peachy!

      Сугуру лежит на кровати, под теплым тяжелым языком одеяла. Летняя ночь, как она, сука, хороша. …        Как она хороша, блядь, когда ты знаешь, что будет дальше. Когда ты знаешь, кто ты и что ты, нахуй, забыл в этом вонючем мире, похожем на контактный зоопарк, где маленькая обезьянка с желтоватым на конце хвостиком спиздила у тебя входной билет и порвала на куски, пока другая, белобрысая обезьяна, стояла и смеялась над этим. Уж извините. Воспоминания из нормальной жизни нахлынули, аж помутнело в груди. Это все в прошлом. Он чувствует, как его мозг растекается, как будто его в уши трахает слизень из хентая с пометочкой «майнд брейк», вот только он не милашная тяночка (но он миленький дурашечка, особенно с распушенными волосами, мы все это рано или поздно понимаем, хотим его погладить и куснуть за щеку), которая плачет, краснеет и кончает без конца. О, нет, блядь. Он Сугуру Гето, маг Особого, нахуй, ранга. Ему такие вольности не позволительны. В отличие от кончающей тяночки, его разум обременен куда более ужасными вещами. Например, ответственностью. Или, ну не знаю, всепоглощающей идеей того, что убивать не-магов, кажется, вполне логично. Тогда больше не придется думать. Можно будет захихикать, как та кончающая тяночка, даже без спермы на лице. …       Сойти с ума в твоем положении вполне ожидаемый исход, не правда ли? Не у тебя одного, кстати. Не одного.       По деревянным половицам коридора общежития Гето идет на босых ногах, тихонечко пошатываясь. Очень устал, бедолажеча, мысли объедают похуже любых аскарид и цепней. Его хлопчатобумажные пижамные штаны так прелестно волочатся по полу, шелестят, хихикают над ним, потому что кое-какой дурачок конкретно потерял в весе. На бедрах еще держатся, но перешептываются. Какой их хозяин слабый, одинокий и тощий. У него что, депрессия? Боже. получается, нас теперь еще и стирать будут реже? Эх… Но, о, как прелестна эта белая большая футболочка. Он как игрушечка, очень дорогая, сделанная на заказ, с шарнирчиками вместо суставов. Милота! Только поглядите на этот сладенький, потерявший смысл, пирожок! Буквально, самый настоящий пирожок с ничем! Сколько стоит? А в кредит можно?       …Зачем ты вообще вылез из своей тепленькой кроватки, где так одиноко и тепло? — Сатору, ты спишь? — Гето тихонечко, как мышонок, открывает дверь в его комнату. Она какая-то странно стерильная, при чем всегда, в ней не пахнет кем-то живым и тепленьким. Так и должно быть. Как кто-то, как Сатору, может вообще считаться живым? Сугуру не задается этими вопросами слишком часто, только иногда, для профилактики, проверяя себя на способность испытывать страх. — Нет. — ответ прямо с заправленной кровати, очевидный до трясучки. Конечно он тоже не спит, они же оба ебнулись.       Сатору лежит, как труп, который еще не успели переодеть. Глаза, жуткие, что пиздец, смотрят прямо в потолок, будто плавится еще и он, помимо их мозгов. Миленько. Гето опустошенно смотрит на друга и заходит, тихо-тихо прикрывая за собой дверь. Годжо даже не шевелится с места, он слишком занят своим драгоценным потолком, при взгляде на который его голова не болит так сильно. Вообще хуй знает, о чем он там думает, Сугуру не больно-то и хочет спрашивать. Страшно погрузиться в еще более глубокую яму, очень. Он и так в самой, как он сам скромно думает, жопе. А где же тогда Сатору? Бля, лучше и не знать. Лучше помолчать, посмотреть на него, как будто уже пришел на похороны. Еще бы в лобик чмокнуть покойничка, тихо прошептав ему на ушко «вот ты сука», и зарыдать. Но хуй там плавал, плакать они могут точно также хорошо, как и спать. — пошли в магазин? —Сугуру говорит это неожиданно для себя, будто спизданул и не он вовсе. Осторожно так, даже заискивающе.       И че он только забыл в этом ебаном магазине? Сейчас глубокая ночь, они оба в пижамах и хотят то ли сдохнуть, то ли поспать и поплакать, то ли убить все дышащее и говорящее. А может, по поцелуйчику и разойдемся? М? Нет? Ну ладно. Годжо молчит, поворачивает на него голову, смотрит недолго и пристально, как на какую-то штуку с выставки. Широко улыбается. Ебнутый. — пошли. — голос конченной, радостной псины. Щас он встанет и с него попадают блестки, конфетти и маленькие звездочки со вкусом клубники отпружинят от его тела. Как блядкая пиньята. Пиньята, которая может отпиздить абсолютно любого, какая, сука, ирония. Кто такой вообще Сатору? Можно ли его назвать Сильнейшим теперь? А если можно, это, получается, Сугуру снова один? Да? Даже если он захнычет и сожмется в комочек, поджав колени, премиленько и прежалобно всхлипывая?       