с улыбкой на лице сказал Всеволод Радомирович.       — Я буду молиться, чтобы он не выдал наших секретов. — Луиза Феоктистовна глубоко вздохнула. — Он человек неразговорчивый, но я ему не доверяю.       — Ну что ж, пойдем домой, а то чует мое сердце, что там сейчас происходит битва поинтереснее, чем в романе Генрика Сенкевича «Огнем и мечом». — презрительно признался он.       — Пойдем, а то мне самой стало интересно, кто там такой местный Богдан Михайлович. — сказала Луиза с легкой улыбкой.       Они спускались по лестнице из двух ступенек. Они шли осторожно, но быстро, так как не хотели задерживаться здесь надолго. Внезапно на лестнице они столкнулись со стариком с глубокими глазами, как будто его глаза были двумя глубокими ямами, седыми волосами, которые скрывали седину, и шрамом.       — Могу я помочь вам добраться туда, куда вы направляетесь? — отозвалась Луиза Феоктистовна. Ей было искренне жаль его, как и любого пожилого человека.       — Нет, не стоит, я сам схожу в кабинет директора. — заверил он ее.       — Вы уверены в этом? — спросил Всеволод Радомирович, изображая беспокойство. — Давайте я вам помогу.       — Нет, тебе не следует этого делать. — заверил его старик. — Хотя я стар, как мир, я далеко не так болен, как ты думаешь.       «Странно», — подумала Луиза Феоктистовна Великонцавая. — «голос такой знакомый, словно со мной разговаривал призрак из прошлого, когда билось сердце моего отца». Она снова посмотрела на старика и спросила себя: «Может быть, это Михаил Мечиславович Горохов?» Она решила задать ему этот вопрос:       — Мистер, прежде чем вы уйдете, пожалуйста, удовлетворите мое любопытство и скажите, вы случайно не нижненовгородский художник Михаил Мечиславович Горохов?       — Да, я тот самый Михаил Мечиславович Горохов. — ответил он ей. — А что?       — Мне просто стало интересно, кто вы, вот и все, и мне показалось, что вы — знакомое лицо, которое я видела в своей жизни. — уверенно сказала Луиза Феоктистовна.       — Конечно, ты меня видела, я был лучшим другом твоего отца.       — Правда? — Луиза Феоктистовна удивилась, пытаясь вспомнить, когда она видела его, когда был жив ее отец.       — Да, серьезно, мы с твоим отцом были неразлучны и всегда были вместе. — уверенно сказал он и помрачнел еще больше. — Жаль, что его уже нет в живых.       — Все сожалеют, даже те, кто не был добр к нему при жизни, очень сожалели, когда он покинул нас. — сказала Луиза с ноткой грусти в голосе.       — Луиза, — начал Михаил Мечиславович. — твой отец был великим человеком, который изменил многие жизни, особенно мою, потому что он виновен в том, что я рисую.       — Серьезно? — Луизу заинтересовали его слова. — Не могли бы вы рассказать мне об этом?       — Да, с удовольствием… — уверенно сказал Михаил, но его прервал голос Виктора Николаевича Большакова.       — Уоо, какая встреча! Я вижу, вы уже приехали, любимый художник Михаил Мечиславович Горохов, который решил обучать своему искусству новое поколение.       Виктор Николаевич Большаков стоял на самом верху лестницы и смотрел на них троих. Он невероятно горд и счастлив видеть его здесь.       — Боже мой, Виктор Николаевич, я сейчас подойду к вам, только дайте мне закончить предложение. — сказал он настойчиво, по его голосу было слышно, что он чего-то или кого-то боится.       — Конечно, я разрешаю вам это сделать, но, пожалуйста, сделайте это как можно скорее. — попросил Виктор Николаевич Большаков.       — Я могу объяснить это в двух словах. — уверенно сказал Михаил.       — Я очень на это надеюсь. — предвзято сказал Виктор Николаевич и ушел в свой кабинет.       — Так вот оно что, — повернулся к ней Михаил. — Как видите, у меня не так много времени, чтобы что-либо объяснять, поэтому я приглашаю вас в свое поместье на южной окраине Нижнего Новгорода и там все вам расскажу.       — А во сколько мне прийти? — непонимающе спросила Луиза Феоктистовна.       — Без разницы, в какое время, — сказал Михаил Мечиславович и махнул рукой. — Я нелюдимый, и поэтому для меня не имеет значения, когда ко мне приходят гости, но уверяю вас обоих, мои слуги встретят вас обоих как особ королевской крови.       — Что ж, в таком случае мы обязательно пойдем к вам. — уверенно заявила Луиза Феоктистовна.       — Хорошо, я пойду. — сказал Михаил Мечиславович и сделал пару шагов вперед, а затем остановился. — До свидания! — затем он сделал еще пару шагов и направился в сторону кабинета директора женской гимназии.       — До свидания, Михаил Мечиславович. — Луиза Феоктистовна с улыбкой помахала рукой на прощание.       — Луиза Феоктистовна Великонцовая! — строго сказал ее муж. — Что это сейчас было?!       — Это был светский разговор между женщиной и пожилым джентльменом. — спокойно ответила Луиза.       — Луиза, если ты не помнишь, то я запретил тебе общаться с тех.       — С тех пор, как злые языки начали распускать слухи, что я тебе изменяю. — перебила его Луиза. — Я знаю. Я прекрасно знаю, почему нам пришлось уехать из Нижнего Новгорода в Варшаву.       — Но ты почему-то до сих пор не усвоил этот урок. — сердито сказал Всеволод.       — Да, я не усвоила этот урок, но я осталась свободной женщиной, и именно за это ты меня любишь. — напомнила она ему.       — С тобой я скоро окажусь под территорией Святогорского монастыря Псковской губернии в качестве Александра Сергеевича. — насмешливо сообщил он жене.       — Ты не дождёшься, я буду мучить тебя очень долго по приказу нашего государя, императора Николая. — Она ехидно улыбнулась ему, дыша в ухо.       — Вот за это я тебя и люблю, мой дорогая поросёнок. — ласково сказал Всеволод Радомирович и глубоко вздохнул.       — А я люблю тебя, мой милый простак. — сказала она и взъерошила его волосы.       — Простите, не могли бы вы оба вести себя прилично? — прервал их любовь-морковь один из работников. — Вы оба находитесь в общественном месте.       — Ой, да, — смущенно ответила Луиза и перестала так себя вести. — Я прошу прощения за наше неподобающее поведение.       — Нам пора идти. — уверенно сказал Всеволод и попытался найти свои часы, но безуспешно, потом вспомнил, что у него есть свои наручные часы, и посмотрел на них. — Ааааа, боже мой, уже три часа дня!       — Мы пошли, чтобы не опоздать на вечеринку в честь… — сказала Луиза и тут же замолчала, потому что не могла придумать, в честь чего будет вечеринка. — …в честь того, что есть. Я точно не помню, в честь чего это было.       — Ну, как ты могла забыть мою дорогую рыбку? — спросил Всеволод, пытаясь изобразить беззаботного мужа-сердцееда. — Мы отправляем тебя на свадьбу твоей младшей сестры, как там ее… Владислава!       — О, как я могла забыть об этом, ведь я ее любимая младшая сестра. — Луиза глубоко вздохнула. «Что за чушь я сказала?» — подумала она.       Они бежали как можно быстрее, чтобы избежать этого позорного театрального представления. «Мы бежали быстро, как 30-летний английский футболист-любитель Артур Берри на летних Олимпийских играх 8-го года», — подумала Луиза и через некоторое время приняла для себя решение. «Это был первый и последний раз, когда простолюдины делали нам замечания».       — Боже мой, это самый главный позор в моей жизни, как это было в 8-м году на Олимпиаде. — сказал Всеволод с потными подмышками и лицом. Он сказал это, когда они оба были в карете.       — Не преувеличивай. — успокоила его Луиза. — Тогда, на 8-м курсе, англосаксы просто боялись наших русских богатырей, что они всех очернят и покажут, что они говорят как спортсмены — говно, поэтому они не сказали нам, во сколько приезжать.       — У тебя мышление кансперодога. — ее муж фыркнул на нее.       — Если ты не заметил, я пытаюсь тебя успокоить. — сердито сказала Луиза. — Кто-нибудь успокоил бы меня лучше.       — Я очень благодарен вам за то, что вы пытаетесь меня успокоить. На мой взгляд, успокоить меня могут только смерть или чтение Достоевского, а поскольку у меня нет ни того, ни другого, я предпочитаю помогать.       — Что ж, удачи вам. — спокойно сказала Луиза Феоктистовна Великонцавая.       Они оба замолчали, как на похоронах. Они проехали тысячи мест, где вместе гуляли, веселились, танцевали и в какой-то момент поженились. Когда они приехали домой, они ожидали, что их встретят слуги с детьми, но там были только слуги. Где же дети?       — Где мои дети? — с интересом спросила Луиза Феоктистовна.       — Никто из нас не знает, мэм. — ответил дворецкий, который держал в руках чайный сервиз.       — Что значит «никто из вас не знает»? — яростно спросил их владелец дома. — Вы провели с ними целый день и не знаете, где они находятся — я в это не верю!       — Я видела, как они вошли в комнату вашего отца, а затем раздались крики, а затем наступила мертвая тишина. — старая служанка, которую, очевидно, удерживали из жалости, говорила медленно, но отчетливо.       — В комнату! — крикнула Луиза Феоктистовна.       Луиза и Всеволод, а также пара слуг побежали в комнату, где раньше жил и работал Феклист Велимирович Гирна. Внутри никого не было, кроме, по-видимому, призрака, который что-то печатал на машинке.       — Что это, черт возьми, такое?! — спросил Всеволод, глядя на пишущую машинку.       — Володя, пожалуйста, не обращай внимания на сломанный аппарат. — настойчиво сказала Луиза, но ее перебили.       — Август встречает проклятого принца Раэто и предлагает ему помощь. — прочитал Всеволод по листку бумаги. — Кто такой Раэто?       — Это один из сказочных персонажей, которых придумал мой дедушка. — спокойно ответила Луиза. — Когда он его создавал, то взял за основу сказку Сергея Тимофеевича Аксакова «Аленький цветочек» и древнегреческий миф о минотавре.       — А как твой отец предсказывал имена, отчества и фамилии своих внуков? — с любопытством спросил Всеволод Радомирович. Он подошел к ней и протянул листочки бумаги. — Или ты их так назвала и вышла за меня замуж исключительно из-за сходства с персонажами сказок твоего отца?       — Что это, черт возьми, такое? — непонимающе спросила Луиза, прочитав несколько строк. — Мой отец этого не писал!       — Благородные господа, пишущая машинка все еще работает. — сказал слуга, желая привлечь их внимание.       Они отвлеклись от этого и посмотрели на пишущую машинку, которая работала без перерыва. Каждый лист бумаги, когда на нем заканчивалось место для записей, казалось, волшебным образом поднимался и ложился на одну из стопок листов, на которых происходили приключения Бронислава, Валентина и Августина в неизвестной стране под названием «Везаланд», а когда количество листов приближалось к нулю, появлялись новые листы бумаги. бумага со всего дома полетела в пишущую машинку.       — Сева, как ты относишься к тому, что твоя жена сумасшедшая? — с любопытством спросила Луиза.       — Превосходно. — с гордостью сказал Всеволод и затем добавил более спокойным тоном. — Просто превосходно.       — Что ж, это хорошо, потому что я могу спокойно высказывать свои мысли: Я считаю, что эта пишущая машинка — портал в другой мир, созданный моим отцом, и мои дети каким-то образом попали в него и теперь влияют на него.       — Ну, это не самое странное, что я мог слышать. — уверенно сказал Всеволод. — Лучше скажи, как нам их оттуда вытащить?       — Я не уверена, но пока нам не стоит вмешиваться, потому что пока, — сказала Луиза и прочитала один из новых листов. — все идет хорошо.       — А если случится что-то плохое? — спросил Всеволод, прерывая ее размышления. — Как мы можем им помочь? Ты думала об этом?       — Я не знаю, как им помочь, но, может быть, если кто-нибудь вмешается в процесс написания истории, то все будет хорошо. — немного неуверенно сказала Луиза.       — Лучше включиться в процесс написания истории сейчас, пока не стало слишком поздно! — сказал Всеволод, в его голосе слышалась искренняя забота о своих детях.       — Что ж, в таком случае, я… — неохотно согласилась она и взялась за пишущую машинку.       — Давайте напишем, что все трое встретились вместе и вернулись домой, где каждое увиденное было сном.       — Ааааааа. — Луиза закричала, как дикое животное или ребенок. Хотя дикий зверь и ребенок — синонимы, так что это тавтология.       — Что случилось? Встревоженно спросил Всеволод и подбежал к жене. На указательном пальце ее левой руки был ожог, как будто ее тело было из воска, который бросили в огонь. — Как такое возможно?!       — Не вмешиваетесь! — произнес незнакомый мужской голос, доносившийся из пишущей машинки.       — Что? — спросил Всеволод и начал озираться по сторонам. — Кто здесь?       — Не вмешивайтесь в процесс! Ваши дети вернутся домой целыми и невредимыми, даже если на бумаге их убьют. На них возложена великая миссия — завершить то, что не смог завершить я.       — Что это за миссия? — непонимающе спросил Всеволод.       — Миссия завершить созданный мной мир. — ответил он. — Не волнуйтесь, в этом мире, который я придумал, время течет по-другому, поэтому послезавтра они вернутся, хотя им будет казаться, что прошло много лет.       После этого незнакомый мужской голос умолк, и указательный палец Луизы Феоктистовны перестал болеть. Только в этот момент они осознали, как много было написано об их детях.