Ночные любования

Первая ночь на летнем острове. Тёмное, лёгкое синее небо украшала вата облаков, ещё золотящаяся по краям, где-то вдалеке белым шумом шуршало море. Сон на футонах уже успел войти в привычку, но впервые за долгое время был таким приятным. Деревянная худая крыша небольшой часовенки стала их ночлегом. Не совсем верх комфорта, но куда деваится? Уж и не сосчитать, по каким только дебрям всех четырёх морей и даже течения Гранд Лайн их успело помотать. Погони, бои, тренировки и даже шпионаж, сопровождаемые всепоглощающей тревогой. И всегда вместе. Как там говорил старый пёс? Шерочка с Машерочкой? Нет, всё-таки фраза главнокомандующего Сэнгоку о "гармонии и совершенном дополнении друг друга" звучит более романтично. Ладно, на ближайшие восемь часов ничьи приказы не грозят. Теперь можно спокойно поспать. Звёзды такие яркие, такие красивые, совсем как он. Одно лишь их различает – до него можно дотронуться. Последние пять лет сильно измерили жизнь Борсалино. Всё стало заметно быстрее. И дело не только не в скорости логии света, нет, далеко не в ней. Быстрее стали выполняться приказы, как и быстрее стали отдаваться новые, быстрее росла сила, быстрее билось сердце, когда... Густой воздух прорезали тонкие нити стекотания цикад. По крайней мере жуков, которые звучали совсем как они. Саказуки заворочался. В последнее время сон сослуживца стал более чутким. Не к добру это. Что-то явно его беспокоит сильнее обычного. Борсалино осторожно прижимается к нему со спины и тихо, чтобы не потревожить, приобнимает, устраивая ладонь на вздымающейся груди. Вроде успокоился. Как же он изменился. Раньше был головы на полторы ниже, а теперь, смотри-ка, какой высокий! Птиц головой сбивать начнёт, чтоб его. Голос стал грубее, движения чётче, быстро исчезли нежные, детские черты лица, появились первые шрамы. Но что-то в нём не меняется. Никто так и не смог его приручить. Он дичится любой заботы и ласки, не знает, как реагировать на похвалу, да даже прикосновения принимать стал не так давно. И почему так? Чего он боится? Вдруг размеренное, глубокое дыхание на мгновение замирает. Проснулся. Саказуки разворачивается к нему лицом, щурится. – Ты почему не спишь? – М? Да так, цикады, – пытается спихнуть всю вину на насекомых, ага, конечно. – Не пытайся врать, у тебя плохо получается. – Ла-адно, признаю, ты меня раскусил, – улыбается Борсалино, – Я любовался. Саказуки на пару секунд замирает, пытаясь обработать информацию, устремляет уже полностью открывшиеся глаза в небо. Пристально рассматривает что-то с минуту. Слишком поспешный вывод, слишком поспешный. – Ну да, ты прав. Небо и правда красивое. Тем не менее, кончай дурака валять. Нам завтра предстоит много работы, забыл? Склады оружия и взрывчатки в гротах и подземные тунели для переправы на Южный материк? – Да, разумеется я помню. Только и ты что-то не спишь. Неужели волнуешься? – попытался слукавить, с недавних пор, Кисару. – Конечно же, балда! Ты просто представь себе, что случится, если нас засекут, и подводный канал взлетит на воздух? А если это вовсе окажется ловушка? А если... – он уже распалялся, ещё немного и начал бы метать искры, но рука товарища, огладившая покрасневшую щёку, быстро его успокоила. – Я понимаю. Но поэтому нас с тобой и послали сюда, понимаешь? Именно нас. Потому что именно нас не засекут. Потому что именно мы спра-вим-ся, – отточил Борсалино, – всё будет хорошо. Столько всего прошли, пройдём и это. Завтра опробуем новое устройство Вегапанка по обнаружения пустот в земной коре, я проверю их на предмет ден-ден муши и охраны, а потом мы дружно всё и всех обезвредим, отправим рапорт и завершим поход. Управимся за день, а потом ещё парочку отдохнём на прекрасном, тёплом острове, вернёмся домой счастливые и полные сил, – он оставляет поцелуй на полыхающей щеке, пока Саказуки ещё не успел опомниться, – Не беспокойся, вместе мы выдержим любую фигню.