Да.       А им другого не дано просто. Поэтому шустро одеваются, шуршат в своих комнатах, как мышки. Одна улыбается, как будто ей свело мышцы ебла. А вторая настолько, сука, без эмоциональна, будто ей вообще не рассказывали никогда, че такое эта ваша улыбка. Ну типичный пейринг, хули.       Выбраться из общежития ночью для двух магов Особого уровня — все равно что обоссать пальцы друг друга и поржать. Да, было. Да, немного пьяные были. Да, они об этом никому не расскажут. Нет, они потом не поебались. Какой секс, когда у них невинная дружба, когда они единственные, кто может поддержать друг друга? Не, нахуй секс. В пизду секс. Да поглубже.       В магазине, как во сне, который происходит в магазине. Ахуей! Глаза ебет сине-зеленый свет, а музыка, че-то типа скрипучего, чавкающего джаза или синтвейва настолько хочет сжать твое очко, что ты сам невольно сжимаешь его. Но они слишком устали для такого. И музыка такая тянет только для плейлиста «грустно блевать в толчке». Ну или стоять с кислым ебалом в магазине, это да, это пожалуйста. Кафель грязный, воняет тряпкой (не Синдзи!), а стеллажи с продуктами маленькие, беленькие, с самой уебанской и вредной хуйней, которую только можно найти в нормальных магазинах днем. Заправка просто одно из ближайших мест, если так подумать и учесть, в какой ебатории находится техникум. А еще Сугуру хотел именно, блядь, на заправку. Почему-то. Он не знает, почему. Будто манящая заправочная дрянь сама призвала его потратить деньги. А Сатору просто шел рядом, впервые настолько молчаливый и односложный, как водоросль. Оба стоят рядышком, выбирая что-то из газировки или сока. Есть все равно не хочется, а Годжо просто ходит хвостиком, не имея силы отпочковаться. Гето устало смотрит на все кричащие цветные баночки, которые Сатору так прикольно скукоживает до блошиных размеров с помощью проклятой энергии. Блин, у них совсем недавно была нормальна жизнь. А теперь что? — ты что брать будешь? — Гето так робко смотрит на него, словно Годжо его щас схавает или отпиздит прям в магазине, под хрипящую мелодию, если пирожок с ничем снова посмеет открыть свой несчастный маленький рот.       Не нужно долго ждать ответа от его безудержно улыбчивого, блевотно-радужного друга, который на него даже не смотрит. Сугуру аж невольно сглатывает, будто ждет, что ему вывернут руку или поломают нос. но как можно вообще, блять, посметь, поднять руку на такую растрепанную милашку? Он же даже волосы не заплел. Можно их погладить, пожевать. Сатору уже так делал, Сугуру тогда даже охуел от смеха. А еще просто охуел. — персики! — улыбается его блаженный и берет колу.       Этого хватает. Годжо смотрит на него и улыбается так, что в груди аж все ссыхается. Гето нервно дергает бровью, улыбается, как психиатры Чехова и Гаршина, а потом берет какую-то жестяную баночку, которая попалась ему первой в руку, словно жертва для языческого обряда. Он без понятия, че это. Зеленая или какая, вообще похуй. Почему-то хочется выйти отсюда поскорее. Хочется выйти отсюда побыстрее. Может, тогда Сатору посмеется и скажет «Ну ты и лох! Я ж персики не люблю!». Идут к кассе. Сбежать, выбежать, убежать, пока держишь этого белобрысого сумасшедшего дурачка за руку, а он, будто реально деграднувший на пару ступеней в эволюции, будет весело хохотать и бежать следом. Сугуру ж его друг, че бы с ним не побегать, правильно? Угу…              Они сидят возле магазина, на бордюрчике. Тупо в их положении переживать об испачкавшейся жопе, пиздец, как тупо. Годжо весело-нервозно трясет коленками, попивая свою колу. Гето сидит рядышком, сгорбившись, почти неподвижно. Повезло, что в баночке был какой-то нормальный лимонадик, а не ебанная параша. А может, если бы была параша, они бы наконец смогли посмеяться, искренне так, постебались бы над этим… сука… сука!              В округе пусто совсем. Иногда только слышно, как одинокие машины несутся со свистом по дороге. На заправке не то светло, не то темно. Но звезд из-за фонарей не видно. Сугуру уже и не помнит, когда в последний раз смотрел на звезды. Нет ни сил, ни времени. Да и в реалиях, где так много человеческого света, ты хуй увидишь эти плевочки… интересно, а Сатору видит звезды? Он смотрит на звезды? Или они ему ни к чему? А как он тогда чувствует, что он все еще человек? Или Сатору не считает себя человеком? А кто он тогда? Кто он, помимо друга? Что в его голове вообще есть? Персики.              