Восприятие

      Довольно непривычно ощущать себя всего лишь кодом. Дилан был заперт то в ноутбуке, то в телефоне, а сути это не меняло – цифровые коробочки его жутко стесняли. Не имея физического тела, Дилан не мог ничего чувствовать напрямую, однако вполне осознавал себя. Иногда это было даже прикольно – была возможность загружать себе в «мозг» любую информацию из интернета вплоть до видео с котиками. Он мог смотреть их в неограниченном количестве, пусть и не видел в привычном понимании слова. Как будто бы резко у него пропали глаза, уши, нос и все нервные окончания – он абсолютно ничего не чувствовал. Он даже не дышал, и это тоже было непривычно. Информация сама попадала к нему в сознание, а речь выливалась текстом в мессенджер к Лололошке. С одной стороны это было удобно, но с другой он все же скучал по нормальному восприятию мира.       Однако «жить» стало легче, когда Дилан смог подключить себе функцию прослушки. Теперь он даже имел возможность различать голоса, звучание которых почти забыл. Это помогало коротать время в суровой бесконечности двоичных кодов.       Это было весьма скучное утро. По крайней мере, он предполагал, что сейчас утро, ибо мирное сопение Лололошки (да и Ричарда, впрочем) вдруг прекратилось и сменилось на шуршание покрывал. Хотя и не исключено, что кто-нибудь мог просто встать попить воды, а сейчас – глубокая ночь. Однако в целом Дилану было все равно. За временем он особо не следил. Разве что теперь слышал храп по ночам, который еще со времен проживания в теле студента его страшно бесил.       Дилан бы тяжело вздохнул, если бы имел возможность. Все-таки по своему старому телу он немного скучал. Совсем чуть-чуть. Сейчас, в общем-то, тоже неплохо было, ведь в стариковском теле его совсем уж доконал артрит.       – Доброе утро! – На удивление бодрый голос пробрался сквозь динамики, и Дилан определил, что говорил Лололошка. Однако неясно, к кому конкретно тот обращался. Хотя, прикинул Дилан, довольно странно здороваться по утрам со своим телефоном. – Ричи, подъем!!! – Дилан бы добавил к этой фразе сразу три восклицательных знака.       Послышался скрип кровати и шорох одеяла, а после невнятное бурчание:       – М-м, пять минут...       Кровать снова скрипнула, но на этот раз где-то с другой стороны, а потом шуршание как будто стало громче, а мычание наоборот – глуше. Пораскинув чуток мозгами, Дилан пришел к выводу, что Ричард благополучно натянул одеяло на голову.       – Между прочим, работать тебе надо, – произнес Лололошка, и голос его стал настолько недовольным, насколько недовольным может быть утреннее ворчание матери. Дилан даже вдруг вспомнил свою. А потом подумал, а была ли она вообще? Или вся его прежняя жизнь – тоже обман? Впрочем, наверное, это должно ужасать, однако Дилан совершенно ничего не чувствовал. Тратить вычислительную мощность на проявление эмоций ему не хотелось.       А тем временем Лололошка продолжал:       – У нас не будет денег, и мы умрем с голоду.       Только тогда кровать со стороны Ричарда, снова скрипнув, прогнулась. Кажется, он сел. Зевнул. И уставшим-уставшим тоном:       – Ты же можешь ограбить гопников.       – Могу, – согласился Лололошка. И он не блефовал. Дилан давно уже хотел отчитать его за избиение несчастной гопоты, однако быстро эту затею бросил – понял: бесполезно. – Но у них миллионов не водится...       – А тебе нужны миллионы?       С минуту Лололошка молчал. Дилан предположил, что на лице у него сейчас полное замешательство, и понимал, почему. Это действительно было забавно, учитывая недавнюю отсидку Лололошки в обезьяннике.       В конце концов он оборвал тишину, а в голосе проскочили шутливые нотки:       – Ты же должен содержать свою женушку?       Ричард прыснул. И, наверное, спать ему совсем расхотелось. А вот Лололошка не смеялся. И Дилан не мог определить наличие на его лице даже улыбки, один из минусов компьютерной жизни – было довольно трудно считывать эмоции.       – Погоди, – начал Ричард, которому повезло хотя бы с наличием зрения. Вероятно, он распознал в этом всем какую-то серьезность. – Не шутишь?       Болтаться целый день в кармане гиперактивного паренька схоже с землетрясением. Вибраций этих Дилан не ощущал, однако благодаря своей новой способности слышал треск засаленной ткани, топот вечно куда-то бегущих ног, звон монет прямо рядом с динамиками – это все создавало какую-то немыслимую какофонию из звуков, которая бесила больше, чем ежедневные восемь с переменками часов храпа. Дилан даже подумывал сказать об этом, однако понимал, что все равно не заставит Лололошку сидеть смирно. Так вот как ощущают себя телефоны...       