Теплый идиот

Лололошка теплый. Очень. Это не скажешь, глядя на него, высокого и всегда с никаким выражением лица, молчащего почти всё время и скрывающего черные как бездна глаза за такими же черными линзами, совсем не скажешь. Но это есть. Есть, когда он бегает туда-сюда, будто бы ужаленный, когда он дарит людям –но в основном Дилану. Что очень хорошо для этих людей, на самом деле.– всякие вещи, которые делает сам, когда он застывает с нечитаемым лицом перед чем-то, что его удивляет, что с первого взгляда выглядит жутко, но на самом деле очень мило, когда он спит, когда он изредка читает, становясь при этом таким нелепо сосредоточенным, когда он играет в карты, когда он расследует тайны и зажигается от этого словно фонарик в ночи, когда он сюсюкается с Абилкой или Лисой, когда он смотрит на солнце, и выясняется, что глаза у него тёмно-синие, а не черные, когда он... Когда он живёт. Когда он есть. Это есть и сейчас, когда Дилан неразборчиво ворчит и утыкается лицом в до ужаса пушистую макушку, глубоко вдыхая. Пахнет сеном, мятой и чуть-чуть шерстью. Что странно, учитывая его похождения по всяческим шахтам и болотам, информацию о которых Дилан каждый раз вытягивает из него почти щипцами. Он не волнуется, что вы, нет. Это происходит из чистого любопытства, потому что приходит сосед иногда таким пожеванным и даже подгорелым, что создаётся впечатление, словно он был в аду, пытаясь украсть у местного населения все котлы с маслом. Дилан уверен, что сегодняшняя его прогулка "ради задания" была не исключением, но, видимо, тот грохнулся перед своим приходом в речку, а заодно и в мятный куст. —Как ты ещё жив-то, Господи. Он хмурится и сильнее сжимает уж слишком мягкое, учитывая количество вещей, которые тот таскает, тело, смирно лежащее на Дилановой –мысль о том, чтобы сделать ее общей Дилан усердно гонит прочь– кровати, сползая ниже и утыкаясь лицом в его шарф, который тот не снимает никогда, даже не ожидая какого-либо ответа на свой вопрос. Лололошка очень живучий и, каким бы милым он ни был, очень молчаливый, отвечая только километровыми и до боли подробными рассказами о очередном в его жизни случившемся идиотизме, поэтому Дилан говорит скорее в воздух, жалуясь. В любом случае, Ло действительно был из тех, кого смерть либо очень любила, либо просто ненавидела, раз уж он дожил до своих лет, поэтому все волнения Дилана были совершенно нелепы и почти беспочвенны, но тот ничего не мог с собой поделать, каждый раз волнуясь о том, как бы этот пустоголовый не вляпался в очередную историю и не пострадал. Наверняка это он его заразил. Заразил своим дурацким беспокойством о других. —Думаю, я столько прожил ради того, чтобы встретиться с тобой. Ну или раньше я был более благоразумен, кто знает. Глупость, какая глупость, боже! Ну вот кто такое говорит?! Они что, в дешёвом сериальчике?! Их крутят по телеку ради просмотров от сопливых девочек-подростков или домохозяек за тридцать? Да и что за фраза такая? Что он теперь, встретился и всё, умрет? Господи, какая же нелепость. Нелепость и дурость, за которую Дилану захотелось даже ударить его, чтобы помолчал, но... Но вместо этого он легонько поцеловал чужую нижнюю челюсть, после упираясь в неё макушкой, заставляя Ло закрыть рот. Слава богу, что в обычное время тот не говорит. Иначе бы всем сразу было видно, какой он идиот. Теплый, до тошноты милый идиот. Его идиот.