Молчание травит и без того пустого пирожка, окончательно делая его невкусным противных холодным мякишем. Такое обычно приходится с раковины на кухне рукой собирать, пока позыв поблевать нарастает в геометрии. Он че-то вертит эту несчастную жестянку в руках, отдергивает пальцем крышечку, которая, как гласят легенды и картинки в пинтересте Сатору, при «правильном» отрывании сулят секс. Ну или хотя бы поцелуйчик. Может, стоит оторвать? Просто, чтобы хоть кому-то показать и миленько так улыбнуться, вложить эту маленькую хуйнюшку в чью-то нежную ладошку и самостоятельно закрыть ее, загнув отдельно каждый чужой пальчик…              Хуйня. Параша. Это то, чего никогда не будет у них обоих. Потому что… — ты как? — Сугуру тихонечко говорит, даже с опаской и, неожиданно, с надеждой глядит на друга, который продолжает весело и отстало улыбаться, попивая колу.              Внезапно Сатору поворачивает голову к нему. Резко, как голодная до кошмара акула, почуявшая капельку теплой крови далеко-далеко от себя. Бедолага напротив аж вздрогнул.        — персиково! — широкая улыбка так и просит ударить в морду, чтобы выбить эти белые резцы. Но это недолгое шоу, не переживайте, он вскоре снова отворачивается, чтоб дальше бездумно болтать коленями и пить колу.       Гето смотрит в пустоту ночи. Мысль проносится на полной скорости, как машина.              «боже, мы оба не в порядке.»       И разбивается о мягкий ликвор, растекаясь по стенкам внутри черепа, вытекая наружу тонкими струями слез. Фу. Он шмыгает носом, понимая шизотворность происходящего. Спасибо, блядь. Невероятная, великолепная участь быть магами Особого ранга. Просто обосраться, какая она, эта участь.              Бессильный, будто изнасилованный и опозоренный собственным существом, он тянется рукой и боком, прилагающимся для данной конечности, к Сатору, ища защиты в его пустом безграничном мире. Он мягко кладет изящную, как у японской куртизанки с картинки, ручку, слегка сжимая плечо Сатору. Плечи у того острые, но красивые. Годжо ими гордится, как и всем своим существом. Он приближает лицо, то ли сказать что-то хочет, то ли заплакать и попросить о долгом материнском утешении. Он сглатывает, потерянно смотря на Сатору. Сатору, время эволюционировать обратно и спасать пирожка с ничем. Ало? Ало! Ты слышишь, эй?! Пустой блаженный придурок. Почему именно сейчас ты ведешь себя так?! Ответь! Ответь же, ну! Ну… пожалуйста…              Хуюшки.              Годжо буквально выблевал этот мир, как закоренелая анорексичка выблевывала семейный ужин в пятницу. Он тихонько по-тупому хихикнул, когда сам коснулся пальцев Гето, преисполненный дружбы с персиково-лимонадным вкусом.              А Гето так боится блевать. Рвота противная на вкус, пахнет хуже дерьма, а если она еще и через нос польется… блядь. Хорошо, что блевать нечем.       Они смотрят друг друга совсем капельку. Гето прикрывает глаза и мягко касается его губ своими. Для потока слов он слишком заебался. Да и Годжо ведет себя, как отсталый сейчас. Говорить бесполезно. Поэтому мягко сталкивает его губы со своими. Обниматься не лезет, не любит. Да и вообще, у них в руках газировка, прольют еще. Сатору не реагирует вообще никак. Ало!       Вместо этого он ошалело смотрит на Сугуру, когда тот несчастно отстраняется, открывая глаза. Не успевает опомниться, как Годжо быстрым движением лижет его губы. На них газивка сладкая осталась просто. Не достучался. Они оба окончательно лишились себя.              Гето болезненно улыбается и убирает руку с плеча Сильнейшего. Он делает единственный за все это время глоток из банки и встает, бессмысленно выдыхая воздух.        — пойдем обратно. — улыбается, будто говорит «ну все, пора принимать таблетки, господин Годжо, иначе тот страшный мальчик снова будет Вам докучать», стоя в костюме медсестры, пока рядом ходят два здоровых санитара. хотя, чтобы скрутить Годжо, обычно требуется пять и больше. просто именно с этим медбратом он как-то смирно себя ведет.              Годжо поднимается без вопросов с легкой улыбкой на лице. Он ходит за Гето хвостиком. Тут он, рядышком. Тебе лучше, пирожочек?              Нет. Завтра нужно на миссию. Какая-то деревня, да? А он уже знает, что не сможет уснуть, будет жрать себя изнутри чайной ложечкой с острым кончиком.              Сугуру угаснет.       Сатору сгорит.