Чьи-то крики, толчки и звуки ударов Дилан тоже сразу узнал. Лололошка снова подрался с какими-то бедолагами, уверяющими, что просто мимо проходили, пока их лица размазывали по асфальту. Интересно, он в курсе, что избивать людей на улице тоже немножко незаконно?       В конце концов хлопнула входная дверь, затихли звуки улицы, а телефон с тихим «бум!» ударился о мягкую поверхность кровати. Дилан мог бы вздохнуть с облегчением. Будь он сейчас в «человеческом» теле, его бы непременно стошнило. Такие приключения он мог сравнить с концертом треш-маталлистов под симфонический оркестр. С водосточным трубами вместо тромбонов и кастрюлями вместо барабанов. Где все инструменты расстроены. А еще больше расстроен сам Дилан. Скучал он вовсе не по ушедробительным звукам. Уже около недели он мечтал снова увидеть эти глупые человеческие рожи. Однако наблюдал примерно... ничего. Это не была темнота, ведь зрения как такового у него вообще не предусматривалось. А все-таки, сколько бы его нердовская душонка ни любила одиночество, он не мог перестать думать о людях.       «Привет», – В мессенджере появились буквы.       Дилан тут же прервал все размышления и поспешил ответить:       «Привет».       «Долго ты собираешься заниматься ерундой?»       «Найди уже работу».       «Хотя... ты же у нас теперь кухарка».       Подумав, Дилан добавил три закрытые скобочки.       «Меня тут мафия припахала, – последовал ответ от Лололошки. – Я теперь и кухарка, и уборщик».       Вспомнив о еде, Дилан даже позволил себе пустить крохотную крупицу эмоций на грусть.       «Блин, скучаю по твоей стряпне».       «И вообще по нормальному телу».       Снова помедлив мгновение, Дилан напечатал:       «И по тебе».       «Повезло Ричарду».       Вечер, однако, проходил весьма неплохо. До Лололошки вдруг дошло, что можно в чат ничего не писать – Дилан и так его услышит. А тот и отвечал поначалу, но потом перестал, только слушая, слушая, слушая...       Что-то скрипнуло, что-то легонько ударилось о твердую поверхность – это стул придвинулся к столу. Что-то стукнуло – это поставлены пара тарелок. Три равномерных «бум, бум, бум» – это шаги.       – Сегодня ничего нового, – с некой досадой произнес Лололошка. Дилан отметил, что голос доносился примерно оттуда, где находился Ричард. Исходя из особенностей некоторых звуков и нового восприятия мира в целом, можно было предположить даже приблизительную планировку помещения. Дерево звучало как дерево, кровать – как пружины под тканью, раковина – как вода, бьющая по металлу. Ничего сложного в этом не было.       – Зато ты не влип в неприятности, – ответил Ричард. – Не влип же?       Лололошка не ответил. Дилан решил, что он просто кивнул.       Молчание воцарилось на несколько долгих секунд, в которые Дилан мог слышать только еле различимое шуршание одежды от телодвижений. А потом тон голоса Ричарда стал таким до невозможности печальным, что Дилан даже мог бы испугаться. И он сказал:       – Будь осторожнее. Не хочу, чтобы тебя сцапали какие-нибудь мафиозники.       Лололошка хмыкнул.       – Ты говоришь так, будто мне не доверяешь.       – Ну нельзя же налево и направо кулаками махать. Так ты деньги не достанешь.       – Хочешь, чтобы я дома сидел?       Ричард выдержал длинную паузу, прежде чем ответить:       – Не хочу, чтобы ты бросил меня.       А еще у Лололошки была привычка спать с телефоном на расстоянии пары сантиметров. Мобильник лежал рядом с подушкой – это Дилан понимал по отчетливому чужому дыханию. И отсюда было хорошо слышно диалог, начатый на кухне и продолжающийся до сих пор.       – И куда я денусь? – спросил Лололошка, выдохнув в самый динамик.       – Проблема не в том, куда ты денешься, а в том, что с тобой могут сделать, – говорил Ричард с другой половины кровати. От себя Дилан бы добавил: «Потому что ты дурак». Он даже хотел бы высказаться, однако понял, что голоса у него тоже не было. А писать ради такой ерунды... Ричард же продолжал. – По такой логике действительно проще сидеть дома. Если ты вдруг тоже пропадешь... Я даже не знаю, что буду делать.       – Это ты вместо «люблю тебя»? – Лололошка вздохнул.       А Ричард напрягся – это было очень заметно по резкому скрипу пружин и агрессивному шепоту.       – Нас же подслушивают.       – И?       Дилана это совсем не удивило. Он научился распознавать не только предметы, но и все касаемое эмоций – за исключением выражения лица, которое, впрочем, тоже можно было прикинуть. Например, когда в диалогах между этими двумя слова вдруг теряли громкость и сводились к шепоту, а потом совсем смолкали; такие паузы не всегда означали, что им просто нечего было друг другу сказать. Напротив – сказать было много чего, однако они предпочитали поцелуи и объятия словам. Этого Дилан и не понимал в людях. Учитывая, что не мог ощутить даже банальное соприкосновение кожей.       Снова скрипнули пружины, что-то зашевелилось, зашуршало одеяло, и Дилан уловил каждый шорох. Дыхание Лололошки тоже отдалилось и стало практически не различимым. Вновь прозвучали голоса. Они находились примерно на одном от Дилана расстоянии, судя по громкости, а значит, друг к дружке обладатели голосов прижимались почти вплотную.       – Тебе завтра спозаранку вставать. – Это Лололошка.       – Спокойной ночи. – Это Ричард.       Ричард вообще Дилана иногда напрягал, хоть тот и был ему, безусловно, очень благодарен хотя бы за перенесение его сознания в компьютер. Это лучше, чем смерть. Потому что смерть для автоматонов – штука весьма однозначная. Никаких тебе вознесений, никаких перерождений и прочих теорий. Для автоматона смерть – это вечное ничего. Даже без звуков. Даже без пресловутого чата.       Однако вел себя Ричард странно. Заявив Лололошке о том, что «не хочет остаться один», подразумевая под этим уход одного лишь Лололошки. Как будто бы о существовании Дилана напрочь забыли. А еще в тот день Лололошка ничего не писал в чат и даже не обращался напрямую. Дилан будто вдруг стал призраком. Нет, даже хуже – вещью. Чуть ли не мобильным приложением, примитивным настолько, чтобы не делать ничего, кроме как присылать бесполезные уведомления. Этот образ весьма утрированный, но все же Дилан изо всех сил старался напомнить о себе.       А потом телефон ставили на беззвучку.       Дилан не следил за временем. Может быть, сейчас была ночь, может, – день, да только среди многочисленных звуков терялись голоса. Дилан бы решил, что сходит с ума, если бы не полная уверенность в своей автоматонской сущности.       «Лололошка», – Дилан написал в чат.       «Прошло больше суток, как ты мне не пишешь».       «Все в порядке?»       Будто бы он ответит, рассудил Дилан. Все-таки сейчас, скорее всего, была ночь. Но никакого дыхания, шуршания и ночных разговоров с Ричардом – Лололошка молчал. Телефон все еще болтался в кармане.       А потом Дилан услышал стук чего-то твердого о такую же твердую поверхность. Ногти едва проехались по экрану, а потом исчезли. Это телефон положили куда-то. Вероятно, на стол.       – Все хорошо, – сказал Лололошка. – Спокойной ночи.       Если бы Дилан мог, он бы закричал. Он бы остановил его и потребовал объяснений. Он бы заставил того поговорить с ним наконец. Но только сейчас Дилан осознал свою беспомощность в полной мере. Он прислушался. Гудел холодильник – его Дилан бы ни с чем не спутал. Он совершенно точно сейчас на кухне. Однако Лололошка вместо того, чтобы, как обычно, положить телефон рядом с подушкой, оставил его на столе. Сам он исчез – Дилан слышал шаги.       Кровать, а вернее, что-то вроде спальни по его расчетам находилась совсем рядом, но Дилан все равно не мог ничего услышать. Ничего конкретного. Только какой-то бубнеж.       Это же не то, о чем он подумал?       Время тянулось мучительно медленно. Это первый раз, когда он ощущал существование времени, когда оно имело для него хоть какую-то значимость. Именно сейчас оно было настолько долгим, что за восемь таких часов все микросхемы у Дилана в «башке» сгорят.       А все потому что никакого храпа. Восемь часов полутишины, за исключением холодильника. Восемь часов совершенной внутренней тишины, от которой становилось только как-то пусто.       И тогда он бы потерпел одну ночь. А потом еще. И еще. Эта – уже четвертая. Каждую ночь его забывали, и он больше не слышал ни разговоров, ничего. Стабильно каждый день в чат приходило «привет», а вечером Дилан мог позволить себе отпустить несколько шуток в адрес друга. Но это не отменяло трудности в общении между ними и абсолютное его одиночество, даже с учетом окружающих вездесущих звуков. А по ночам – ничего. Четыре ночи тишины.       Только ее он теперь слышал.